Reading room | T.E.Lawrence | Seven Pillars of Wisdom | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

Глава XLIII

After Joyce and Dawnay had gone, I rode off from Aba el Lissan, with Mirzuk.

После того, как Джойс и Доуни уехали, я выехал из Аба эль Лиссан с Мирзуком.

Our starting day promised to crown the spring-freshness of this lofty tableland.

День нашего выступления обещал увенчать весеннюю свежесть на этом возвышенном плато.

A week before there had been a furious blizzard, and some of the whiteness of the snow seemed to have passed into the light.

Неделей раньше прошла лютая снежная буря, и снежная белизна, казалось, преобразовалась в свет.

The ground was vivid with new grass; and the sunlight, which slanted across us, pale like straw, mellowed the fluttering wind.

Земля оживилась новой травой; и солнечный свет, склонившийся вокруг нас, соломенно-бледный, был смешан с порхающим ветром.

With us journeyed two thousand Sirhan camels, carrying our ammunition and food.

С нами путешествовали две тысячи сирханских верблюдов, везущих наши боеприпасы и пищу.

For the convoy’s sake we marched easily, to reach the railway after dark.

Из-за конвоя мы шагали лёгкими переходами, чтобы добраться до рельсов после наступления темноты.

A few of us rode forward, to search the line by daylight, and be sure of peace during the hours these scattered numbers would consume in crossing.

Некоторые из нас выехали вперёд с целью обыскать пути при свете дня и убедиться, что, когда расколотые массы соберутся на переходе, вокруг будет все спокойно.

My bodyguard was with me, and Mirzuk had his Ageyl, with two famous racing camels.

Моя охрана была со мной, а с Мирзуком были его аджейли, с двумя знаменитыми скаковыми верблюдами.

The gaiety of the air and season caught them.

Лёгкость воздуха и весна зачаровали их.

Soon they were challenging to races, threatening one another, or skirmishing.

Скоро они стали устраивать гонки, угрожая друг другу или сталкиваясь.

My imperfect camel-riding (and my mood) forbade me to thrust among the lads, who swung more to the north, while I worked on, ridding my mind of the lees of camp-clamour and intrigue.

Моё несовершенство в езде на верблюде (и моё настроение) не давало мне замешаться в толпу парней, которые отклонились к северу, пока я держал путь, просеивая свой ум, освобождая его от лагерных сплетен и возни.

The abstraction of the desert landscape cleansed me, and rendered my mind vacant with its superfluous greatness: a greatness achieved not by the addition of thought to its emptiness, but by its subtraction.

Отвлечённость пустынного пейзажа очищала меня и поглощала мой ум своим поверхностным величием, приобретённым не добавлением мысли к ее пустоте, но извлечением ее оттуда.

In the weakness of earth’s life was mirrored the strength of heaven, so vast, so beautiful, so strong.

В слабости жизни на земле отражалась сила небес, таких обширных, таких прекрасных, таких могущественных.

Near sunset the line became visible, curving spaciously across the disclosed land, among low tufts of grass and bushes.

Перед закатом можно было увидеть рельсы, привольно изгибающиеся по открытой земле среди низких пучков травы и кустов.

Seeing everything was peaceful I pushed on, meaning to halt beyond and watch the others over.

Видя, что все спокойно, я пробирался туда, планируя остановиться за ними и осмотреть других.

There was always a little thrill in touching the rails which were the target of so many of our efforts.

Всегда было как-то тревожно притрагиваться к рельсам, которые были целью стольких наших усилий.

As I rode up the bank my camel’s feet scrambled in the loose ballast, and out of the long shadow of a culvert to my left, where, no doubt, he had slept all day, rose a Turkish soldier.

Пока я ехал по берегу, ноги моего верблюда взбирались по разбросанной щебёнке, и из длинной тени кульверта, слева от меня, поднялся турецкий солдат — без сомнения, он проспал там весь день.

He glanced wildly at me and at the pistol in my hand, and then with sadness at his rifle against the abutment, yards beyond.

Он дико взглянул на меня и на пистолет у меня в руке, а потом печально посмотрел на свою винтовку, лежащую за опорой моста в нескольких ярдах.

He was a young man; stout, but sulky-looking.

Он был молодой, крепкий, но вид у него был угрюмый.

I stared at him, and said, softly, “God is merciful.”

Я посмотрел на него и мягко сказал: «Бог милостив».

He knew the sound and sense of the Arabic phrase, and raised his eyes like a flash to mine, while his heavy sleep-ridden face began slowly to change into incredulous joy.

Он понял звучание и смысл арабской фразы и поднял на меня вспыхнувшие глаза, а на его измятом со сна лице начало медленно появляться выражение недоверчивой радости.

However, he said not a word.

Однако он не сказал ни слова.

I pressed my camel’s hairy shoulder with my foot, she picked her delicate stride across the metals and down the further slope, and the little Turk was man enough not to shoot me in the back, as I rode away, feeling warm towards him, as ever towards a life one has saved.

Я толкнул ногой шерстяное плечо моей верблюдицы, и она пошла своим изящным шагом через рельсы, и вниз, дальше по склону, и маленький турок оказался в достаточной степени мужчиной, чтобы не выстрелить мне вслед, пока я уезжал с тёплым чувством к нему, как всегда бывает, когда кому-то спасаешь жизнь.

At a safe distance I glanced back.

С безопасного расстояния я оглянулся назад.

He put thumb to nose, and twinkled his fingers at me.

Он издали показал мне «длинный нос».

We lit a coffee-fire as beacon for the rest, and waited till their dark lines passed by.

Мы разожгли костер для кофе, чтобы он служил маяком для остальных, и ждали, пока прошли их темные ряды.

Next day we marched to Wadi el Jinz; to flood-pools, shallow eyes of water set in wrinkles of the clay, their rims lashed about with scrubby stems of brushwood.

На следующий день мы пошагали в вади Эль Джинз, к водоёмам, мелким озёрам, посаженным, как глаза среди морщин на лице глинистой равнины, в обрамлении кустов, будто ресниц.

The water was grey, like the marly valley bed, but sweet.

Вода была серой, как известковое дно долины, но вкусной.

There we rested for the night, since the Zaagi had shot a bustard, and Xenophon did rightly call its white meat good.

Там мы остались на ночь, поскольку Зааги застрелил дрофу, белое мясо которой справедливо хвалил ещё Ксенофонт.

While we feasted the camels feasted.

Пока мы пировали, и верблюды пировали тоже.

By the bounty of spring they were knee-deep in succulent greenstuff.

Благодаря щедрости весны, они ходили по колено в сочной зелени.

A fourth easy march took us to the Atara, our goal, where our allies, Mifleh, Fahad and Adhub, were camped.

Четвёртый лёгкий переход привёл нас к Атаре, нашей цели, где разбили лагерь наши союзники — Мифлех, Фахад и Адхуб.

Fahad was still stricken, but Mifleh, with honeyed words, came out to welcome us, his face eaten up by greed, and his voice wheezy with it.

Фахад ещё не оправился от ран, но Мифлех вышел приветствовать нас медоточивыми речами, его лицо было изъедено жадностью, и голос был хриплым от нее.

Our plan, thanks to Allenby’s lion-share, promised simply.

Наш план, благодаря львиной доле Алленби, обещал быть простым.

We would, when ready, cross the line to Themed, the main Beni Sakhr watering.

Мы должны были, когда будем готовы, пересечь рельсы до Темеда, главного водопоя бени-сахр.

Thence under cover of a screen of their cavalry we would move to Madeba, and fit it as our headquarters, while Allenby put the Jericho-Salt road in condition.

Оттуда под прикрытием их кавалерии мы двинемся в Мадебу и приспособим ее под наш штаб, пока Алленби приведёт в должное состояние дорогу Иерихон-Сальт.

We ought to link up with the British comfortably without firing a shot.

Мы должны легко поравняться с британцами, без единого выстрела.

Meanwhile we had only to wait in the Atatir, which to our joy were really green, with every hollow a standing pool, and the valley beds of tall grass prinked with flowers.

Тем временем нам оставалось только ждать в Ататире, который, к нашей радости, по-настоящему зазеленел, в каждой впадине был водоём, и долины среди высокой травы пестрели цветами.

The chalky ridges, sterile with salt, framed the water-channels delightfully.

Меловые гребни, бесплодные из-за соли, чудесно обрамляли водные каналы.

From their tallest point we could look north and south, and see how the rain, running down, had painted the valleys across the white in broad stripes of green, sharp and firm like brush-strokes.

С самой высокой их точки мы могли смотреть на север и на юг, видя, как сбегающий вниз дождь раскрасил долины сквозь белизну широкими полосами зелени, чёткими и твёрдыми, как мазки кисти.

Everything was growing, and daily the picture was fuller and brighter till the desert became like a rank water-meadow.

Все вокруг росло, и с каждым днём картина была полнее и ярче, пока пустыня не смогла равняться с лугом.

Playful packs of winds came crossing and tumbling over one another, their wide, brief gusts surging through the grass, to lay it momentarily in swathes of dark and light satin, like young corn after the roller.

Игривые стаи ветров прилетали, сталкивались друг с другом и кувыркались, их широкие, краткие порывы шли по волнам травы, на мгновение приглаживая ее ленты темного и светлого шелка, как молодую кукурузу под косой.

On the hill we sat and shivered before these sweeping shadows, expecting a heavy blast?—and there would come into our faces a warm and perfumed breath, very gentle, which passed away behind us as a silver-grey light down the plain of green.

На холме мы сидели и дрожали перед этими изгибающимися тенями, ожидая тяжёлого порыва ветра — и наших лиц касалось тёплое, ароматное дуновение, очень нежное, проходившее позади нас серебристо-серым светом, вниз по зеленой долине.

Our fastidious camels grazed an hour or so, and then lay down to digest, bringing up stomach-load after stomach-load of butter-smelling green cud, and chewing weightily.

Наши отощавшие верблюды паслись около часа, а затем ложились переваривать пищу, тяжело пережёвывая порцию за порцией зеленой жвачки.

At last news came that the English had taken Amman.

Наконец пришли вести, что англичане взяли Амман.

In half an hour we were making for Themed, across the deserted line.

В полчаса мы собрались на Темед, через опустошённые рельсы.

Later messages told us that the English were falling back, and though we had forewarned the Arabs of it, yet they were troubled.

Затем нам сообщили, что англичане отступают, и, хотя мы предупреждали об этом арабов, все же они были обеспокоены.

A further messenger reported how the English had just fled from Salt.

Следующий гонец рассказал, что англичане только что бежали из-под Сальта.

This was plainly contrary to Allenby’s intention, and I swore straight out that it was not true.

Это было прямо противоположно намерениям Алленби, и я напрямую поклялся, что это неправда.

A man galloped in to say that the English had broken only a few rails south of Amman, after two days of vain assaults against the town.

Галопом прискакал человек и сказал, что англичане разрушили всего несколько рельсов к югу от Аммана, после напрасной двухдневной атаки на город.

I grew seriously disturbed in the conflict of rumour, and sent Adhub, who might be trusted not to lose his head, to Salt with a letter for Chetwode or Shea, asking for a note on the real situation.

Я начал серьезно беспокоиться из-за противоречивых слухов, и послал Адхуба, который наверняка не мог потерять голову, в Сальт с письмом для Четвода или Ши, чтобы просить их доложить о реальной ситуации.

For the intervening hours we tramped restlessly over the fields of young barley, our minds working out plan after plan with feverish activity.

Во время этого перерыва мы часами беспокойно скитались по полям молодого овса, лихорадочно разрабатывая в уме план за планом.

Very late at night Adhub’s racing horse-hooves echoed across the valley and he came in to tell us that Jemal Pasha was now in Salt, victorious, hanging those local Arabs who had welcomed the English.

Очень поздно ночью в долине раздалось эхо от стука копыт лошади Адхуба, и он прибыл рассказать нам, что Джемаль-паша находится в Сальте с победой и сейчас вешает тех местных арабов, которые приветствовали англичан.

The Turks were still chasing Allenby far down the Jordan Valley.

Турки все ещё преследовали Алленби, далеко по Иорданской долине.

It was thought that Jerusalem would be recovered.

Думали, что и Иерусалим будет отвоёван.

I knew enough of my countrymen to reject that possibility; but clearly things were very wrong.

Я знал моих соотечественников достаточно, чтобы отвергнуть эту возможность; но ясно было, что дела идут очень плохо.

We slipped off, bemused, to the Atatir again.

Мы, озадаченные, снова проскользнули в Ататир.

This reverse, being unawares, hurt me the more.

Этот внезапный поворот событий ещё больше задел меня.

Allenby’s plan had seemed modest, and that we should so fall down before the Arabs was deplorable.

План Алленби казался скромным, и то, что мы так уронили себя перед арабами, было прискорбно.

They had never trusted us to do the great things which I foretold; and now their independent thoughts set out to enjoy the springtide here.

Они никогда не верили, что мы сделаем те великие дела, которые я предсказывал: и теперь их независимый дух вынудил нас сидеть и наслаждаться здесь весной.

They were abetted by some gipsy families from the north with the materials of their tinkering trade on donkeys.

Их подстрекали какие-то цыгане, семейство с севера, везущие на ослах произведения своего жестяного ремесла.

The Zebn tribesmen greeted them with a humour I little understood?—till I saw that, beside their legitimate profits of handicraft, the women were open to other advances.

Кочевники Зебна встречали их с юмором, который мне мало был понятен — пока я не увидел, что, кроме своего законного промысла, женщины предлагали и другие услуги.

Particularly they were easy to the Ageyl; and for a while they prospered exceedingly, since our men were eager and very generous.

Особенно они были нестроги с аджейлями; и через некоторое время имели большой доход, поскольку наши люди были им рады и очень щедры.

I also made use of them.

Мне они тоже пригодились.

It seemed a pity to be at a loose end so near to Amman, and not bother to look at it.

Казалось, жаль быть так близко к Амману и не удосужиться даже взглянуть на него.

So Farraj and I hired three of the merry little women, wrapped ourselves up like them, and strolled through the village.

Так что мы с Фарраджем наняли трёх из этих весёлых женщин, закутались так же, как они, и направились к деревне.

The visit was successful, though my final determination was that the place should be left alone.

Визит был успешным, хотя в итоге я решил оставить это место в покое.

We had one evil moment, by the bridge, when we were returning.

Только однажды мы оказались в опасности, когда возвращались и подошли к мосту.

Some Turkish soldiers crossed our party, and taking us all five for what we looked, grew much too friendly.

Какие-то турецкие солдаты повстречали наш отряд и, приняв нас всех пятерых за чистую монету, проявили исключительное дружелюбие.

We showed a coyness, and good turn of speed for gipsy women, and escaped intact.

Мы изобразили застенчивость, и, в хорошем для цыганок темпе, убежали нетронутыми.

For the future I decided to resume my habit of wearing ordinary British soldiers’ rig in enemy camps.

На будущее я решил возобновить привычку надевать форму британского рядового во вражеском лагере.

It was too brazen to be suspect.

Это было слишком нахально, чтобы вызвать подозрение.

After this I determined to order the Indians from Azrak back to Feisal, and to return myself.

Затем я решил приказать индийцам идти из Азрака назад к Фейсалу и возвращаться самому.

We started on one of those clean dawns which woke up the senses with the sun, while the intellect, tired after the thinking of the night, was yet abed.

Мы выступили в один из тех чистых рассветов, которые пробуждают чувства вместе с солнцем, пока разум, усталый после ночных раздумий, ещё спит.

For an hour or two on such a morning the sounds, scents and colours of the world struck man individually and directly, not filtered through or made typical by thought; they seemed to exist sufficiently by themselves, and the lack of design and of carefulness in creation no longer irritated.

Через час или два в такое утро звуки, запахи и цвета окружающего мира ударяют по чувствам человека напрямую, неотшлифованные, не приспособленные к мысли; они, кажется, существуют сами по себе, и недостаток продуманности и точности в природе больше не раздражает.

We marched southward along the railway, expecting to cross the slower-moving Indians from Azrak; our little party on prize camels swooping from one point of vantage to another, on the lookout.

Мы шагали к югу вдоль рельсов, ожидая встретить индийцев, медленно движущихся из Азрака; наш маленький отряд на призовых верблюдах перемещался с одной выигрышной позиции на другую, оглядывая путь.

The still day encouraged us to speed over all the flint-strewn ridges, ignoring the multitude of desert paths which led only to the abandoned camps of last year, or of the last thousand or ten thousand years:

Тихий день понуждал нас спешить через кремнистые хребты, невзирая на множество пустынных тропинок, что вели только к лагерям, покинутым год назад, или тысячу лет назад, или десять тысяч лет:

for a road, once trodden into such flint and limestone, marked the face of the desert for so long as the desert lasted.

потому что дорога, однажды вытоптанная среди этого кремня и известняка, отмечала поверхность пустыни столько времени, сколько существовала сама пустыня.

By Faraifra we saw a little patrol of eight Turks marching up the line.

У Фарайфры мы увидели небольшой патруль из восьми турок, шагающих вверх по путям.

My men, fresh after the holiday in the Atatir, begged me to ride on them.

Мои люди, свежие после отдыха в Ататире, умоляли меня позволить сразиться с ними.

I thought it too trifling, but when they chafed, agreed.

Я думал, что это не стоит того, но, когда они разгорячились, согласился.

The younger ones instantly rushed forward at a gallop.

Самые молодые сразу же бросились вперёд галопом.

I ordered the rest across the line, to drive the enemy away from their shelter behind a culvert.

Я приказал остальным переходить линию, чтобы отвлечь врага от их укрытия за кульвертом.

The Zaagi, a hundred yards to my right, seeing what was wanted, swerved aside at once.

Зааги, в ста ярдах справа от меня, видя, что требуется, сразу отклонился в сторону.

Mohsin followed him a moment later, with his section; whilst Abdulla and I pushed forward steadily on our side, to take the enemy on both flanks together.

Мохсин чуть позже последовал за ним со своим отделением; в это время Абдулла и я упорно протискивались вперёд, со своей стороны, чтобы взять врага сразу с обоих флангов.

Farraj, riding in front of everyone, would not listen to our cries nor notice the warning shots fired past his head.

Фаррадж, скакавший впереди всех, не слушал наших криков и не замечал предупредительных выстрелов, свистевших вокруг его головы.

He looked round at our manoeuvre, but himself continued to canter madly towards the bridge, which he reached before the Zaagi and his party had crossed the line.

Он оглянулся на наш манёвр, но сам продолжал нестись бешеным галопом к мосту, которого он достиг прежде, чем Зааги и его отряд пересекли полотно.

The Turks held their fire, and we supposed them gone down the further side of the embankment into safety; but as Farraj drew rein beneath the archway, there was a shot, and he seemed to fall or leap out of the saddle, and disappeared.

Турки держали огонь, и мы предположили, что они ушли за дальнюю сторону насыпи, в безопасность, но, когда Фаррадж натянул повода под аркой, раздался выстрел, и он, как нам показалось, упал или соскочил с седла и исчез.

A while after, the Zaagi got into position on the bank and his party fired twenty or thirty ragged shots, as though the enemy was still there.

Через некоторое время Зааги занял позицию на берегу, и его отряд произвёл двадцать-тридцать беспорядочных выстрелов, как будто враг был ещё там.

I was very anxious about Farraj.

Я очень беспокоился за Фарраджа.

His camel stood unharmed by the bridge, alone.

Его верблюд стоял невредимым под мостом, один.

He might be hit, or might be following the enemy.

Он, возможно, был ранен, а может быть, преследовал врагов.

I could not believe that he had deliberately ridden up to them in the open and halted; yet it looked like it.

Я не мог поверить, что он намеренно подъехал к ним в открытую и остановился; но, похоже, так оно и было.

I sent Feheyd to the Zaagi and told him to rush along the far side as soon as possible, whilst we went at a fast trot straight in to the bridge.

Я послал Фехейда к Зааги и приказал ему мчаться к дальнему краю как можно скорее, пока мы идём быстрой рысью прямо к мосту.

We reached it together, and found there one dead Turk, and Farraj terribly wounded through the body, lying by the arch just as he had fallen from his camel.

Мы достигли его вместе, и нашли там одного мёртвого турка и Фарраджа, с ужасной раной навылет, лежащего под аркой там, где он упал с верблюда.

He looked unconscious; but, when we dismounted, greeted us, and then fell silent, sunken in that loneliness which came to hurt men who believed death near.

Он, казалось, был без сознания, но, когда мы спешились, приветствовал нас, и затем замолчал, погруженный в то одиночество, что приходит к раненым, знающим, что смерть близка.

We tore his clothes away and looked uselessly at the wound.

Мы сорвали с него одежду и в бессилии глядели на рану.

The bullet had smashed right through him, and his spine seemed injured.

Пуля прошла прямо сквозь него и, видимо, повредила позвоночник.

The Arabs said at once that he had only a few hours to live.

Арабы сказали сразу, что ему оставалось жить ещё несколько часов.

We tried to move him, for he was helpless, though he showed no pain.

Мы пытались сдвинуть его с места, потому что он был беспомощен, хотя не показывал боли.

We tried to stop the wide, slow bleeding, which made poppy-splashes in the grass; but it seemed impossible, and after a while he told us to let him alone, as he was dying, and happy to die, since he had no care of life.

Мы старались остановить медленное обильное кровотечение, кровь его растекалась по траве, окрашивая ее алым цветом; но это казалось невозможным, и скоро он попросил нас оставить его, потому что он умирает и счастлив умереть, ведь ему не о чем заботиться в жизни.

Indeed, for long he had been so, and men very tired and sorry often fell in love with death, with that triumphal weakness coming home after strength has been vanquished in a last battle.

Действительно, это давно уже было так; а люди очень усталые и печальные часто влюбляются в смерть, в эту торжествующую слабость, заступающую своё место после того, как сила побеждена в последнем бою.

While we fussed about him Abd el Latif shouted an alarm.

Пока мы суетились вокруг Фарраджа, Абд эль Латиф закричал тревогу.

He could see about fifty Turks working up the line towards us, and soon after a motor trolley was heard coming from the north.

Он увидел около пятидесяти турок, движущихся вдоль путей к нам, и скоро с севера послышался шум вагонетки.

We were only sixteen men, and had an impossible position.

Нас было всего шестнадцать человек, и в невыгодной позиции.

I said we must retire at once, carrying Farraj with us.

Я сказал, что мы должны сейчас же отступать, и унести Фарраджа с собой.

They tried to lift him, first in his cloak, afterwards in a blanket; but consciousness was coming back, and he screamed so pitifully that we had not the heart to hurt him more.

Его попытались поднять сначала на покрывало, потом на одеяло; но к нему возвращалось сознание, и он так жалобно кричал, что нам не хватало духа мучить его дальше.

We could not leave him where he was, to the Turks, because we had seen them burn alive our hapless wounded.

Мы не могли оставить его на месте, туркам, потому что мы видели, как они жгли заживо наших несчастных раненых.

For this reason we were all agreed, before action, to finish off one another, if badly hurt: but I had never realised that it might fall to me to kill Farraj.

По этой причине мы всегда договаривались перед боем приканчивать друг друга, если кто-то будет тяжело ранен; но я никогда не осознавал, что мне может выпасть убить Фарраджа.

I knelt down beside him, holding my pistol near the ground by his head, so that he should not see my purpose; but he must have guessed it, for he opened his eyes, and clutched me with his harsh, scaly hand, the tiny hand of these unripe Nejd fellows.

Я упал позади него на колени, держа пистолет у земли, рядом с его головой, чтобы он не увидел моих намерений; но он, должно быть, догадался, потому что открыл глаза и вцепился в меня своей шершавой, костистой рукой, маленькой, как у всех этих ребят из Неджда, не успевших созреть.

I waited a moment, and he said, “Daud will be angry with you,” the old smile coming back so strangely to this grey shrinking face.

Я на мгновение замер, и он сказал: «Дауд на тебя рассердится», — прежняя улыбка так странно возвращалась на его серое измождённое лицо. Я ответил:

I replied, “salute him from me.”

«Привет ему от меня».

He returned the formal answer, “God will give you peace,” and at last wearily closed his eyes.

Он ответил, как следовало: «Пусть Бог дарует тебе мир», и наконец устало закрыл глаза.

The Turkish trolley was now very close, swaying down the line towards us like a dung-beetle: and its machine-gun bullets stung the air about our heads as we fled back into the ridges.

Турецкая вагонетка была теперь совсем близко, подбираясь к нам по рельсам, как навозный жук; и пулемёт на ней жалил пулями воздух у нас над головами, пока мы скрывались в горы.

Mohsin led Farraj’s camel, on which were his sheepskin and trappings, still with the shape of his body in them, just as he had fallen by the bridge.

Мохсин вёл верблюдицу Фарраджа, на которой была его овчина и одежда, ещё хранившие отпечаток его тела, когда он упал у моста.

Near dark we halted; and the Zaagi came whispering to me that all were wrangling as to who should ride the splendid animal next day.

Когда начало темнеть, мы остановились; и Зааги подошёл ко мне, прошептав, что все ссорятся, кто на следующий день поедет на этом великолепном животном.

He wanted her for himself; but I was bitter that these perfected dead had again robbed my poverty: and to cheapen the great loss with a little one I shot the poor beast with my second bullet.

Он хотел забрать ее себе; но мне было горько, что эти законченные мертвецы снова ограбили мою бедность; и, чтобы удешевить большую потерю малой, я застрелил бедное животное второй пулей.

Then the sun set on us.

Потом на нас ополчилось солнце.

Through the breathless noon in the valleys of Kerak the prisoned air had brooded stagnantly without relief, while the heat sucked the perfume from the flowers.

В безветренный полдень спертый воздух в долинах Керака стоял без движения, а жара высасывала аромат из цветов.

With darkness the world moved once more, and a breath from the west crept out over the desert.

С темнотой все стало оживать, и дуновение с запада проползло над пустыней.

We were miles from the grass and flowers, but suddenly we felt them all about us, as waves of this scented air drew past us with a sticky sweetness.

Мы были за многие мили от травы и цветов, но внезапно почувствовали их вокруг, когда волны ароматного воздуха проходили рядом, источая липкую сладость.

However, quickly it faded, and the night-wind, damp and wholesome, followed.

Однако они быстро гасли, и ночной ветер, сырой и целебный, пришёл вслед за ними.

Abdulla brought me supper, rice and camel-meat (Farraj’s camel).

Абдулла принёс мне на ужин рис и верблюжье мясо (верблюда Фарраджа).

Afterwards we slept.

Затем мы уснули.

Get short URL

Text alignment