![]() |
LI ПИРАМ И ТИСБА |
Если пройти две трети предместья Сент-Оноре, то можно увидеть позади прекрасного особняка, заметного даже среди великолепных домов этого богатого квартала, обширный сад; его густые каштановые деревья возвышаются над огромными, почти крепостными стенами, роняя каждую весну свои белые и розовые цветы в две бороздчатые каменные вазы, стоящие на четырёхугольных столбах, в которых вделана железная решётка времён Людовика XIII. |
Хотя в этих вазах растут чудесные герани, чьи пурпурные цветы и крапчатые листья колеблет ветер, этим величественным входом не пользуются с того уже давнего времени, когда владельцы особняка решили оставить за собой только самый дом, обсаженный деревьями, двор с выходом в предместье и сад, обнесённый решёткой, за которой в прежнее время находился прекрасный огород, принадлежавший этой же усадьбе. |
Но явился демон спекуляции, наметил рядом с огородом улицу, которая должна была соперничать с огромной артерией Парижа, называемой предместьем Сент-Оноре. И так как эта новая улица, благодаря железной дощечке ещё до своего возникновения получившая название, должна была застраиваться, то огород продали. |
Но когда дело касается спекуляции, то человек предполагает, а капитал располагает: уже окрещённая улица погибла в колыбели. Приобретателю огорода, заплатившему за него сполна, не удалось перепродать его за желаемую сумму, и в ожидании повышения цен, которое рано или поздно должно было с лихвой вознаградить его за потраченные деньги и лежащий втуне капитал, он ограничился тем, что сдал участок в аренду огородникам за пятьсот франков в год. |
Таким образом, он получает за свои деньги только полпроцента, что очень скромно по теперешним временам, когда многие получают по пятидесяти процентов и ещё находят, что деньги приносят нищенский доход. |
Как бы то ни было, садовые ворота, некогда выходившие в огород, закрыты, и петли их ест ржавчина; мало того: |
чтобы презренные огородники не смели осквернить своими плебейскими взорами внутренность аристократического сада, ворота на шесть футов от земли заколотили досками. |
Правда, доски не настолько плотно пригнаны друг к другу, чтобы нельзя было бросить в щелку беглый взгляд, но этот почтенный дом не боится нескромных взоров. |
В том огороде вместо капусты, моркови, редиски, горошка и дынь растёт высокая люцерна — единственное свидетельство, что кто-то помнит ещё об этом заброшенном месте. |
Низенькая калитка, выходящая на намеченную улицу, служит входом в этот окружённый стенами участок, который арендаторы недавно совсем покинули из-за его неплодородности, так что вот уже неделя, как вместо прежнего полупроцента он не приносит ровно ничего. |
Со стороны особняка над оградой склоняются уже упомянутые нами каштаны, что не мешает и другим цветущим и буйным деревьям протягивать между ними свои жаждущие воздуха ветви. |
В одном углу, где сквозь густую листву едва пробивается свет, широкая каменная скамья и несколько садовых стульев указывают на место встреч или на излюбленное убежище кого-нибудь из обитателей особняка, расположенного в ста шагах и едва различимого сквозь зелёную чащу. |
Словом, выбор этого уединенного местечка, полного щебетания птиц, объясняется и его недоступностью для солнечных лучей, и неизменной, даже в самые знойные летние дни, прохладой, и одновременной удалённостью от дома и от улицы — то есть от деловых тревог и шума. |
Под вечер одного из самых жарких дней, подаренных этою весною жителям Парижа, на этой каменной скамье лежали книга, зонтик, рабочая корзинка и батистовый платочек с начатой вышивкой, а неподалёку от скамьи, у забранных досками ворот, нагнувшись к щели, стояла молодая девушка и глядела в знакомый нам пустынный огород. |
Почти в ту же минуту бесшумно открылась калитка огорода, и вошёл высокий мужественный молодой человек в блузе сурового полотна и бархатном картузе, причём этой простонародной одежде несколько противоречили холёные чёрные волосы, усы и борода; торопливо оглянувшись, чтобы удостовериться, что никто за ним не следит, он закрыл калитку и быстрыми шагами направился к воротам. |
При виде того, кого она поджидала, но, по-видимому, не в таком костюме, девушка испуганно отшатнулась. |
Однако пришедший быстрым взглядом влюблённого успел заметить сквозь щели ограды, как мелькнуло белое платье и длинный голубой пояс. |
Он подбежал к воротам и приложил губы к щели. |
— Не бойтесь, Валентина, — сказал он, — это я. |
Девушка подошла ближе. |
— Почему вы так поздно сегодня? — сказала она. — |
Вы ведь знаете, что скоро обед и что мне нужно много дипломатии и осторожности, чтобы освободиться от мачехи, которая следит за каждым моим шагом, от горничной, которая шпионит за мной, от брата, который мне надоедает, и прийти сюда с моей работой; боюсь, что я ещё не скоро кончу эту работу. |
А когда вы мне объясните, почему вы задержались, вы мне скажете ещё, что означает этот костюм; из-за него я сначала даже не узнала вас. |
— Милая Валентина, — отвечал молодой человек, — вы так недосягаемы для моей любви, что я не смею говорить вам о ней, и все-гаки, когда я вас вижу, я не могу удержаться и не сказать, что я обожаю вас. И эхо моих собственных слов утешает меня потом в разлуке с вами. |
А теперь спасибо вам за выговор; он очарователен, он доказывает, что вы, я не смею этого сказать, ждали меня, но что вы думали обо мне. |
Вы хотите знать, почему я опоздал и почему я так одет? Я вам это сейчас скажу, и, надеюсь, тогда вы меня простите: |
я выбрал себе профессию. |
— Профессию!.. |
Что вы хотите этим сказать Максимилиан? |
Разве мы с вами так уже счастливы, чтобы шутить над тем, что нас так близко касается? |
— Боже меня упаси шутить над тем, что для меня дороже жизни, — сказал молодой человек, — но я устал бродить по пустырям и перелезать через заборы, и меня всерьёз пугала мысль, что ваш отец когда-нибудь отдаст меня под суд как вора, — это опозорило бы всю французскую армию! — и в то же время я опасаюсь, что постоянное присутствие капитана спаги в этих местах, где нет ни одной самой маленькой осаждённой крепости и ни одного требующего защиты форта, может вызвать подозрения. Поэтому я сделался огородником и облёкся в подобающий моему званию костюм. |
— Что за безумие! |
— Напротив, я считаю, что это самый разумный поступок за всю мою жизнь, потому что он обеспечивает нам безопасность. |
— Да объясните же, в чем дело. |
— Пожалуйста! Я был у владельца этого огорода; срок договора с предыдущим арендатором истёк, и я снял его сам. |
Вся эта люцерна теперь моя, и ничто не мешает мне построить среди этой травы шалаш и жить отныне в двух шагах от вас! |
Я счастлив, я не в силах сдержать свою радость! |
И подумайте, Валентина, что все это можно купить за деньги. |
Невероятно, правда? |
А между тем все это блаженство, счастье, радость, за которые я бы отдал десять лет моей жизни, стоят мне — угадайте, сколько?.. — |
пятьсот франков в год, с уплатой по третям! |
Так что, видите, мне нечего больше бояться. |
Я здесь у себя, я могу приставить к ограде лестницу и смотреть в ваш сад и, не опасаясь никаких патрулей, имею право говорить вам о своей любви, если только ваша гордость не возмутится тем, что это слово исходит из уст бедного подёнщика в рабочей блузе и картузе. |
От радостного удивления Валентина слегка вскрикнула; потом вдруг, как будто завистливая тучка неожиданно омрачила зажегшийся в её сердце солнечный луч, она сказала печально: |
— Теперь мы будем слишком свободны, Максимилиан. Я боюсь, что наше счастье — соблазн, и если мы злоупотребим нашей безопасностью, она погубит нас. — Как вы можете говорить это! |
Ведь, с тех пор как я вас знаю, я ежедневно доказываю вам, что подчинил свои мысли и самую свою жизнь вашей жизни и вашим мыслям. |
Что вам помогло довериться мне? |
Моя честь, разве не так? |
Вы мне сказали, что вас тревожит необъяснимое предчувствие грозящей опасности, и я предложил вам свою помощь и преданность, не требуя от вас никакой награды, кроме счастья служить вам. |
Разве с тех пор я хоть словом, хоть знаком дал вам повод раскаиваться в том, чтобы вы отличили меня среди всех тех, кто был бы счастлив отдать за вас свою жизнь? |
Вы сказали мне, бедняжка, что вы обручены с господином д’Эпине, что этот брак решён вашим отцом и, следовательно, неминуем, ибо решения господина де Вильфора бесповоротны. |
И что же, я остался в тени, возложил все надежды не на свою волю, не на вашу, а на время, на Провидение, ла. Бога… а между тем вы любите меня, Валентина, вы жалеете меня, и вы мне это сказали; благодарю вас за эти бесценные слова и прошу только о том, чтобы хоть изредка вы их мне повторяли, это даст мне силу ни о чем другом не думать. |
— Вот это и придало вам смелости, Максимилиан, это сделало мою жизнь и радостной и несчастной. Я даже часто спрашиваю себя, что для меня лучше: горе, которое мне причиняет суровость мачехи и её слепая любовь к сыну, или полное опасностей счастье, которое я испытываю в вашем присутствии? |
— Опасность! — |
воскликнул Максимилиан. — Как вы можете произносить такое жестокое и несправедливое слово! |
Разве я не самый покорнейший из рабов? |
Вы позволили мне иногда говорить с вами, Валентина, но вы запретили мне искать встречи с вами; я покорился. |
С тех пор как я нашёл способ пробираться в этот огород, говорить с вами через эти ворота — словом, быть так близко от вас, не видя вас, — скажите, просил ли я хоть раз позволения прикоснуться сквозь эту решётку к краю вашего платья? |
Пытался ли я хоть раз перебраться через эту ограду, смехотворное препятствие для молодого и сильного человека? |
Разве я когда-нибудь упрекал вас в суровости, говорил вам о своих желаниях? Я был связан своим словом, как рыцарь былых времён. |
Признайте хоть это, чтобы я не считал вас несправедливой. |
— Это правда, — сказала Валентина, просовывая в щель между двумя досками кончик пальца, к которому Максимилиан приник губами, — это правда, вы честный друг. |
Но ведь в конце концов вы поступали так в своих собственных интересах, мой дорогой Максимилиан: вы же отлично знали, что в тот день, когда раб станет требователен, он лишится всего. |
Вы обещали мне братскую дружбу— мне, у кого нет друзей, кого отец забыл, а мачеха преследует, — мне, чьё единственное утешение — недвижимый старик, немой, холодный — он не может пошевелить рукой, чтобы пожать мою руку, он говорит со мной только глазами, и в его сердце, должно быть, сохранилось для меня немного нежности. |
Да, судьба горько посмеялась надо мной, она сделала меня врагом и жертвой всех, кто сильнее меня, и оставила мне другом и поддержкой— труп! |
Право, Максимилиан, я очень несчастлива, и вы хорошо делаете, что, любя меня, думаете обо мне, а не о себе! |
— Валентина, — отвечал Максимилиан с глубоким волнением, — я не скажу вам, что только одну вас люблю на свете: я люблю и свою сестру и зятя, но это любовь нежная, спокойная, совсем не похожая на моё чувство к вам. |
Когда я думаю о вас, вся моя кровь кипит, мне трудно дышать, сердце бьётся как безумное; все эти силы, весь пыл, всю сверхчеловеческую мощь я вкладываю в свою любовь к вам. Но в тот день, когда вы мне скажете, я отдам их для вашего счастья. |
Говорят, что Франц д’Эпине будет отсутствовать ещё год, а за год сколько может представиться счастливых случаев, сколько благоприятных обстоятельств! |
Будем надеяться: надежда так хороша, гак сладостна! |
Вы упрекаете меня в эгоизме, Валентина, а чем вы были для меня? |
Прекрасной и холодной статуей целомудренной Венеры. |
Что вы обещали мне взамен моей преданности, послушания, сдержанности? |
Ничего. Что вы дарили мне? |
Крохи. |
Вы говорите со мной о господине д’Эпине, вашем женихе, и вздыхаете при мысли, что будете когда-нибудь принадлежать ему. |
Послушайте, Валентина, неужели это все, что у вас есть в душе? |
Как! |
Я отдаю вам свою жизнь, свою душу, только для вас одной бьётся моё сердце, и вот, когда я всецело принадлежу вам, когда я мысленно говорю себе, что умру, если потеряю вас, — вас даже не ужасает мысль, что вы будете принадлежать другому! |
Нет, если бы я был на вашем месте, если бы я чувствовал, что меня любят так, как я вас люблю, я бы уже сто раз протянул руку сквозь прутья этой решётки и сжал руку несчастного Максимилиана со словами: " |
"Я буду вашей, только вашей, Максимилиан, в этом мире и в том". |
Валентина ничего не ответила, но Максимилиан услышал, что она вздыхает и плачет. |
Он сразу опомнился. |
— Валентина, Валентина! — |
воскликнул он. — |
Забудьте мои слова, если я огорчил вас! |
— Нет, — сказала она, — все это верно, но разве вы не видите, как я несчастна и одинока. Я живу почти в чужом доме, потому что мой отец почти чужой мне; вот уже десять лет мою волю каждый день, каждый час, каждую минуту подавляет железная воля моих властителей. |
Никто не видит моих страданий, и я сказала о них только вам. |
Кажется, будто все добры ко мне, все меня любят, на самом деле все враждебны мне. |
Люди говорят, что господин де Вильфор слишком серьезный и слишком строгий человек, чтобы проявлять к дочери большую нежность, но зато она должна быть счастлива, что нашла в госпоже де Вильфор вторую мать. |
Так вот, люди ошибаются: отец совершенно равнодушен ко мне, а мачеха жестоко ненавидит меня, и эта ненависть тем ужаснее, что она прикрывается вечной улыбкой. |
— Ненавидит вас, Валентина? |
Как можно вас ненавидеть? |
— Друг мой, — сказала Валентина, — я должна сознаться, что её ненависть ко мне объясняется очень просто. |
Она обожает своего сына, моего брата Эдуара. |
— Так что же? |
— Право, мне как-то странно примешивать сюда денежные вопросы, но все-таки мне кажется, её ненависть вызывается именно этим. |
У неё самой нет никакого состояния, я же получила большое наследство после моей матери, и это богатство ещё удвоится тем, что я когда-нибудь унаследую от господина и госпожи де Сен-Меран; ну вот мне и кажется, что она завидует. |
Боже мой, если бы я могла отдать ей половину своего состояния, лишь бы чувствовать себя родной дочерью в доме моего отца, я, конечно, сейчас же сделала бы это. |
— Бедняжка моя Валентина! |
— Да, я чувствую себя скованной и в то же время такой слабой, что мне кажется, будто мои оковы поддерживают меня, и я боюсь их сбросить. |
К тому же мой отец не из тех людей, которых можно безнаказанно ослушаться; он повелевает мной, он повелевал бы и вами и даже самим королём, потому что он силен своим незапятнанным прошлым и своим почти неприступным положением. |
Клянусь вам, Максимилиан, я не вступаю в борьбу, потому что боюсь этим погубить вас вместе с собой. |
— И все же, Валентина, — возразил Максимилиан, — зачем отчаиваться и смотреть так мрачно на будущее? |
— Друг мой, я сужу о нем по прошлому. |
— Но послушайте, если с точки зрения аристократа я и не представляю блестящей партии, то я все же во многих отношениях принадлежу к тому обществу, среди которого вы живете. Прошло то время, когда во Франции существовали две Франции: |
знать времён монархии слилась со знатью Империи, аристократия меча сроднилась с аристократией пушки… |
А я принадлежу к этой последней: |
в армии меня ждёт прекрасное будущее; у меня хоть и небольшое, но независимое состояние; наконец, в наших краях помнят и чтут моего отца как одного из самых благородных негоциантов, когда-либо существовавших. |
Я говорю "в наших краях", Валентина, потому что вы тоже почти из Марселя. |
— Не говорите мне о Марселе, Максимилиан, одно это слово напоминает мне мою мать, этого всеми оплакиваемого ангела, который недолгое время охранял свою дочь на земле и — я верю — продолжает охранять её, взирая на неё из вечной обители! |
Ах, Максимилиан, будь жива моя бедная мать, мне нечего было бы опасаться; я сказала бы ей, что люблю вас, и она защитила бы нас. |
— Будь она жива, — возразил Максимилиан, — я не знал бы вас, потому что вы сами сказали, вы были бы тогда счастливы, а счастливая Валентина не снизошла бы ко мне. |
— Друг мой, — воскликнула Валентина, — теперь вы несправедливы ко мне… |
Но скажите… |
— Что вы хотите, чтобы я вам сказал? — |
спросил Максимилиан, заметив её колебание. |
— Скажите мне, — продолжала молодая девушка, — не было ли когда-нибудь в Марселе какого-нибудь недоразумения между вашим отцом и моим? |
— Нет, я никогда не слыхал об этом, — ответил Максимилиан, — если не считать того, что ваш отец был более чем ревностным приверженцем Бурбонов, а мой отец был предан императору. |
Я полагаю, что в этом было единственное их разногласие. |
Но почему вы об этом спрашиваете? |
— Сейчас объясню, — сказала молодая девушка, — вам следует все знать. |
Это произошло в тот день, когда в газетах напечатали о вашем производстве в кавалеры Почётного легиона. |
Мы все были у дедушки Нуартье, и там был ещё Данглар, знаете, этот банкир, чьи лошади третьего дня чуть не убили мою мачеху и брата. |
Я читала дедушке газету, а остальные обсуждали брак мадемуазель Данглар. |
Когда я дошла до места, которое относилось к вам и которое я уже знала, потому что ещё накануне утром вы сообщили мне эту приятную новость, — так вот, когда я дошла до этого места, я почувствовала себя очень счастливой… |
и я была очень взволнована, потому что надо было произнести ваше имя вслух, — я, конечно, пропустила бы его, если бы не боялась, что моя умолчание будет дурно истолковано, так что я собрала все своё мужество и прочитала его. |
— Милая Валентина! |
— И вот, как только ваше имя было произнесено, мой отец обернулся. |
Я была настолько убеждена, что ваше имя сразит всех как удар грома (видите, какая я сумасшедшая!), что мне показалось, будто мой отец вздрогнул, так же как и господин Данглар (это уж, я уверена, было просто моё воображение). |
"Моррель, — сказал мой отец, — постойте, постойте! ( |
(Он нахмурил брови.) |
Не из тех ли он марсельских Моррелей, отъявленных бонапартистов, с которыми нам пришлось столько возиться в тысяча восемьсот пятнадцатом году?" |
"Да, — ответил Данглар, — мне даже кажется, что это сын арматора". |
— Вот как! — |
проговорил Максимилиан. — |
А что же сказал ваш отец? |
— Ужасную вещь, я даже не решаюсь вам повторить. |
— Скажите все-таки, — с улыбкой попросил Максимилиан. |
"Их император, — продолжал он, хмуря брови, — умел ставить на место всех этих фанатиков; он называл их пушечным мясом, и это было подходящее название. |
Я с радостью вижу, что новое правительство снова проводит этот спасительный принцип. |
Если бы оно только для этого сохранило Алжир, я приветствовал бы правительство, хоть Алжир и дороговато нам обходится". |
— Это действительно довольно грубая политика, — сказал Максимилиан. — |
Но пусть вас не смущает то, что сказал господин де Вильфор: мой отец не уступал в этом смысле вашему и неизменно повторял: " |
"Не могу понять, почему император, всегда так здраво поступающий, не наберёт полка из судей и адвокатов, чтобы посылать их всякий раз на передовые позиции?" |
Как видите, дорогая, обе стороны не уступают друг другу в живописности своих выражений и мягкосердечии. |
А что ответил Данглар на выпад королевского прокурора? |
— Он, по обыкновению, усмехнулся, своей угрюмой усмешкой, которая мне кажется такой жестокой, а через минуту они встали и вышли. |
Только тогда я заметила, что дедушка очень взволнован. |
Надо вам сказать, Максимилиан, что только я одна замечаю, когда бедный паралитик волнуется. Впрочем, я догадывалась, что этот разговор должен был произвести на него тяжёлое впечатление. |
Ведь на бедного дедушку никто уже не обращает внимания; осуждали его императора, а он, по-видимому, был фанатично ему предан. |
— Его имя действительно было одно из самых известных во времена Империи, — сказал Максимилиан, — он был сенатором, и, как вы знаете, Валентина, а может быть, и не знаете, он участвовал почти во всех бонапартистских заговорах времён Реставрации. |
— Да, я иногда слышу, как шёпотом говорят об этом, и это мне кажется очень странным: |
дед — бонапартист, отец — роялист; странно, правда?.. |
Так вот, я обернулась к нему. |
Он взглядом указал мне на газету. |
"Что с вами, дедушка? — |
спросила я. — Вы довольны?" |
Он сделал мне глазами знак, что да. |
"Тем, что сказал мой отец?" — |
спросила я. |
Он сделал знак, что нет. |
"Тем, что сказал господин Данглар?" |
Он снова сделал знак, что нет. |
"Так, значит, тем, что господин Моррель, — я не посмела сказать "Максимилиан", — произведён в кавалеры Почётного легиона?" |
Он сделал знак, что да. |
— Подумайте, Максимилиан, он был доволен, что вы стали кавалером Почётного легиона, а ведь он не знаком с вами. |
Может быть, это у него признак безумия, потому что, говорят, он впадает в детство, но мне он доставил много радости этим "да". |
— Как странно, — сказал в раздумье Максимилиан. — |
Значит, ваш отец ненавидит меня, тогда как, напротив, ваш дедушка… |
Какая странная вещь эти политические симпатии и антипатии! |
— Тише! — |
воскликнула вдруг Валентина. — |
Спрячьтесь, бегите, сюда идут! |
Максимилиан схватил заступ и начал безжалостно окапывать люцерну. |
— Мадемуазель! |
Мадемуазель! — |
кричал чей-то голос из-за деревьев. — Госпожа де Вильфор зовёт вас: в гостиной сидит гость. |
— Гость? — |
сказала взволнованная Валентина. — Кто бы это мог быть? |
— Знакомый гость! Говорят, вельможа, граф де Монте-Кристо. |
— Иду, иду, — громко сказала Валентина. |
Стоявший по ту сторону ворот человек, для которого "иду, иду" Валентины служило прощанием после каждого свидания, вздрогнул, услышав это имя. |
"Вот как! — |
подумал Максимилиан, задумчиво опираясь на заступ. — Откуда граф де Монте-Кристо знаком с Вильфором?" |
|