VII ДОПРОС |
Выйдя из столовой, Вильфор тотчас же сбросил с себя маску весёлости и принял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен высший долг — решать участь своего ближнего. |
Однако, несмотря на подвижность своего лица, которой он часто, как искусный актёр, учился перед зеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело. |
И в самом деле, не считая политического прошлого его отца, которое могло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно, Жерар де Вильфор был в эту минуту так счастлив, как только может быть счастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в двадцать семь лет видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивой девушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только красива, но вдобавок принадлежала к семейству, которое было в большой милости при дворе. Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей, могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста приносила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасное слово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионное наследство. |
Все это вместе взятое составляло итог блаженства до того ослепительный, что Вильфор находил пятна даже на солнце, если перед тем долго смотрел в свою душу внутренним взором. |
У дверей его ждал полицейский комиссар. |
Вид этой мрачной фигуры заставил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошёл к полицейскому. |
— Я готов! — сказал он. — Я прочёл письмо, вы хорошо сделали, что арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все сведения, какие вы успели собрать. |
— О заговоре мы ещё ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем, запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. |
Что же касается самого обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эдмон Дантес, он служит помощником капитана на трёхмачтовом корабле "Фараон", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит марсельскому торговому дому "Моррель и Сын". |
— До поступления на торговое судно он служил на флоте?. |
— Нет, сударь! |
Это совсем молодой человек. |
— Каких лет? |
— Лет девятнадцати-двадцати, не больше. |
Когда Вильфор, пройдя до перекрёстка, уже подходил к своему дому, к нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. |
То был Моррель. |
— Господин де Вильфор! — |
вскричал он. — Как хорошо, что я вас встретил! |
Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капитана, Эдмона Дантеса. |
— Знаю, — отвечал Вильфор, — Я как раз иду допрашивать его. |
— Господин де Вильфор, — продолжал Моррель с жаром, — вы не знаете обвиняемого, а я его знаю. |
Представьте себе человека самого тихого, честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всем торговом флоте… |
Господин де Вильфор! |
Прошу вас за него от всей души. |
Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю, а Моррель — к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозревали в тайном бонапартизме. |
Вильфор свысока посмотрел на Морреля и холодно ответил: |
— Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступником в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь? |
Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого человека, который дерзал просить за другого, хотя не мог не знать, что сам нуждается в снисхождении. |
Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в отношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесом о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала его ум. |
Однако он сказал с искренним участием: |
— Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должны быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного Дантеса! |
В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась революционная нотка. |
"Да! — |
подумал он. — "Верните нам"… |
Уж не принадлежит ли этот Дантес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторожно говорит во множественном числе? |
Помнится, комиссар сказал, что его взяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, — это какая-нибудь тайная ложа". |
Он продолжал вслух: |
— Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно просите справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он виновен, мы живём в трудное время, и безнаказанность может послужить пагубным примером. |
Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг. |
Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошёл в свой дом, примыкающий к зданию суда, а несчастный арматор, словно окаменев, остался стоять на улице. |
Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, под пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант. |
Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв из рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу: |
— Введите арестованного. |
Как ни был мимолётен взгляд, брошенный на арестанта, Вильфор все же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло допросить. |
Он прочёл ум на его широком и открытом челе, мужество в его упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуотрытых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая кость. |
Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору часто говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому порыву, потому что это всегда голос сердца, и он приложил это правило к первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом. |
Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в сердце, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол. |
Через минуту вошёл Дантес. |
Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринуждённой учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно находился в гостиной арматора Морреля. |
Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора — взгляд, свойственный блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мысли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. |
Этот взгляд дал почувствовать Дантесу, что он стоит перед судьёй, воплощением суровости. |
— Кто вы и как ваше имя? — |
спросил Вильфор, перебирая бумаги, поданные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в довольно объёмистую пачку: так быстро язва шпионства разъедает несчастное тело, именуемое обвиняемым. |
— Меня зовут Эдмон Дантес, — ровным и звучным голосом отвечал юноша, — я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррель и Сын". |
— Сколько вам лет? — |
продолжал Вильфор. |
— Девятнадцать, — отвечал Дантес. |
— Что вы делали, когда вас арестовали? |
— Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, сударь, — отвечал Дантес слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между радостным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту минуту, между хмурым лицом Вильфора и лучезарным личиком Мерседес. |
— По случаю вашего обручения? — |
повторил помощник прокурора, невольно вздрогнув. |
— Да, сударь, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года. |
Вильфор, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражён таким совпадением, и взволнованный голос юноши, чей праздник так внезапно оборвался, пробудил сочувственный отзвук в его душе. |
Он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который, подобно ему, был так близок к блаженству. |
"Такое философическое сопоставление, — подумал он, — будет иметь большой успех в гостиной маркиза де Сен-Меран"; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подбирать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчитанные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие. |
Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь к Дантесу: |
— Продолжайте. |
— Что же мне продолжать? |
— Осведомите правосудие. |
— Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я ему скажу все, что знаю. Только, — прибавил он с улыбкою, — предупреждаю, что я знаю мало. |
— Вы служили при узурпаторе? |
— Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал. |
— Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, — сказал Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий случай предложить этот вопрос в виде обвинения. |
— Мои политические убеждения, сударь? |
Увы, мне стыдно признаться, но у меня никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнадцать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину Моррелю. |
Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные, сводятся к трем чувствам: |
я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и обожаю Мерседес. |
Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить правосудию; как видите, все это для него малоинтересно. |
Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его доброе, открытое лицо и невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о снисхождении к нему. |
Привыкнув иметь дело с преступлениями и преступниками, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательство его невиновности. |
В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный, откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не даётся, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив, а счастье и самых злых превращает в добрых, — изливал даже на своего судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним суров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего, кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал. |
"Честное слово, — подумал Вильфор, — вот славный малый, и, надеюсь, мне нетрудно будет угодить Рене, исполнив первую её просьбу; этим я заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поцелуй". |
От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и, когда, оторвавшись от своих мыслей, он перевёл взгляд на Дантеса, тот, следивший за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся. |
— У вас есть враги? — спросил Вильфор. |
— Враги? — сказал Дантес. — |
Я, по счастью, ещё так мало значу, что не успел нажить их. |
Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался укрощать себя в отношениях с подчинёнными. |
У меня под началом человек десять — двенадцать матросов. |
Спросите их, милостивый государь, и они вам скажут, что любят и уважают меня не как отца — я ещё слишком молод для этого, — а как старшего брата. |
— Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. |
Вам только девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в вашем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь завистников. |
— Да, вы правы. |
Вы, верно, лучше меня знаете людей, и, может быть, все это верно. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть. |
— Вы не правы, сударь. |
Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее. И, сказать по правде, вы кажетесь мне таким достойным молодым человеком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и помочь вас раскрыть истину… Вот донос, который возводит на вас обвинение. |
Узнаете почерк? |
Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. |
Дантес посмотрел, прочёл, нахмурил лоб и сказал: |
— Нет, я не знаю этой руки; почерк искажён, но довольно твёрд. |
Во всяком случае, это писала искусная рука. |
Я очень счастлив, — прибавил он, глядя на Вильфора с благодарностью, — что имею дело с таким человеком, как вы, потому что действительно этот завистник — настоящий враг! |
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял, сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью. |
— А теперь, — сказал Вильфор, — отвечайте мне откровенно, не как обвиняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, который принимает в нем участие: |
есть ли правда в этом безымённом доносе? |
И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему Дантес. |
— Все правда, сударь, и в то же время ни слова правды; а вот чистая правда, клянусь честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью моего отца! |
— Говорите, — сказал Вильфор и прибавил про себя: " |
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и не называла бы меня палачом". |
— Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу, потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он позвал меня к себе. |
"Дантес, — сказал он, — поклянитесь мне честью, что исполните поручение, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное". — " |
"Клянусь, капитан", — отвечал я. "Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощнику капитана, вы примете командование, возьмёте курс на остров Эльба, остановитесь в Портоферрайо, пойдёте к маршалу и отдадите ему это письмо; может быть, там дадут вам другое письмо или ещё какое-нибудь поручение. |
Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместо меня, и вся заслуга будет ваша". |
"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до маршала?" — " |
"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, — сказал капитан, — это устранит все препятствия". |
И с этими словами он дал мне перстень. |
Через два часа он впал в беспамятство, а на другой день скончался. |
— И что же вы сделали? |
— То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на моем месте. |
Просьба умирающего всегда священна, но у нас, моряков, просьба начальника — это приказание, которое нельзя не исполнить. |
Итак, я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на борту и один сошёл на берег. |
Как я и думал, меня не хотели допустить к маршалу, но я послал ему перстень, который должен был служить условным знаком, и все двери раскрылись передо мной. |
Он принял меня, расспросил о смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав лично доставить его в Париж. |
Я обещал, потому что это входило в исполнение последней воли моего капитана. |
Прибыв сюда, я устроил все дела на корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне ещё прекрасней и милей прежнего. |
Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные формальности; и вот, сударь, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и я, меня арестовали. |
— Да, да, — проговорил Вильфор, — все это кажется мне правдой, и если вы в чем виновны, так только в неосторожности, да и неосторожность ваша оправдывается приказаниями капитана. |
Отдайте нам письмо, взятое вами на острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и возвращайтесь к вашим друзьям. |
— Так я свободен! — |
вскричал Дантес вне себя от радости. |
— Да, только отдайте мне письмо. |
— Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бумагами, и я узнаю некоторые из них в этой связке. |
— Постойте, — сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шляпу и перчатки, — постойте! Кому адресовано письмо? |
— Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже. |
Если бы молния поразила Вильфора, она не оказалась бы для него таким быстрым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порывшись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невыразимого ужаса. |
— Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, — прошептал он, побледнев ещё сильнее. |
— Точно так, — сказал изумлённый Дантес. — Разве вы его знаете? |
— Нет, — быстро ответил Вильфор, — верный слуга короля не знается с заговорщиками. |
— Стало быть, речь идёт о заговоре? — |
спросил Дантес, который, после того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело становится куда опаснее. — |
Во всяком случае, я уже сказал вам, сударь, что ничего не знал о содержании этого письма. |
— Да, — сказал Вильфор глухим голосом, — но вы знаете имя того, кому оно адресовано! |
— Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя. |
— И вы никому его не показывали? — |
спросил Вильфор, читая письмо и все более и более бледнея. |
— Никому, клянусь честью! |
— Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Нуартье? |
— Никто, кроме того, кто вручил мне его. |
— И это ещё много, слишком много! — |
прошептал Вильфор. |
Лицо его становилось все мрачнее по мере того, как он читал; его бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные предчувствия. |
Прочитав письмо, Вильфор уронил голову на руки и замер. |
— Что с вами, сударь? — |
робко спросил Дантес. |
Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искажённое лицо и ещё раз перечёл письмо. |
— И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? — |
сказал Вильфор. |
— Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего. |
Но что с вами? |
Вам дурно? Хотите, я позвоню, позову кого-нибудь? |
— Нет, — сказал Вильфор, быстро вставая, — стойте на месте и молчите; здесь я приказываю, а не вы. |
— Я только хотел помочь вам, сударь, — обиженно сказал Дантес. |
— Мне ничего не нужно. Минутная слабость — только и всего. |
Думайте о себе, а не обо мне. Отвечайте. |
Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, похолодевшей рукой отёр пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо. |
— Если он знает, что тут написано, — прошептал он, — и если он когда-нибудь узнает, что Нуартье — отец Вильфора, то я погиб, погиб безвозвратно! |
И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о которой молчат уста. |
— Нечего сомневаться! — |
воскликнул он вдруг. |
— Ради самого Неба, — сказал несчастный юноша, — если вы сомневаетесь во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам. |
Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался придать уверенность, сказал: |
— Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения, поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем решиться на такой шаг, я должен поговорить со следователем. |
А пока вы видели, как я отнёсся к вам. |
— О да, и я благодарю вас! — вскричал Дантес. — Вы обошлись со мною не как судья, а как друг. |
— Ну так вот, я задержу вас ещё на некоторое время, надеюсь, ненадолго, главная улика против вас — это письмо, и вы видите… |
Вильфор подошёл к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно сгорело. |
— Вы видите, — продолжал он, — я уничтожил его. |
— Вы больше чем правосудие, — вскричал Дантес, — вы само милосердие! |
— Но выслушайте меня, — продолжал Вильфор. — После такого поступка вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне? |
— Приказывайте, я исполню ваши приказания. |
— Нет, — сказал Вильфор, подходя к Дантесу, — нет, я не собираюсь вам приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете? |
— Говорите, я исполню ваш совет как приказание. |
— Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-нибудь другой будет вас допрашивать. |
Говорите все, что вы мне рассказывали, но ни полслова о письме! |
— Обещаю, сударь. |
Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью. |
— Вы понимаете, — продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохранявший ещё форму письма, — теперь письмо уничтожено. |
Только вы да я знаем, что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены. |
— Я буду отрицать, не беспокойтесь, — сказал Дантес. |
— Хорошо, — сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного и спросил: — |
У вас было только одно это письмо? |
— Только это. |
— Поклянитесь! |
Дантес поднял руку. |
— Клянусь! — сказал он. |
Вильфор позвонил. |
Вошёл полицейский комиссар. |
Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком головы. |
— Ступайте за комиссаром, — сказал Вильфор Дантесу. |
Дантес поклонился, ещё раз бросил на Вильфора благодарный взгляд и вышел. |
Едва дверь затворилась, как силы изменили Вильфору и он упал в кресло почти без чувств. |
Через минуту он прошептал: |
— Боже мой! |
От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. |
Если бы королевский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя, я бы погиб… И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в пропасть!.. |
Ах, отец, отец! |
Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью на земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым? |
Но вдруг его словно осенило: лицо посветлело, на искривленных губах появилась улыбка, его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли. |
— Да, да, — вскричал он, — это письмо, которое должно было погубить меня, может стать источником моего счастья… |
Ну, Вильфор, за дело! |
И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник королевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому своей невесты. |
|