![]() |
Глава XVIII Герцог де Бофор |
Вот что случилось, и вот каковы были причины, потребовавшие возвращения д’Артаньяна в Париж. |
Однажды вечером Мазарини, по обыкновению, пошёл к королеве, когда все уже удалились от неё, и, проходя мимо караульной комнаты, из которой дверь выходила в одну из его приёмных, услышал громкий разговор. Желая узнать, о чем говорят солдаты, он, по своей привычке, подкрался к двери, приоткрыл её и просунул голову в щель. |
Между караульными шёл спор. |
– А я вам скажу, – говорил один из них, – что если Куазель предсказал, то, значит, дело такое же верное, как если б оно уже сбылось. |
Я сам его не знаю, но слышал, что он не только звездочёт, но и колдун. |
– Черт возьми, если ты его приятель, так будь поосторожнее! |
Ты оказываешь ему плохую услугу. |
– Почему? |
– Да потому, что его могут притянуть к суду. |
– Вот ещё! |
Теперь колдунов не сжигают! |
– Так-то оно так, но мне сдаётся, что ещё очень недавно покойный кардинал приказал сжечь Урбена Грандье. |
Уж я-то знаю об этом: |
сам стоял на часах у костра и видел, как его жарили. |
– Эх, милый мой! Урбен Грандье был не колдун, а учёный, – это совсем другое дело. |
Урбен Грандье будущего не предсказывал. |
Он знал прошлое, а это иной раз бывает гораздо хуже. |
Мазарини одобрительно кивнул головой; однако, желая узнать, что это за предсказание, о котором шёл спор, он не двинулся с места. |
– Я не спорю: может быть, Куазель и колдун, – возразил другой караульный, – но я говорю тебе, что если он оглашает наперёд свои предсказания, они могут и не сбыться. |
– Почему? |
– Очень понятно. |
Ведь если мы станем биться на шпагах и я тебе скажу: |
«Я сделаю прямой выпад», ты, понятно, парируешь его. Так и тут. |
Если Куазель говорит так громко и до ушей кардинала дойдёт, что «к такому-то дню такой-то узник сбежит», кардинал, очевидно, примет меры, и узник не сбежит. |
– Полноте, – заговорил солдат, казалось, дремавший на скамье, но, несмотря на одолевающую его дремоту, не пропустивший ни слова из всего разговора. – |
От судьбы не уйдёшь. Если герцогу де Бофору суждено удрать, герцог де Бофор удерёт, и никакие меры кардинала тут не помогут. |
Мазарини вздрогнул. |
Он был итальянец и, значит, суеверен; он поспешно вошёл к гвардейцам, которые при его появлении прервали свой разговор. |
– О чем вы толкуете, господа? – |
спросил он ласково. – Кажется, о том, что герцог де Бофор убежал? |
– О нет, монсеньор, – заговорил солдат-скептик. – |
Сейчас он и не помышляет об этом. Говорят только, что ему суждено сбежать. |
– А кто это говорит? |
– Ну-ка, расскажите ещё раз вашу историю, Сен-Лоран, – обратился солдат к рассказчику. |
– Монсеньор, – сказал гвардеец, – я просто с чужих слов рассказал этим господам о предсказании некоего Куазеля, который утверждает, что как ни крепко стерегут герцога де Бофора, а он убежит ещё до троицына дня. |
– А этот Куазель юродивый или сумасшедший? – |
спросил кардинал, все ещё улыбаясь. |
– Нисколько, – ответил твердо веривший в предсказание гвардеец. – Он предсказал много вещей, которые сбылись: например, что королева родит сына, что Колиньи будет убит на дуэли герцогом Гизом, наконец, что коадъютор будет кардиналом. |
И что же, королева родила не только одного сына, но через два года ещё второго, а Колиньи был убит. |
– Да, – ответил Мазарини, – но коадъютор ещё не кардинал. |
– Нет ещё, монсеньор, но он им будет. |
Мазарини поморщился, словно желая сказать: |
«Ну, шапки-то у него ещё нет». |
Потом добавил: |
– Итак, вы уверены, мой друг, что господин де Бофор убежит? |
– Так уверен, монсеньор, – ответил солдат, – что если ваше преосвященство предложит мне сейчас должность господина де Шавиньи, коменданта Венсенского замка, то я её не приму. |
Вот после троицы – это дело другое. Ничто так не убеждает нас, как глубокая вера другого человека. |
Она влияет даже на людей неверующих; а Мазарини не только не был неверующим, но даже был, как мы сказали, суеверным. |
И потому он ушёл весьма озабоченный. |
– Скряга! – |
сказал гвардеец, который стоял, прислонившись к стене. – Он притворяется, будто не верит вашему колдуну, Сен-Лоран, чтобы только ничего вам не дать; он ещё и к себе не доберётся, как заработает на вашем предсказании. |
В самом деле, вместо того чтобы пройти в покои королевы, Мазарини вернулся в кабинет и, позвав Бернуина, отдал приказ завтра с рассветом послать за надзирателем, которого он приставил к де Бофору, и разбудить себя немедленно, как только тот приедет. |
Солдат, сам того не зная, разбередил самую больную рану кардинала. |
В продолжение пяти лет, которые Бофор просидел в тюрьме, не проходило дня, чтобы Мазарини не думал о том, что рано ли, поздно ли, а Бофор оттуда выйдет. |
Внука Генриха IV в заточении всю жизнь не продержишь, в особенности когда этому внуку Генриха IV едва тридцать лет от роду. |
Но каким бы путём он ни вышел из тюрьмы, – сколько ненависти он должен был скопить за время заключения к тому, кто был в этом повинен; к тому, кто приказал схватить его, богатого, смелого, увенчанного славой, любимого женщинами и грозного для мужчин; к тому, кто отнял у него лучшие годы жизни – ведь нельзя же назвать жизнью прозябание в тюрьме! |
Пока что Мазарини все усиливал надзор за Бофором. |
Но он походил на скупца из басни, которому не спалось возле своего сокровища. |
Не раз ему снилось, что у него похитили Бофора, и он вскакивал по ночам. |
Тогда он осведомлялся о нем и всякий раз, к своему огорчению, слышал, что узник самым благополучным образом пьет, поёт, играет и среди игр, вина и песен не перестаёт клясться, что Мазарини дорого заплатит за все те удовольствия, которые насильно доставляют ему в Венсене. |
Эта мысль тревожила министра даже во сне, так что, когда в семь часов Бернуин вошёл разбудить его, первыми его словами были: |
– А? |
Что случилось? |
Неужели господин де Бофор бежал из Венсена? |
– Не думаю, монсеньор, – ответил Бернуин, которому никогда не изменяла его выдержка. – Во всяком случае, вы сейчас узнаете все новости, потому что надзиратель Ла Раме, за которым вы послали сегодня утром в Венсенский замок, прибыл и ожидает ваших приказаний. |
– Откройте дверь и введите его сюда, – сказал Мазарини, поправляя подушки, чтобы принять Ла Раме, сидя в постели. |
Офицер вошёл. |
Это был высокий и полный мужчина, толстощёкий и представительный. |
Он имел такой безмятежный вид, что Мазарини встревожился. |
– Этот парень, по-моему, очень смахивает на дурака, – пробормотал он. |
Надзиратель молча остановился у дверей. |
– Подойдите, сударь! – |
приказал Мазарини. |
Надзиратель повиновался. |
– Знаете ли вы, о чем здесь болтают? |
– Нет, ваше преосвященство. |
– Что герцог Бофор убежит из Венсена, если ещё не сделал этого. |
На лице офицера выразилось величайшее изумление. |
Он широко раскрыл свои маленькие глазки и большой рот, словно впивая шутку, которой удостоил его кардинал. Затем, не в силах удержаться от смеха при подобном предположении, расхохотался, да так, что его толстое тело затряслось, как от сильного озноба. |
Мазарини порадовался этой довольно непочтительной несдержанности, но тем не менее сохранил свой серьезный вид. |
Вдоволь насмеявшись и вытёрев глаза, Ла Раме решил, что пора наконец заговорить и извиниться за свою неприличную весёлость. |
– Убежит, монсеньор! |
Убежит! – сказал он. – |
Но разве вашему преосвященству не известно, где находится герцог де Бофор? |
– Разумеется, я знаю, что он в Венсенском замке. |
– Да, монсеньор, и в его комнате стены в семь футов толщиной, окна с железными решётками, и каждая перекладина в руку толщиной. |
– Помните, – сказал Мазарини, – что при некотором терпении можно продолбить любую стену и перепилить решётку часовой пружиной. |
– Вам, может быть, неизвестно, монсеньор, что при узнике состоят восемь караульных: четверо в его комнате и четверо в соседней, и они ни на минуту не оставляют его. |
– Но ведь он выходит из своей комнаты, играет в шары и в мяч. |
– Монсеньор, все эти развлечения дозволены заключенным. |
Впрочем, если вам угодно, его можно лишить их. |
– Нет, нет, – сказал Мазарини, боясь, чтобы его узник, лишенный и этих удовольствий, не вышел из замка (если он когда-нибудь из него выйдет) ещё более озлобленным против него. – |
Я только спрашиваю, с кем он играет. |
– Он играет с караульным офицером, монсеньор, со мной или с другими заключенными. |
– А не подходит ли он близко к стенам во время игры? |
– Разве вашему преосвященству не известно, какие это стены? |
Почти шестьдесят футов высоты. Едва ли герцогу Бофору так надоела жизнь, чтобы он рискнул сломать себе шею, спрыгнув с такой стены. |
– Гм! – |
отозвался кардинал, начиная успокаиваться. – |
Итак, вы полагаете, мой милый господин Ла Раме, что… |
– Что пока герцог не ухитрится превратиться в птичку, я за него ручаюсь. |
– Смотрите не увлекайтесь, – сказал Мазарини. – |
Господин де Бофор сказал конвойным, отводившим его в замок, будто он не раз думал о том, что может быть арестован, и потому держит в запасе сорок способов бежать из тюрьмы. |
– Монсеньор, если бы из этих сорока способов был хоть один годный, – ответил Ла Раме, – он бы давно был на свободе. |
«Гм, ты не так глуп, как я думал», – пробормотал про себя Мазарини. |
– К тому же не забывайте, монсеньор, что комендант Венсенского замка – господин де Шавиньи, – продолжал Ла Раме, – а он не принадлежит к друзьям герцога де Бофора. |
– Да, но господин де Шавиньи иногда отлучается. |
– Когда он отлучается, остаюсь я. |
– Ну а когда вы сами отлучаетесь? |
– О, на этот случай у меня есть один малый, который метит сделаться королевским надсмотрщиком. |
Этот, ручаюсь вам, стережёт на совесть. Вот три недели, как он у меня служит, и я лишь в одном могу упрекнуть его, – он слишком суров к узнику. |
– Кто же этот цербер? – |
спросил кардинал. |
– Некий господин Гримо, монсеньор. |
– А что он делал до того, как поступил к вам на службу в замок? |
– Он жил в провинции, набедокурил там по глупости и теперь, кажется, рад укрыться от ответственности, надев королевский мундир. |
– А кто рекомендовал вам этого человека? |
– Управитель герцога де Граммона. |
– Так, по-вашему, на него можно положиться? |
– Как на меня самого, монсеньор. |
– И он не болтун? |
– Господи Иисусе! |
Я долго думал, монсеньор, что он немой: он и говорит и отвечает только знаками. Кажется, его прежний господин приучил его к этому. |
– Так скажите ему, милый господин Ла Раме, – продолжал кардинал, – что если он будет хорошим и верным сторожем, мы закроем глаза на его шалости в провинции, наденем на него мундир, который заставит всех относиться к нему с уважением, а в карманы мундира положим несколько пистолей, чтобы он выпил за здоровье короля. |
Мазарини был щедр на обещания – полная противоположность славному Гримо, которого так расхвалил Ла Раме: |
тот говорил мало, но делал много. |
Кардинал забросал Ла Раме ещё кучей вопросов об узнике, о его помещении, о том, как он спит, как его кормят. На эти вопросы Ла Раме дал такие исчерпывающие ответы, что кардинал отпустил его почти совсем успокоенный. |
Затем, так как было уже девять часов утра, он встал, надушился, оделся и прошёл к королеве, чтобы сообщить ей о причинах, задержавших его. |
Королева, боявшаяся де Бофора не меньше самого кардинала и почти столь же суеверная, заставила его повторить слово в слово все уверения Ла Раме и все похвалы, которые тот расточал своему помощнику; затем, когда кардинал кончил, сказала вполголоса: |
– Как жаль, что у нас нет такого Гримо для каждого принца. |
– Терпение, – сказал Мазарини со своей итальянской улыбкой, – быть может, когда-нибудь мы этого и добьёмся, а пока… |
– А пока?.. |
– Я все же приму кое-какие меры предосторожности. |
И он написал д’Артаньяну, чтобы тот немедленно возвратился. |
|