Reading room | Alexandre Dumas | Vingt ans après | 📋 | 📖 | 🔀 | French ⇄ Russian

Глава II Ночной дозор

Dix minutes après, la petite troupe sortait par la rue des Bons-Enfants, derrière la salle de spectacle qu’avait bâtie le cardinal de Richelieu pour y faire jouer Mirame, et dans laquelle le cardinal Mazarin, plus amateur de musique que de littérature, venait de faire jouer les premiers opéras qui aient été représentés en France.

Десять минут спустя маленький отряд выехал на улицу Добрых Ребят, обогнув театр, построенный кардиналом Ришелье для первого представления «Мирам»; теперь здесь, по воле кардинала Мазарини, предпочитавшего литературе музыку, шли первые во Франции оперные спектакли.

L’aspect de la ville présentait tous les caractères d’une grande agitation ; des groupes nombreux parcouraient les rues, et, quoi qu’en ait dit d’Artagnan, s’arrêtaient pour voir passer les militaires avec un air de raillerie menaçante qui indiquait que les bourgeois avaient momentanément déposé leur mansuétude ordinaire pour des intentions plus belliqueuses.

Все в городе свидетельствовало о народном волнении. Многочисленные толпы двигались по улицам, и, вопреки тому, что говорил д’Артаньян, люди останавливались и смотрели на солдат дерзко и с угрозой. По всему видно было, что у горожан обычное добродушие сменилось более воинственным настроением.

De temps en temps des rumeurs venaient du quartier des Halles.

Время от времени со стороны рынка доносился гул голосов.

Des coups de fusil pétillaient du côté de la rue Saint-Denis, et parfois tout à coup, sans que l’on sût pourquoi, quelque cloche se mettait à sonner, ébranlée par le caprice populaire.

На улице Сен-Дени стреляли из ружей, и по временам где-то внезапно и неизвестно для чего, единственно по прихоти толпы, начинали бить в колокол.

D’Artagnan suivait son chemin avec l’insouciance d’un homme sur lequel de pareilles niaiseries n’ont aucune influence.

Д’Артаньян ехал с беззаботностью человека, для которого такие пустяки ничего не значат.

Quand un groupe tenait le milieu de la rue, il poussait son cheval sans lui dire gare, et comme si, rebelles ou non, ceux qui le composaient avaient su à quel homme ils avaient affaire, ils s’ouvraient et laissaient passer la patrouille.

Если толпа загораживала дорогу, он направлял на неё своего коня, даже не крикнув «берегись!»; и, как бы понимая, с каким человеком она имеет дело, толпа расступалась и давала всадникам дорогу.

Le cardinal enviait ce calme, qu’il attribuait à l’habitude du danger ; mais il n’en prenait pas moins pour l’officier, sous les ordres duquel il s’était momentanément placé, cette sorte de considération que la prudence elle-même accorde à l’insoucieux courage.

Кардинал завидовал этому спокойствию; и хотя оно объяснялось, по его мнению, только привычкой к опасностям, он чувствовал к офицеру, под начальством которого вдруг очутился, то невольное уважение, в котором благоразумие не может отказать беспечной смелости.

En approchant du poste de la barrière des Sergents, la sentinelle cria :

Когда они приблизились к посту у заставы Сержантов, их окликнул часовой:

Qui vive ?

– Кто идёт?

D’Artagnan répondit, et, ayant demandé les mots de passe au cardinal, s’avança à l’ordre ; les mots de passe étaient Louis et Rocroy.

Д’Артаньян отозвался и, спросив у кардинала пароль, подъехал к караулу. Пароль был: Людовик и Рокруа.

Ces signes de reconnaissance échangés, d’Artagnan demanda si ce n’était pas M. de Comminges qui commandait le poste.

После обмена условными словами д’Артаньян спросил, не лейтенант ли Коменж командует караулом.

La sentinelle lui montra alors un officier qui causait, à pied, la main appuyée sur le cou du cheval de son interlocuteur.

Часовой указал ему на офицера, который стоя разговаривал с каким-то всадником, положив руку на шею лошади.

C’était celui que demandait d’Artagnan.

Это был тот, кого искал д’Артаньян.

— Voici M. de Comminges, dit d’Artagnan revenant au cardinal.

– Господин де Коменж здесь, – сказал д’Артаньян, вернувшись к кардиналу.

Le cardinal poussa son cheval vers eux, tandis que d’Artagnan se reculait par discrétion ; cependant, à la manière dont l’officier à pied et l’officier à cheval ôtèrent leurs chapeaux, il vit qu’ils avaient reconnu son Éminence.

Мазарини подъехал к нему, между тем как д’Артаньян из скромности остался в стороне; по манере, с какой оба офицера, пеший и конный, сняли свои шляпы, он видел, что они узнали кардинала.

— Bravo, Guitaut, dit le cardinal au cavalier, je vois que malgré vos soixante-quatre ans vous êtes toujours le même, alerte et dévoué.

– Браво, Гито, – сказал кардинал всаднику, – я вижу, что, несмотря на свои шестьдесят четыре года, вы по-прежнему бдительны и преданны.

Que dites vous à ce jeune homme ?

Что вы говорили этому молодому человеку?

— Monseigneur, répondit Guitaut, je lui disais que nous vivions à une singulière époque, et que la journée d’aujourd’hui ressemblait fort à l’une de ces journées de la Ligue dont j’ai tant entendu parler dans mon jeune temps.

– Монсеньор, – отвечал Гито, – я говорил ему, что мы переживаем странные времена и что сегодняшний день очень напоминает дни Лиги, о которой я столько наслышался в молодости.

Savez-vous qu’il n’était question de rien moins, dans les rues Saint-Denis et Saint-Martin, que de faire des barricades.

Знаете, сегодня на улицах Сен-Дени и Сен-Мартен речь шла не более не менее, как о баррикадах!

— Et que vous répondait Comminges, mon cher Guitaut ?

– И что же ответил вам Коменж, мой дорогой Гито?

— Monseigneur, dit Comminges, je répondais que, pour faire une Ligue, il ne leur manquait qu’une chose qui me paraissait assez essentielle, c’était un duc de Guise ; d’ailleurs, on ne fait pas deux fois la même chose.

– Монсеньор, – сказал Коменж, – я ответил, что для Лиги им кой-чего недостаёт, и немалого, – а именно герцога Гиза; да такие вещи и не повторяются.

— Non, mais ils feront une Fronde, comme ils disent, reprit Guitaut.

– Это верно, но зато они готовят Фронду, как они выражаются, – заметил Гито.

— Qu’est-ce que cela, une Fronde ?

– Что такое Фронда? –

demanda Mazarin.

спросил Мазарини.

— Monseigneur, c’est le nom qu’ils donnent à leur parti.

– Они так называют свою партию, монсеньор.

— Et d’où vient ce nom ?

– Откуда это название?

— Il paraît qu’il y a quelques jours le conseiller Bachaumont a dit au Palais que tous les faiseurs d’émeutes ressemblaient aux écoliers qui frondent dans les fossés de Paris et qui se dispersent quand ils aperçoivent le lieutenant civil, pour se réunir de nouveau lorsqu’il est passé.

– Кажется, несколько дней тому назад советник Башомон сказал в парламенте, что все мятежники похожи на парижских школьников, которые сидят по канавам с пращой и швыряют камнями; чуть завидят полицейского – разбегаются, но как только он пройдёт, опять принимаются за прежнее.

Alors ils ont ramassé le mot au bond, comme ont fait les gueux à Bruxelles, ils se sont appelés frondeurs.

Они подхватили это слово и стали называть себя фрондёрами, как брюссельские оборванцы зовут себя гёзами.

Aujourd’hui et hier tout était à la Fronde, les pains, les chapeaux, les gants, les manchons, les éventails ; et, tenez, écoutez.

За эти два дня все стало «по-фрондерски» – булки, шляпы, перчатки, муфты, веера; да вот послушайте сами.

En ce moment en effet une fenêtre s’ouvrit ; un homme se mit à cette fenêtre et commença de chanter :

Действительно, в эту самую минуту распахнулось какое-то окно, в него высунулся мужчина и запел:

Un vent de Fronde

Слышен ветра шёпот,Слышен свист порой,Это Фронды ропот:«Мазарини долой!»

S’est levé ce matin.

– Наглец, – проворчал Гито.

Je crois qu’il gronde Contre le Mazarin. Un vent de Fronde

– Монсеньор, – сказал Коменж, который из-за полученных побоев был в дурном настроении и искал случая в отместку за свою шишку нанести рану, – разрешите послать пулю этому бездельнику, чтобы научить его не петь в другой раз так фальшиво?

S’est levé ce matin !

И он уже протянул руку к кобуре на дядюшкином седле.

— L’insolent !

– Нет, нет! –

murmura Guitaut.

воскликнул Мазарини. – Diavol,

— Monseigneur, dit Comminges, que sa blessure avait mis de mauvaise humeur et qui ne demandait qu’à prendre une revanche et à rendre plaie pour bosse, voulez-vous que j’envoie à ce drôle-là une balle pour lui apprendre à ne pas chanter si faux une autre fois ?

мой милый друг, вы все дело испортите, а оно пока идёт чудесно. Я знаю всех ваших французов, от первого до последнего: поют, – значит, будут платить. Во времена Лиги, о которой вспоминал сейчас Гито, распевали только мессы, ну и было очень плохо. Едем, Гито, едем, посмотрим, так ли хорош караул у Трехсот Слепых, как у заставы Сержантов.

Et il mit la main aux fontes du cheval de son oncle.

И, махнув Коменжу рукой, он подъехал к д’Артаньяну, который снова занял место во главе своего маленького отряда.

— Non pas, non pas ! s’écria Mazarin. Diavolo ! mon cher ami, vous allez tout gâter ; les choses vont à merveille, au contraire !

Следом за ним ехали кардинал и Гито, а немного поодаль остальные.

Je connais vos Français comme si je les avais faits depuis le premier jusqu’au denier :

– Это правда, – проворчал Коменж, глядя вслед удаляющемуся кардиналу. – Я и забыл:

ils chantent, ils payeront. Pendant la Ligue, dont parlait Guitaut tout à l’heure, on ne chantait que la messe, aussi tout allait fort mal. Viens, Guitaut, viens, et allons voir si l’on fait aussi bonne garde aux Quinze-Vingts qu’à la barrière des Sergents.

платить да платить, больше ему ничего не надо.

Et, saluant Comminges de la main, il rejoignit d’Artagnan, qui reprit la tête de sa petite troupe suivi immédiatement par Guitaut et le cardinal, lesquels étaient suivis à leur tour du reste de l’escorte.

Теперь они ехали по улице Сент-Оноре, беспрестанно рассеивая по пути кучки народа.

— C’est juste, murmura Comminges en le regardant s’éloigner, j’oubliais que, pourvu qu’on paye, c’est tout ce qu’il lui faut, à lui. On reprit la rue Saint-Honoré en déplaçant toujours des groupes ; dans ces groupes, on ne parlait que des édits du jour ; on plaignait le jeune roi qui ruinait ainsi son peuple sans le savoir ; on jetait toute la faute sur Mazarin ; on parlait de s’adresser au duc d’Orléans et à M. le Prince ; on exaltait Blancmesnil et Broussel.

В толпе только и разговору было что о новых эдиктах; жалели юного короля, который, сам того не зная, разоряет народ; всю вину сваливали на Мазарини; поговаривали о том, чтобы обратиться к герцогу Орлеанскому и к принцу Конде; восторженно повторяли имена Бланмениля и Бруселя.

D’Artagnan passait au milieu de ces groupes, insoucieux comme si lui et son cheval eussent été de fer ; Mazarin et Guitaut causaient tout bas ; les mousquetaires, qui avaient fini par reconnaître le cardinal, suivaient en silence.

Д’Артаньян беспечно ехал среди народа, как будто он сам и его лошадь были из железа; Мазарини и Гито тихо разговаривали; мушкетёры, наконец узнавшие кардинала, хранили молчание.

On arriva à la rue Saint-Thomas-du-Louvre, où était le poste des Quinze-Vingts ; Guitaut appela un officier subalterne, qui vint rendre compte.

Когда по улице Святого Фомы они подъехали к посту Трехсот Слепых, Гито вызвал младшего офицера. Тот подошёл с рапортом.

— Eh bien ?

– Ну, как дела? –

demanda Guitaut.

спросил Гито.

— Ah ! mon capitaine, dit l’officier, tout va bien de ce côté, si ce n’est, je crois, qu’il se passe quelque chose dans cet hôtel.

– Капитан, – ответил офицер, – все обстоит благополучно; только в этом дворце что-то неладно, на мой взгляд.

Et il montrait de la main un magnifique hôtel situé juste sur l’emplacement où fut depuis le Vaudeville.

И он показал рукой на великолепный дворец, стоявший там, где позже построили театр Водевиль.

— Dans cet hôtel !

– В этом доме? – спросил Гито. –

dit Guitaut, mais c’est l’hôtel de Rambouillet.

Да ведь это особняк Рамбулье.

— Je ne sais pas si c’est l’hôtel de Rambouillet, reprit l’officier, mais ce que je sais, c’est que j’y ai vu entrer force gens de mauvaise mine.

– Не знаю, Рамбулье или нет, но только я видел своими глазами, как туда входило множество подозрительных лиц. – Вот оно что! –

— Bah ! dit Guitaut en éclatant de rire, ce sont des poëtes.

расхохотался Гито. –

— Eh bien, Guitaut !

Да ведь это поэты!

dit Mazarin, veux-tu bien ne pas parler avec une pareille irrévérence de ces messieurs !

– Эй, Гито, – сказал Мазарини, – не отзывайся так непочтительно об этих господах.

tu ne sais pas que j’ai été poëte aussi dans ma jeunesse et que je faisais des vers dans le genre de ceux de M. de Benserade !

Я сам в юности был поэтом и писал стихи на манер Бенсерада.

— Vous, Monseigneur ?

– Вы, монсеньор?!

— Oui, moi. Veux-tu que je t’en dise ?

– Да, я. Хочешь, продекламирую?

— Cela m’est égal, Monseigneur !

– Это меня не убедит.

Je n’entends pas l’italien.

Я не понимаю по-итальянски.

— Oui, mais tu entends le français, n’est-ce pas, mon bon et brave Guitaut, reprit Mazarin en lui posant amicalement la main sur l’épaule, et, quelque ordre qu’on te donne dans cette langue, tu l’exécuteras ?

– Зато когда с тобой говорят по-французски, ты понимаешь, мой славный и храбрый Гито, – продолжал Мазарини, дружески кладя руку ему на плечо, – и какое бы ни дали тебе приказание на этом языке, ты его исполнишь?

— Sans doute, Monseigneur, comme je l’ai déjà fait, pourvu qu’il me vienne de la reine.

– Без сомнения, монсеньор, как всегда, если, конечно, приказание будет от королевы.

— Ah oui !

– Да, да! –

dit Mazarin en se pinçant les lèvres, je sais que tu lui es entièrement dévoué.

сказал Мазарини, закусывая губу. – Я знаю, ты всецело ей предан.

— Je suis capitaine de ses gardes depuis plus de vingt ans.

– Уж двадцать лет я состою капитаном гвардии её величества.

— En route, monsieur d’Artagnan, reprit le cardinal, tout va bien de ce côté.

– В путь, д’Артаньян, – сказал кардинал, – здесь все в порядке.

D’Artagnan reprit la tête de la colonne sans souffler un mot et avec cette obéissance passive qui fait le caractère du vieux soldat.

Д’Артаньян, не сказав ни слова, занял своё место во главе колонны с тем слепым повиновением, которое составляет отличительную черту солдата.

Il s’achemina vers la butte Saint-Roch, où était le troisième poste, en passant par la rue Richelieu et la rue Villedot.

Они проехали по улицам Ришелье и Вильдо к третьему посту на холме Святого Рока.

C’était le plus isolé, car il touchait presque aux remparts, et la ville était peu peuplée de ce côté-là.

Этот пост, расположенный почти у самой крепостной стены, был самым уединенным, и прилегающая к нему часть города была мало населена.

— Qui commande ce poste ?

– Кто командует этим постом? –

demanda le cardinal.

спросил кардинал.

— Villequier, répondit Guitaut.

– Вилькье, – ответил Гито.

— Diable !

– Черт! –

fit Mazarin, parlez-lui seul, vous savez que nous sommes en brouille depuis que vous avez eu la charge d’arrêter M. le duc de Beaufort ; il prétendait que c’était à lui, comme capitaine des gardes du roi, que revenait cet honneur.

выругался Мазарини. – Поговорите с ним сами. Вы знаете, мы с ним не в ладах с тех пор, как вам поручено было арестовать герцога Бофора: он в обиде, что ему, капитану королевской гвардии, не доверили эту честь.

— Je le sais bien, et je lui ai dit cent fois qu’il avait tort, le roi ne pouvait lui donner cet ordre, puisqu’à cette époque-là le roi avait à peine quatre ans.

– Знаю и сто раз доказывал ему, что он не прав, потому что король, которому было тогда четыре года, не мог ему дать такого приказания.

— Oui, mais je pouvais le lui donner, moi, Guitaut, et j’ai préféré que ce fût vous.

– Да, но зато я мог его дать, Гито; однако я предпочёл вас.

Guitaut, sans répondre, poussa son cheval en avant, et s’étant fait reconnaître à la sentinelle, fit appeler M. de Villequier.

Гито, ничего не отвечая, пришпорил лошадь и, обменявшись паролем с часовым, вызвал Вилькье.

Celui-ci sortit.

Тот подошёл к нему.

— Ah ! c’est vous, Guitaut !

– А, это вы, Гито! –

dit-il de ce ton de mauvaise humeur qui lui était habituel, que diable venez-vous faire ici ?

проговорил он ворчливо, по своему обыкновению. – Какого черта вы сюда явились?

— Je viens vous demander s’il y a quelque chose de nouveau de ce côté.

– Приехал узнать, что у вас нового.

— Que voulez-vous qu’il y ait ?

– А чего вы хотите?

on crie :

Кричат:

Vive le roi !

«Да здравствует король!»

et À bas le Mazarin !

и «Долой Мазарини!»

ce n’est pas du nouveau, cela ; il y a déjà quelque temps que nous sommes habitués à ces cris-là.

Ведь это уже не новость: за последнее время мы привыкли к таким крикам.

— Et vous faites chorus ?

– И сами им вторите? –

répondit en riant Guitaut.

смеясь, спросил Гито.

— Ma foi, j’en ai quelquefois grande envie !

– По правде сказать, иной раз хочется!

je trouve qu’ils ont bien raison, Guitaut ; je donnerais volontiers cinq ans de ma paye, qu’on ne me paye pas, pour que le roi eût cinq ans de plus.

По-моему, они правы, Гито; и я охотно бы отдал все не выплаченное мне за пять лет жалованье, лишь бы король был теперь на пять лет старше!

— Vraiment !

– Вот как!

et qu’arriverait-il si le roi avait cinq ans de plus ?

А что было бы, если бы король был на пять лет старше?

— Il arriverait qu’à l’instant où le roi serait majeur, le roi donnerait ses ordres lui-même, et qu’il y a plus de plaisir à obéir au petit-fils de Henri IV qu’au fils de Pietro Mazarini.

– Было бы вот что: король, будь он совершеннолетним, стал бы сам отдавать приказания, а гораздо приятнее повиноваться внуку Генриха Четвёртого, чем сыну Пьетро Мазарини.

Pour le roi, mort-diable ! je me ferais tuer avec plaisir ; mais si j’étais tué pour le Mazarin, comme votre neveu a manqué de l’être aujourd’hui, il n’y a point de paradis, si bien placé que j’y fusse, qui m’en consolât jamais.

За короля, черт возьми, я умру с удовольствием; но сложить голову за Мазарини, как это чуть не случилось сегодня с вашим племянником!..

— Bien, bien, monsieur de Villequier, dit Mazarin.

Никакой рай меня в этом не утешит, какую бы должность мне там ни дали.

Soyez tranquille, Je rendrai compte de votre dévouement au roi.

– Хорошо, хорошо, капитан Вилькье, – сказал Мазарини, – будьте покойны, я доложу королю о вашей преданности. –

Puis se retournant vers l’escorte :

И, обернувшись к своим спутникам, прибавил: –

— Allons, messieurs, continua-t-il, tout va bien, rentrons.

Едем, господа; все в порядке.

— Tiens, dit Villequier, le Mazarin était là !

– Вот так штука! – воскликнул Вилькье. – Сам Мазарини здесь!

Tant mieux.

Тем лучше:

il y avait longtemps que j’avais envie de lui dire en face ce que j’en pensais ; vous m’en avez fourni l’occasion, Guitaut ; et quoique votre intention ne soit peut être pas des meilleures pour moi, je vous remercie.

меня уже давно подмывало сказать ему в глаза, что я о нем думаю. Вы доставили мне подходящий случай, Гито, и хотя у вас вряд ли были добрые намерения, я все же благодарю вас.

Et tournant sur ses talons, il rentra au corps de garde en sifflant un air de Fronde.

Он повернулся на каблуках и ушёл в караульню, насвистывая фрондёрскую песенку. Весь обратный путь Мазарини ехал в раздумье:

Cependant Mazarin revenait tout pensif ; ce qu’il avait successivement entendu de Comminges, de Guitaut et de Villequier le confirmait dans cette pensée qu’en cas d’événements graves, il n’aurait personne pour lui que la reine : et encore la reine avait si souvent abandonné ses amis que son appui paraissait parfois au ministre, malgré les précautions qu’il avait prises, bien incertain et bien précaire.

все услышанное им от Коменжа, Гито и Вилькье убеждало его, что в трудную минуту за него никто не постоит, кроме королевы; а королева так часто бросала своих друзей, что поддержка её казалась иногда министру, несмотря на все принятые им меры, очень ненадёжной и сомнительной.

Pendant tout le temps que cette course nocturne avait duré, c’est-à-dire pendant une heure à peu près, le cardinal avait, tout en étudiant tour à tour Comminges, Guitaut et Villequier, examiné un homme.

В продолжение своей ночной поездки, длившейся около часа, кардинал, расспрашивая Коменжа, Гито и Вилькье, не переставал наблюдать одного человека.

Cet homme, qui était resté impassible devant la menace populaire, et dont la figure n’avait pas plus sourcillé aux plaisanteries qu’avait faites Mazarin qu’à celles dont il avait été l’objet, cet homme lui semblait un être à part et trempé pour des événements dans le genre de ceux dans lesquels on se trouvait, surtout de ceux dans lesquels on allait se trouver.

Этот мушкетёр, который сохранял спокойствие перед народными грозами и даже бровью не повёл ни на шутки Мазарини, ни на те насмешки, предметом которых был сам кардинал, казался ему человеком необычным и достаточно закалённым для происходящих событий, а ещё больше для надвигающихся в будущем.

D’ailleurs ce nom de d’Artagnan ne lui était pas tout à fait inconnu, et quoique lui, Mazarin, ne fût venu en France que vers 1634 ou 1635, c’est-à-dire sept ou huit ans après les événements que nous avons racontés dans une précédente histoire, il semblait au cardinal qu’il avait entendu prononcer ce nom comme celui d’un homme qui, dans une circonstance qui n’était plus présente à son esprit, s’était fait remarquer comme un modèle de courage, d’adresse et de dévouement.

К тому же имя д’Артаньяна не было ему совсем незнакомо, и хотя он, Мазарини, явился во Францию только в 1634 или 1635 году, то есть лет через семь-восемь после происшествий, описанных нами в предыдущей книге, он все-таки где-то слышал, что так звали человека, проявившего однажды (он уже позабыл, при каких именно обстоятельствах) чудеса ловкости, смелости и преданности.

Cette idée s’était tellement emparée de son esprit, qu’il résolut de l’éclaircir sans retard ; mais ces renseignements qu’il désirait sur d’Artagnan, ce n’était point à d’Artagnan lui-même qu’il fallait les demander.

Эта мысль настолько занимала его, что он решил немедленно разобраться в этом деле, но за сведениями о д’Артаньяне не к д’Артаньяну же было обращаться!

Aux quelques mots qu’avait prononcés le lieutenant des mousquetaires, le cardinal avait reconnu l’origine gasconne ; et Italiens et Gascons se connaissent trop bien et se ressemblent trop pour s’en rapporter les uns aux autres de ce qu’ils peuvent dire d’eux-mêmes.

По некоторым словам, произнесенным лейтенантом мушкетёров, кардинал признал в нем гасконца; а итальянцы и гасконцы слишком схожи и слишком хорошо понимают друг друга, чтобы относиться с доверием к тому, что каждый из них может наговорить о самом себе.

Aussi, en arrivant aux murs dont le jardin du Palais-Royal était enclos, le cardinal frappa-t-il à une petite porte située à peu près où s’élève aujourd’hui le café de Foy, et, après avoir remercié d’Artagnan et l’avoir invité à l’attendre dans la cour du Palais-Royal, fit-il signe à Guitaut de le suivre.

Поэтому, когда они подъехали к стене, окружавшей сад Пале-Рояля, кардинал постучался в калитку (примерно в том месте, где сейчас находится кафе «Фуа»), поблагодарил д’Артаньяна и, попросив его обождать во дворе, сделал знак Гито следовать за собой.

Tous deux descendirent de cheval, remirent la bride de leur monture au laquais qui avait ouvert la porte et disparurent dans le jardin.

Оба сошли с лошадей, бросили поводья лакею, отворившему калитку, и исчезли в саду.

— Mon cher Guitaut, dit le cardinal en s’appuyant sur le bras du vieux capitaine des gardes, vous me disiez tout à l’heure qu’il y avait tantôt vingt ans que vous étiez au service de la reine ?

– Дорогой Гито, – сказал кардинал, беря под руку старого гвардейского капитана, – вы мне напомнили недавно, что уже более двадцати лет состоите на службе королевы.

— Oui, c’est la vérité, répondit Guitaut.

– Да, это так, – ответил Гито.

— Or, mon cher Guitaut, continua le cardinal, j’ai remarqué qu’outre votre courage, qui est hors de contestation, et votre fidélité, qui est à toute épreuve, vous aviez une admirable mémoire.

– Так вот, мой милый Гито, – продолжал кардинал, – я заметил, что вы, кроме вашей храбрости, которая не подлежит никакому сомнению, и много раз доказанной верности, отличаетесь ещё и превосходной памятью.

— Vous avez remarqué cela, Monseigneur ?

– Вы это заметили, монсеньор? –

dit le capitaine des gardes ; diable !

сказал гвардейский капитан. –

tant pis pour moi.

Черт, тем хуже для меня.

— Comment cela ?

– Почему?

— Sans doute, une des premières qualités du courtisan est de savoir oublier.

– Без сомнения, одно из главных достоинств придворного – это умение забывать.

— Mais vous n’êtes pas un courtisan, vous, Guitaut, vous êtes un brave soldat, un de ces capitaines comme il en reste encore quelques-uns du temps du roi Henri IV, mais comme malheureusement il n’en restera plus bientôt.

– Но вы, Гито, не придворный, вы храбрый солдат, один из тех славных воинов, которые ещё остались от времён Генриха Четвёртого и, к сожалению, скоро совсем переведутся.

— Peste, Monseigneur !

– Черт побери, монсеньор!

m’avez-vous fait venir avec vous pour me tirer mon horoscope ?

Уж не пригласили ли вы меня сюда для того, чтобы составить мой гороскоп?

— Non, dit Mazarin en riant ; je vous ai fait venir pour vous demander si vous aviez remarqué notre lieutenant de mousquetaires.

– Нет, – ответил Мазарини, смеясь, – я пригласил вас, чтобы спросить, обратили ли вы внимание на нашего лейтенанта мушкетёров.

— M. d’Artagnan ?

– Д’Артаньяна?

— Oui

– Да.

— Je n’ai pas eu besoin de le remarquer, Monseigneur, il y a longtemps que je le connais.

– Мне ни к чему было обращать на него внимание, монсеньор: я уже давно его знаю.

— Quel homme est-ce, alors ?

– Что же это за человек?

— Eh mais, dit Guitaut, surpris de la demande, c’est un Gascon !

– Что за человек? – воскликнул Гито, удивленный вопросом. – Гасконец.

— Oui, je sais cela ; mais je voulais vous demander si c’était un homme en qui l’on pût avoir confiance.

– Это я знаю; но я хотел спросить: можно ли ему вполне довериться?

— M. de Tréville le tient en grande estime, et M. de Tréville, vous le savez, est des grands amis de la reine.

– Господин де Тревиль относится к нему с большим уважением, а господин де Тревиль, как вы знаете, один из лучших друзей королевы.

— Je désirais savoir si c’était un homme qui eût fait ses preuves.

– Я хотел бы знать, показал ли он себя на деле…

— Si c’est comme brave soldat que vous l’entendez, je crois pouvoir vous répondre que oui.

– Храбрым солдатом? На это я могу ответить вам сразу.

Au siège de La Rochelle, au pas de Suze, à Perpignan, j’ai entendu dire qu’il avait fait plus que son devoir.

Мне говорили, что при осаде Ла-Рошели, под Сузой, под Перпиньяном он совершил больше, чем требовал его долг.

— Mais, vous le savez, Guitaut, nous autres pauvres ministres, nous avons souvent besoin encore d’autres hommes que d’hommes braves.

– Но вы знаете, милый Гито, мы, бедные министры, нуждаемся часто и в другого рода людях, не только в храбрецах.

Nous avons besoin de gens adroits.

Мы нуждаемся в ловких людях.

M. d’Artagnan ne s’est-il pas trouvé mêlé du temps du cardinal dans quelque intrigue dont le bruit public voudrait qu’il se fût tiré fort habilement ?

Д’Артаньян при покойном кардинале, кажется, был замешан в крупную интригу, из которой, по слухам, выпутался очень умело?

— Monseigneur, sous ce rapport, dit Guitaut, qui vit bien que le cardinal voulait le faire parler, je suis forcé de dire à Votre Éminence que je ne sais que ce que le bruit public a pu lui apprendre à elle-même.

– Монсеньор, по этому поводу, – сказал Гито, который понял, что кардинал хочет заставить его проговориться, – я должен сказать, что мало верю всяким слухам и выдумкам.

Je ne me suis jamais mêlé d’intrigues pour mon compte, et si j’ai parfois reçu quelque confidence à propos des intrigues des autres, comme le secret ne m’appartient pas, Monseigneur trouvera bon que je le garde à ceux qui me l’ont confié.

Сам я никогда не путаюсь ни в какие интриги, а если иногда меня и посвящают в чужие, то ведь это не моя тайна, и ваше преосвященство одобрит меня за то, что я храню её ради того, кто мне доверился.

Mazarin secoua la tête.

Мазарини покачал головой.

— Ah ! dit-il, il y a, sur ma parole, des ministres bien heureux, et qui savent tout ce qu’ils veulent savoir.

– Ах, – сказал он, – честное слово, бывают же счастливцы министры, которые узнают все, что хотят знать.

— Monseigneur, reprit Guitaut, c’est que ceux-là ne pèsent pas tous les hommes dans la même balance, et qu’ils savent s’adresser aux gens de guerre pour la guerre et aux intrigants pour l’intrigue.

– Монсеньор, – ответил Гито, – такие министры не меряют всех людей на один аршин: для военных дел они пользуются военными людьми, для интриг – интриганами.

Adressez-vous à quelque intrigant de l’époque dont vous parlez, et vous en tirerez ce que vous voudrez, en payant, bien entendu.

Обратитесь к какому-нибудь интригану тех времён, о которых вы говорите, и от него вы узнаете, что захотите… за плату, разумеется.

— Eh, pardieu ! reprit Mazarin en faisant une certaine grimace qui lui échappait toujours lorsqu’on touchait avec lui la question d’argent dans le sens que venait de le faire Guitaut… On payera…

– Хорошо, – поморщился Мазарини, как всегда бывало, когда речь заходила о деньгах в том смысле, как про них упомянул Гито, – заплатим…

s’il n’y a pas moyen de faire autrement.

если иначе нельзя.

— Est-ce sérieusement que Monseigneur me demande de lui indiquer un homme qui ait été mêlé dans toutes les cabales de cette époque ?

– Вы действительно желаете, чтобы я указал вам человека, участвовавшего во всех кознях того времени?

— Per Bacco !

– Per Вассо! –

reprit Mazarin, qui commençait à s’impatienter, il y a une heure que je ne vous demande pas autre chose, tête de fer que vous êtes.

воскликнул Мазарини, начиная терять терпение. – Уже целый час я толкую вам об этом, упрямая голова!

— Il y en a un dont je vous réponds sous ce rapport, s’il veut parler toutefois.

– Есть человек, по-моему, вполне подходящий, но только согласится ли он говорить?

— Cela me regarde.

– Уж об этом позабочусь я.

— Ah, Monseigneur ! ce n’est pas toujours chose facile, que de faire dire aux gens ce qu’ils ne veulent pas dire.

– Ах, монсеньор, не всегда легко заставить говорить человека, предпочитающего молчать.

— Bah !

– Ба!

avec de la patience on y arrive.

Терпением можно всего добиться.

Eh bien ! cet homme c’est…

Итак, кто он?

— C’est le comte de Rochefort.

– Граф Рошфор.

— Le comte de Rochefort !

– Граф Рошфор?

— Malheureusement il a disparu depuis tantôt quatre ou cinq ans et je ne sais ce qu’il est devenu.

– Да, но, к несчастью, он исчез года четыре назад, и я не знаю, что с ним сталось.

— Je le sais, moi, Guitaut, dit Mazarin.

– Я-то знаю, Гито, – сказал Мазарини.

— Alors, de quoi se plaignait donc tout à l’heure Votre Éminence, de ne rien savoir ?

– Так почему же вы сейчас жаловались, ваше преосвященство, что ничего не знаете?

— Et, dit Mazarin, vous croyez que Rochefort…

– Так вы думаете, – сказал Мазарини, – что этот Рошфор…

— C’était l’âme damnée du cardinal, Monseigneur ; mais, je vous en préviens, cela vous coûtera cher ; le cardinal était prodigue avec ses créatures.

– Он был предан кардиналу телом и душой, монсеньор. Но предупреждаю, это будет вам дорого стоить: покойный кардинал был щедр со своими любимцами.

— Oui, oui, Guitaut, dit Mazarin, c’était un grand homme, mais il avait ce défaut-là.

– Да, да, Гито, – сказал Мазарини, – кардинал был великий человек, но этот-то недостаток у него был.

Merci, Guitaut, je ferai mon profit de votre conseil, et cela ce soir même.

Благодарю вас, Гито, я воспользуюсь вашим советом, и притом сегодня же.

Et comme en ce moment les deux interlocuteurs étaient arrivés à la cour du Palais-Royal, le cardinal salua Guitaut d’un signe de la main ; et apercevant un officier qui se promenait de long en large, il s’approcha de lui.

Оба собеседника подошли в это время ко двору Пале-Рояля; кардинал движением руки отпустил Гито и, заметив офицера, шагавшего взад и вперёд по двору, подошёл к нему.

C’était d’Artagnan qui attendait le retour du cardinal, comme celui-ci en avait donné l’ordre.

Это был д’Артаньян, ожидавший кардинала по его приказанию.

— Venez, monsieur d’Artagnan, dit Mazarin de sa voix la plus flûtée, j’ai un ordre à vous donner.

– Пойдёмте ко мне, господин д’Артаньян, – проговорил Мазарини самым приятным голосом, – у меня есть для вас поручение.

D’Artagnan s’inclina, suivit le cardinal par l’escalier secret, et, un instant après, se retrouva dans le cabinet d’où il était parti.

Д’Артаньян поклонился, прошёл вслед за кардиналом по потайной лестнице и через минуту очутился в кабинете, где уже побывал в этот вечер.

Le cardinal s’assit devant son bureau et prit une feuille de papier sur laquelle il écrivit quelques lignes.

Кардинал сел за письменный стол и набросал несколько строк на листке бумаги.

D’Artagnan, debout, impassible, attendit sans impatience comme sans curiosité : il était devenu un automate militaire, agissant, ou plutôt obéissant par ressort.

Д’Артаньян стоял и ждал бесстрастно, без нетерпения и любопытства, словно военный автомат, готовый к действию или, вернее, к выполнению чужой воли.

Le cardinal plia la lettre et y mit son cachet.

Кардинал сложил записку и запечатал её своей печатью.

— Monsieur d’Artagnan, dit-il, vous allez porter cette dépêche à la Bastille, et ramener la personne qui en est l’objet ; vous prendrez un carrosse, une escorte et vous garderez soigneusement le prisonnier.

– Господин д’Артаньян, – сказал он, – доставьте немедленно этот ордер в Бастилию и привезите оттуда человека, о котором здесь говорится. Возьмите карету и конвой да хорошенько смотрите за узником.

D’Artagnan prit la lettre, porta la main à son feutre, pivota sur ses talons, comme eût pu le faire le plus habile sergent instructeur, sortit, et, un instant après, on l’entendit commander de sa voix brève et monotone :

Д’Артаньян взял письмо, отдал честь, повернулся налево кругом, не хуже любого сержанта на ученье, вышел из кабинета, и через мгновение послышался его отрывистый и спокойный голос:

— Quatre hommes d’escorte, un carrosse, mon cheval.

– Четырёх конвойных, карету, мою лошадь.

Cinq minutes après, on entendait les roues de la voiture et les fers des chevaux retentir sur le pavé de la cour.

Через пять минут колеса кареты и подковы лошадей застучали по мостовой.

Get short URL

Text alignment