![]() |
L СЕМЬЯ МОРРЕЛЬ |
Через несколько минут граф прибыл на улицу Меле, № 7. |
Дом был белый, весёлый, и двор перед ним украшали небольшие цветочные клумбы. |
В привратнике, открывшем ему ворота, граф узнал старого Коклеса. |
Но так как этот последний, как читатели помнят, был крив на один глаз, а здоровый глаз за эти девять лет изрядно ослабел, то Коклес не узнал графа. |
Для того чтобы подъехать к крыльцу, экипаж должен был обогнуть небольшой фонтан, бивший из бассейна, обложенного раковинами и камнями, — роскошь, которая возбудила среди соседей немалую зависть и послужила причиной тому, что дом прозвали "Маленьким Версалем". |
Нечего добавлять, что в бассейне сновало множество красных и жёлтых рыбок. |
В самом доме, не считая нижнего этажа, занятого кухнями и погребами, были ещё два этажа и чердачное помещение. Молодые люди приобрели его вместе с огромной мастерской и садом с двумя павильонами. |
Эмманюель сразу же понял, что из этого расположения построек можно будет извлечь небольшую выгоду. Он оставил себе дом и половину сада и отделил все это, то есть построил стену между своим владением и мастерской, которую и сдал в аренду вместе с павильонами и прилегающей частью сада; так что он устроился очень недорого и так же обособленно, как самый придирчивый обитатель Сен-Жерменского предместья. |
Столовая была вся дубовая, гостиная — красного дерева и обита синим бархатом, спальня — лимонного дерева и обита зелёной камкой; кроме того, имелся рабочий кабинет Эмманюеля, не занимавшегося никакой работой, и музыкальная комната для Жюли, не игравшей ни на одном инструменте. |
Весь третий этаж был в распоряжении Максимилиана; это было точное повторение квартиры его сестры, только столовая была обращена в бильярдную, куда он приводил своих приятелей. |
Он следил за чисткой своей лошади и курил сигару, стоя у входа в сад, когда у ворот остановилась карета графа. |
Коклес, как мы уже сказали, отворил ворота, а Батистен, соскочив с козёл, спросил, может ли граф де Монте-Кристо видеть господина и госпожу Эрбо и господина Максимилиана Морреля. |
— Граф де Монте-Кристо! — |
воскликнул Моррель, бросая сигару и спеша навстречу посетителю. — |
Ещё бы мы были не рады его видеть! |
Благодарю вас, граф, тысячу раз благодарю, что вы не забыли о своём обещании. |
И молодой офицер так сердечно пожал руку графа, что тот не мог усомниться в искренности приема и ясно увидел, что его ждали с нетерпением и встречают с радостью. |
— Идёмте, идёмте, — сказал Максимилиан, — я сам познакомлю вас; о таком человеке, как вы, не должен докладывать слуга; сестра в саду, она срезает отцветшие розы; зять читает свои газеты, "Прессу" и "Дебаты", в шести шагах от неё, ибо, где бы ни находилась госпожа Эрбо, вы можете быть заранее уверены, что встретите в орбите не шире четырёх метров Эмманюеля, и обратно, как говорят в Политехнической школе. |
Молодая женщина в шёлковом капоте, тщательно обрывавшая увядшие лепестки с куста жёлтых роз, подняла голову, услышав их шаги. |
Эта женщина была знакомая нам маленькая Жюли, превратившаяся, как ей и предсказывал уполномоченный фирмы "Томсон и Френч", в госпожу Эмманюель Эрбо. |
Увидав постороннего, она вскрикнула. |
Максимилиан рассмеялся. |
— Не пугайся, сестра, — сказал он, — хотя граф всего несколько дней в Париже, но он уже знает, что такое рантьерша из Маре, а если ещё не знает, то сейчас увидит. |
— Ах, сударь, — сказала Жюли, — привести вас так — это предательство со стороны моего брата: он совершенно не заботится о том, какой вид у его бедной сестры… |
Пенелон!.. |
Пенелон!.. |
Старик, окапывавший бенгальские розы, всадил в землю свой заступ и, сняв фуражку, подошёл к ним, стараясь скрыть жвачку, которую он тотчас же задвинул поглубже за щеку. |
В его ещё густых волосах серебрилось несколько белых прядей, а коричневое лицо и смелый, острый взгляд изобличали в нем старого моряка, загоревшего под солнцем экватора и знакомого с бурями. |
— Вы меня звали, мадемуазель Жюли? — спросил он. — Что вам угодно? |
Пенелон по старой привычке звал дочь своего хозяина мадемуазель Жюли и никак не мог привыкнуть называть её госпожой Эрбо. |
— Пенелон, — сказала Жюли, — скажите господину Эмманюелю, что у нас дорогой гость, а Максимилиан проводит графа в гостиную. |
Потом она обратилась к Монте-Кристо: |
— Вы, надеюсь, разрешите мне оставить вас на минуту? |
И, не дожидаясь согласия графа, она обежала клумбу и бросилась к дому по боковой дорожке. |
— Послушайте, дорогой господин Моррель, — сказал Монте-Кристо, — я с огорчением вижу, что нарушил покой вашей семьи. |
— Взгляните, взгляните, — отвечал смеясь, Максимилиан, — вот и муж побежал менять куртку на сюртук! |
Ведь вас знают на улице Меле, вас ждали, поверьте мне. |
— У вас, мне кажется, счастливая семья, — сказал граф, как бы отвечая на собственные мысли. |
— Несомненно, граф. |
Что ж, ведь у них есть все, что надо для счастья: |
они молоды, жизнерадостны, любят друг друга и, хоть им и приходилось видеть огромные состояния, они со своими двадцатью пятью тысячами франков дохода считают себя богатыми, как Ротшильд. |
— А между тем двадцать пять тысяч франков дохода— это немного, — сказал Монте-Кристо, и в его голосе было столько нежности, что он отозвался в сердце Максимилиана, как голос любящего отца, — но ведь это не предел для нашей молодой четы, они, вероятно, тоже станут миллионерами. |
Ваш зять адвокат или доктор?.. |
— Он был негоциантом, граф, и продолжал дело моего покойного отца. |
Господин Моррель скончался, оставив после себя капитал в пятьсот тысяч франков; из них половина досталась мне и половина сестре, потому что нас было только двое. |
Её муж, вступая с нею в брак, не обладал ничем, кроме благородной честности, ясного ума и незапятнанной репутации. |
Он пожелал иметь столько же, сколько и его жена; он работал до тех пор, пока не собрал двухсот пятидесяти тысяч франков; для этого понадобилось шесть лет. |
Клянусь вам, граф, было трогательно смотреть на них; такие трудолюбивые, такие дружные они; при их способностях они могли бы достигнуть значительного богатства, но не пожелали ничего менять в обычаях отцовской фирмы и употребили шесть лет на то, на что людям нового склада потребовалось бы года два или три; весь Марсель до сих пор восторгается их мужественной самоотверженностью. |
Наконец однажды Эмманюель подошёл к своей жене, которая заканчивала выплату по обязательствам. |
"Жюли, — обратился он к ней, — вот свёрток с последней сотней франков, её только что передал мне Коклес, и она дополняет те двести пятьдесят тысяч франков, которые мы назначили себе пределом. |
Удовольствуешься ли ты тем немногим, чем нам придётся теперь ограничиваться? |
Наша фирма делает в год миллионный оборот и может давать сорок тысяч франков прибыли. |
Если мы захотим, мы можем через час продать за триста тысяч франков нашу клиентуру: вот письмо от господина Делоне, он предлагает нам эту сумму за нашу фирму, которую он хочет присоединить к своей. |
Решай, как поступить". |
"Друг мой, — ответила моя сестра, — фирму "Моррель" может вести только Моррель. |
Разве не стоит отказаться от трехсот тысяч франков, чтобы раз навсегда оградить имя нашего отца от превратностей судьбы?" |
"Я тоже так думал, — сказал Эмманюель, — но я хотел знать твоё мнение". |
"Ну, так вот оно. |
Мы получили все, что нам следовало, выплатили по всем нашим обязательствам; мы можем подвести итог и закрыть кассу; подведём же этот итог и закроем кассу". |
И они немедленно это сделали. |
Это было в три часа; в четверть четвёртого явился клиент, чтобы застраховать два судна, это составляло пятнадцать тысяч франков чистой прибыли. |
"Будьте любезны, — сказал ему Эмманюель, — обратиться с этой страховкой к нашему коллеге господину Делоне. |
Что касается нас, мы ликвидировали наше дело". |
"Давно ли?" — |
спросил удивленный клиент. |
"Четверть часа тому назад". |
— И вот каким образом случилось, — продолжал Максимилиан, улыбаясь, — что у моей сестры и зятя только двадцать пять тысяч годового дохода. |
Максимилиан едва успел кончить свой рассказ, который все сильнее радовал сердце графа, как появился принарядившийся Эмманюель, в сюртуке и шляпе. |
Он поклонился с видом человека, высоко ценящего честь, оказанную ему гостем, потом, обойдя с графом свой цветущий сад, провёл его в дом. |
Гостиная благоухала цветами, наполнявшими огромную японскую вазу. |
На пороге, приветствуя графа, стояла Жюли, должным образом одетая и кокетливо причёсанная (она ухитрилась потратить на это не более десяти минут!). |
В вольере весело щебетали птицы; ветви ракитника и розовой акации с их цветущими гроздьями заглядывали в окно из-за синих бархатных драпировок. |
В этом очаровательном уголке все дышало миром — от песни птиц до улыбки хозяев. |
Едва войдя в этом дом, граф почувствовал, что и его коснулось счастье этих людей; он оставался безмолвным и задумчивым, забывая, что ему надлежит вернуться к беседе, прервавшейся после первых приветствий. |
Вдруг он заметил воцарившееся неловкое молчание и с усилием оторвался от своих грёз. |
— Сударыня, — сказал он, наконец, — простите мне моё волнение. Оно, вероятно, показалось вам странным, — вы привыкли к этому покою и счастью, но для меня так ново видеть довольное лицо, что я не могу оторвать глаз от вас и вашего супруга. |
— Мы действительно очень счастливы, — сказала Жюли, — но нам пришлось очень долго страдать, и мало кто заплатил так дорого за своё счастье. |
На лице графа отразилось любопытство. |
— Это длинная семейная история, как вам уже говорил Шато-Рено, — сказал Максимилиан. — Вы, граф, привыкли видеть большие катастрофы и величественные радости, для вас малоинтересна эта домашняя картина. Но Жюли права: |
мы перенесли немало страданий, хоть они и ограничивались узкой рамкой семьи… |
— И Бог, как всегда, послал вам утешение в страданиях? — |
спросил Монте-Кристо. |
— Да, граф, — отвечала Жюли, — мы должны это признать, потому что он поступил с нами как со своими избранниками: он послал нам своего ангела. |
Краска залила лицо графа, и, чтобы скрыть своё волнение, он закашлялся и поднёс к губам платок. |
— Тот, кто родился в порфире и никогда ничего не желал, — сказал Эмманюель, — не знает счастья жизни, так же как не умеет ценить ясного неба тот, кто никогда не вверял свою жизнь четырем доскам, носящимся по разъярённому морю. |
Монте-Кристо встал и, ничего не ответив, потому что дрожь в его голосе выдала бы охватившее его волнение, начал медленно ходить взад и вперёд по гостиной. |
— Вас, вероятно, смешит наша роскошь, граф, — сказал Максимилиан, следивший глазами за Монте-Кристо. |
— Нет, нет, — отвечал Монте-Кристо, очень бледный, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу, а другой рукой указывая на хрустальный колпак, под которым на чёрной бархатной подушке был бережно положен шёлковый вязаный кошелёк. — |
Я просто смотрю, что это за кошелёк, в котором как будто с одной стороны лежит какая-то бумажка, а с другой недурной алмаз. |
Лицо Максимилиана стало серьезным, и он ответил: |
— Здесь, граф, самое драгоценное из наших семейных сокровищ. |
— В самом деле, алмаз довольно хорош, — сказал Монте-Кристо. |
— Нет, мой брат говорит не о стоимости камня, хоть его и оценивают в сто тысяч франков, он хочет сказать, что вещи, находящиеся в этом кошельке, дороги нам: их оставил тот добрый ангел, о котором мы вам говорили. |
— Я не понимаю ваших слов, сударыня, а между тем не смею просить объяснения, — с поклоном ответил Монте-Кристо. — Простите, я не хотел быть неделикатным. |
— Неделикатным, граф? |
Напротив, мы рады рассказать об этом! |
Если бы мы хотели сохранить в тайне благородный поступок, о котором напоминает этот кошелёк, мы бы не выставляли его таким образом напоказ. |
Нет, мы хотели бы иметь возможность разгласить о нем всему свету, чтобы наш неведомый благодетель хотя бы трепетанием крыльев открыл себя. — Вот как! — |
проговорил Монте-Кристо глухим голосом. |
— Граф, — сказал Максимилиан, приподнимая хрустальный колпак и благоговейно прикасаясь губами к вязаному кошельку, — это держал в своих руках человек, который спас моего отца от смерти, нас от разорения, а наше имя от бесчестья, — человек, благодаря которому мы, несчастные дети, обреченные горю и нищете, теперь со всех сторон слышим, как люди восторгаются нашим счастьем. |
Это письмо, — и Максимилиан, вынул из кошелька записку, протянул её графу, — это письмо было им написано в тот день, когда мой отец принял отчаянное решение, а этот алмаз великодушный незнакомец предназначил в приданое моей сестре. |
Монте-Кристо развернул письмо и прочёл его с чувством невыразимого счастья; это была записка, знакомая нашим читателям, адресованная Жюли и подписанная Синдбадом-Мореходом. |
— Незнакомец, говорите вы? |
Таким образом, человек, оказавший вам эту услугу, остался вам неизвестен? |
— Да, нам так и не выпало счастья пожать ему руку, — отвечал Максимилиан, — и не потому, что мы не молили Бога об этой милости. Но во всем этом событии было столько таинственности, что мы до сих пор не можем в нем разобраться: все направляла невидимая рука, могущественная, как рука чародея. |
— Но я все ещё не потеряла надежды поцеловать когда-нибудь эту руку, как я целую кошелёк, которого она касалась, — сказала Жюли. — |
Четыре года тому назад Пенелон был в Триесте; Пенелон, граф, это тот старый моряк, которого вы видели с заступом в руках и который из боцмана превратился в садовника. |
В Триесте он видел на набережной англичанина, собиравшегося отплыть на яхте, и узнал в нем человека, посетившего моего отца пятого июня тысяча восемьсот двадцать девятого года и пославшего мне пятого сентября эту записку. |
Это был, несомненно, тот самый незнакомец, как утверждает Пенелон, но он не решился заговорить с ним. |
— Англичанин! — |
произнёс задумчиво Монте-Крис-то, которого тревожил каждый взгляд Жюли. — Англичанин, говорите вы? |
— Да, — сказал Максимилиан, — англичанин, явившийся к нам как уполномоченный римской фирмы "Томсон и Френч". |
Вот почему я вздрогнул, когда вы сказали у Морсера, что Томсон и Френч — ваши банкиры. |
Дело происходило, как мы вам уже сказали, в тысяча восемьсот двадцать девятом году; пожалуйста, граф, скажите, вы не знали этого англичанина? |
— Но вы говорили, будто эта фирма неизменно отрицала, что она оказала вам эту услугу? |
— Да. |
— В таком случае, может быть, тот англичанин просто был благодарен вашему отцу за какой-нибудь добрый поступок, им самим позабытый, и воспользовался предлогом, чтобы оказать ему услугу? |
— Тут можно предположить что угодно, даже чудо. |
— Как его звали? — |
спросил Монте-Кристо. |
— Он не назвал другого имени, — отвечала Жюли, внимательнее вглядываясь в графа, — только то, которым он подписал записку: |
Синдбад-Мореход. |
— Но ведь это, очевидно, не имя, а псевдоним. |
Видя, что Жюли смотрит на него ещё пристальнее и вслушивается в звук его голоса, граф добавил: |
— Послушайте, не был ли он приблизительно одного роста со мной, может быть, чуть-чуть повыше, немного тоньше, в высоком воротничке, туго затянутом галстуке, в облегающем и наглухо застёгнутом сюртуке и с неизменным карандашом в руках? |
— Так вы его знаете? — |
воскликнула Жюли с заблестевшими от радости глазами. |
— Нет, — сказал Монте-Кристо, — я только высказываю предположения. |
Я знавал некоего лорда Уилмора, который был щедр на такие благодеяния. |
— Не открывая, кто он? |
— Это был странный человек, не веривший в благодарность. |
— Господи, — воскликнула Жюли с непередаваемым выражением, всплеснув руками, — во что же он верит, несчастный? |
— Во всяком случае, он не верил в неё в то время, когда я с ним встречался, — сказал Монте-Кристо, бесконечно взволнованный этим возгласом, вырвавшимся из глубины души. — Может быть, с тех пор ему и пришлось самому убедиться, что благодарность существует. |
— И вы знакомы с этим человеком, граф? — |
спросил Эмманюель. |
— Если вы знакомы с ним, — воскликнула Жюли, — скажите, можете ли вы свести нас к нему, показать нам его, сказать нам, где он находится? |
Послушай, Максимилиан, послушай, Эмманюель, ведь если мы когда-нибудь встретимся с ним, он не сможет не поверить в память сердца! |
Монте-Кристо почувствовал, что на глаза у него навернулись слезы; он снова прошёлся по гостиной. |
— Ради Бога, граф, — сказал Максимилиан, — если вы что-нибудь знаете об этом человеке, скажите нам все, что вы знаете! |
— Увы, — отвечал Монте-Кристо, стараясь скрыть волнение, звучащее в его голосе, — если ваш благодетель действительно лорд Уилмор, то я боюсь, что вам никогда не придётся с ним встретиться. |
Я расстался с ним года три тому назад в Палермо, и он собирался в самые сказочные страны, так что я очень сомневаюсь, чтобы он когда-либо вернулся. |
— Как жестоко то, что вы говорите! — |
воскликнула Жюли в полном отчаянии, и глаза её наполнились слезами. |
— Если бы лорд Уилмор видел то, что вижу я, — сказал проникновенно Монте-Кристо, глядя на прозрачные жемчужины, катившиеся по щекам Жюли, — он снова полюбил бы жизнь, потому что слезы, которые вы проливаете, примирили бы его с человечеством. |
Он протянул ей руку; она подала ему свою, заворожённая взглядом и голосом графа. |
— Но ведь у этого лорда Уилмора, — сказала она, цепляясь за последнюю надежду, — была же родина, семья, родные, знал же его кто-нибудь? |
Разве мы не могли бы… |
— Не стоит искать, — сказал граф, — не возводите сладких грёз на словах, которые у меня вырвались. |
Едва ли лорд Уилмор — тот человек, которого вы разыскиваете; мы были с ним дружны, я знал все его тайны, — он рассказал бы мне и эту. |
— А он ничего не говорил вам? — |
воскликнула Жюли. |
— Ничего. |
— Никогда ни слова, из которого вы могли бы предположить?.. |
— Никогда. |
— Однако вы сразу назвали его имя. |
— Знаете… |
мало ли что приходит в голову. |
— Сестра, — сказал Максимилиан, желая помочь графу, — наш гость прав. |
Вспомни, что нам так часто говорил отец: |
не англичанин принёс нам это счастье. |
Монте-Кристо вздрогнул. |
— Ваш отец, господин Моррель, говорил вам?.. — |
с живостью воскликнул он. |
— Мой отец смотрел на это происшествие как на чудо. |
Мой отец верил, что наш благодетель встал из гроба. |
Это была такая трогательная вера, что, сам не разделяя её, я не хотел её убивать в его благородном сердце! |
Как часто он задумывался, шепча имя дорогого погибшего друга! На пороге смерти, когда близость вечности придала его мыслям какое-то потустороннее озарение, это предположение перешло в уверенность, и последние слова, которые он произнёс, умирая, были: " |
"Максимилиан, это был Эдмон Дантес!" |
Бледность, все сильнее покрывавшая лицо графа, при этих словах стала ужасной. |
Вся кровь хлынула его к сердцу, он не мог произнести ни слова; он посмотрел на часы, словно вспомнив о времени, взял шляпу, как-то внезапно и смущенно простился с госпожой Эрбо и пожал руки Эмманюелю и Максимилиану. |
— Сударыня, — сказал он, — разрешите мне иногда навещать вас. |
Мне хорошо в вашей семье, и я благодарен вам за прием, потому что у вас я в первый раз за много лет позабыл о времени. |
И он вышел быстрыми шагами. |
— Какой странный человек этот граф де Монте-Кристо, — сказал Эмманюель. |
— Да, — отвечал Максимилиан, — но мне кажется, у него золотое сердце, и я уверен, что мы ему симпатичны. |
— Его голос проник мне в самое сердце, — сказала Жюли, — и мне даже показалось, будто я слышу его не в первый раз. |
|