Lewis and Stokes had come down to help me.

Льюис и Стокс пришли мне на помощь.

I was a little anxious about them; for the Arabs, having lost their wits, were as ready to assault friend as foe.

Я несколько беспокоился за них, так как арабы, потеряв рассудок, были так же готовы напасть на друга, как на недруга.

Three times I had had to defend myself when they pretended not to know me and snatched at my things.

Три раза мне пришлось защищаться самому, когда они притворялись, что не узнают меня, и вцеплялись в мои вещи.

However, the sergeants’ war-stained khaki presented few attractions.

Однако сержантская форма хаки, в пятнах от войны, мало кого привлекала.

Lewis went out east of the railway to count the thirty men he had slain; and, incidentally, to find Turkish gold and trophies in their haversacks.

Льюис вышел на восток от железной дороги сосчитать тридцать человек, которых он уложил; и случайно нашёл турецкое золото и трофеи в их ранцах.

Stokes strolled through the wrecked bridge, saw there the bodies of twenty Turks torn to pieces by his second shell, and retired hurriedly.

Стокс прошёлся вдоль разрушенного моста, увидел там тела двадцати турок, разорванные на части его вторым снарядом, и поспешно вернулся.

Ahmed came up to me with his arms full of booty and shouted (no Arab could speak normally in the thrill of victory) that an old woman in the last wagon but one wished to see me.

Ахмед пришёл ко мне с полными руками добычи и проорал (ни один араб в запале победы не в состоянии разговаривать нормально), что какая-то старуха в последнем вагоне не желает видеть никого, кроме меня.

I sent him at once, empty-handed, for my camel and some baggage camels to remove the guns; for the enemy’s fire was now plainly audible, and the Arabs, sated with spoils, were escaping one by one towards the hills, driving tottering camels before them into safety.

Я сразу послал его с пустыми руками за моим верблюдом и вьючными верблюдами, чтобы убрать пушки; так как вражеский огонь был теперь явно слышен, и арабы, удовлетворенные добычей, скрывались один за другим в горы, уводя перед собой спотыкающихся верблюдов в безопасное место.

It was bad tactics to leave the guns until the end: but the confusion of a first, overwhelmingly successful, experiment had dulled our judgement.

Дурной тактикой было оставлять пушки до конца; но сумятица первого опыта и его оглушительный успех затуманили наши суждения.

In the end of the wagon sat an ancient and very tremulous Arab dame, who asked me what it was all about.

В конце вагона сидела дряхлая и сильно трясущаяся арабская дама, которая спросила меня, что происходит.

I explained.

Я объяснил.

She said that though an old friend and hostess of Feisal, she was too infirm to travel and must wait her death there.

Она сказала, что хоть она — старый друг Фейсала и когда-то принимала его в гостях, но слишком слаба для дороги, и ей придётся ждать смерти здесь.

I replied that she would not be harmed.

Я ответил, что ей не причинят вреда.

The Turks were almost arrived and would recover what remained of the train.

Турки почти уже прибыли и соберут все, что осталось от поезда.

She accepted this, and begged me to find her old negress, to bring her water.

Она приняла это и попросила меня найти ее старую негритянку, чтобы принести ей воды.

The slave woman filled a cup from the spouting tender of the first engine (delicious water, from which Lewis was slaking his thirst), and then I led her to her grateful mistress.

Рабыня наполнила чашку у струи из тендера первого паровоза (вкусная вода, которой Льюис утолял жажду), и затем я отвёл ее к благодарной хозяйке.

Months after there came to me secretly from Damascus a letter and a pleasant little Baluchi carpet from the lady Ayesha, daughter of Jellal el Lel, of Medina, in memory of an odd meeting.

Месяцы спустя ко мне тайно пришло письмо из Дамаска и хорошенький белуджистанский коврик от госпожи Айеши, дочери Джеллал эль Леля из Медины, в память о нашей странной встрече.

Ahmed never brought the camels.

Ахмед так и не привёл верблюдов.

My men, possessed by greed, had dispersed over the land with the Beduins.

Мои люди, охваченные жадностью, рассеялись по земле с бедуинами.

The sergeants and I were alone by the wreck, which had a strange silence now.

Сержанты и я остались одни у развалин, которые были теперь в странной тишине.

We began to fear that we must abandon the guns and run for it, but just then saw two camels dashing back.

Мы начали бояться, что придётся покинуть пушки и бежать, но сразу же увидели двух верблюдов, несущихся назад.

Zaal and Howeimil had missed me and had returned in search.

Заал и Ховеймиль хватились нас и вернулись на поиски.

We were rolling up the insulated cable, our only piece.

Мы свернули наш единственный кусок изоляционного кабеля.

Zaal dropped from his camel and would have me mount and ride; but, instead, we loaded it with the wire and the exploder.

Заал спрыгнул со своего верблюда, чтобы я сел и ехал; но вместо этого мы нагрузили на него провода и взрыватель.

Zaal found time to laugh at our quaint booty, after all the gold and silver in the train.

Заал нашёл время посмеяться над нашей странной добычей — после всего золота и серебра из поезда.

Howeimil was dead lame from an old wound in the knee and could not walk, but we made him couch his camel, and hoisted the Lewis guns, tied butt to butt like scissors, behind his saddle.

Ховеймиль тяжело хромал от старой раны в колене и не мог идти, но мы заставили его верблюда встать на колени и взгромоздили на него «Льюисы», связанные казёнными частями друг к другу, как ножницы, позади седла.

There remained the trench mortars; but Stokes reappeared, unskilfully leading by the nose a baggage camel he had found straying.

Оставались миномёты; но снова возник Стокс, неумело ведя за нос вьючного верблюда, которого он нашёл заблудившимся.

We packed the mortars in haste; put Stokes (who was still weak with his dysentery) on Zaal’s saddle, with the Lewis guns, and sent off the three camels in charge of Howeimil, at their best pace.

Мы спешно погрузили миномёты, посадили Стокса (ещё слабого от дизентерии) в седло Заала вместе с «льюисами» и послали троих верблюдов самым лёгким шагом, под присмотром Ховеймиля.

Meanwhile, Lewis and Zaal, in a sheltered and invisible hollow behind the old gun-position, made a fire of cartridge boxes, petrol and waste, banked round it the Lewis drums and the spare small-arms ammunition; and, gingerly, on the top, laid some loose Stokes’ shells.

Тем временем Льюис и Заал в укромной, невидимой лощине за прежней огневой позицией соорудили костер из патронов в коробках, бензина и мусора, вокруг уложили барабаны от «Льюисов» и лишние патроны; а на верхушке осторожно поместили несколько свободных снарядов от мортиры Стокса.

Then we ran.

Затем мы отбежали.

As the flames reached the cordite and ammonal there was a colossal and continuing noise.

Когда пламя добралось до кордита и аммонала, послышался долгий колоссальный шум.

The thousands of cartridges exploded in series like massed machine-guns, and the shells roared off in thick columns of dust and smoke.

Тысячи патронов взорвались очередями, как масса пулемётов, и снаряды с ревом взрывались толстыми столбами пыли и дыма.

The outflanking Turks, impressed by the tremendous defence, felt that we were in strength and strongly posted.

Турки, обходящие нас с флангов, потрясенные внушительной обороной, поняли, что мы в силе и укреплены.

They halted their rush, took cover, and began carefully to surround our position and reconnoitre it according to rule, while we sped panting into concealment among the ridges.

Они остановили свой напор, укрылись и начали осторожно окружать нашу позицию и производить правильную рекогносцировку, а мы тем временем, задыхаясь, поспешили в укрытие среди хребтов.

It seemed a happy ending to the affair, and we were glad to get off with no more loss than my camels and baggage; though this included the sergeants’ cherished kits.

Дело, казалось, завершилось счастливо, и мы были рады уйти, не понеся потерь, больших, чем мои верблюды и багаж, хотя он включал драгоценное снаряжение сержантов.

However, there was food at Rumm, and Zaal thought perhaps we should find our property with the others, who were waiting ahead.

Однако в Рамме была пища, и Заал считал, что мы можем найти нашу собственность с другими, которых ждали впереди. Так оно и было.

We did. My men were loaded with booty, and had with them all our camels whose saddles were being suddenly delivered of spoils to look ready for our mounting.

Мои люди были нагружены добычей, и с ними были все наши верблюды, сбрую которых поспешно освобождали от награбленного, чтобы приготовить нам место для сидения.

Softly I explained what I thought of the two men who had been ordered to bring up the camels when the firing ceased.

Я мягко объяснил все, что я думаю о тех двоих, которым приказали привести верблюдов, когда прекратится огонь.

They pleaded that the explosion had scattered everyone in fright, and afterwards the Arabs had appropriated each man any animal he saw.

Они уверяли, что взрыв всех разбросал в страхе, а потом среди арабов каждый присваивал то животное, которое видел.

This was probably true; but my men also were able-bodied and might have helped themselves.

Это, возможно, было правдой; но мои люди были также здоровы и справились бы.

We asked if anyone were hurt, and a voice said that the Shimt’s boy?—a very dashing fellow?—had been killed in the first rush forward at the train.

Мы спросили, есть ли раненые, и послышался голос, что мальчик из Шимта — очень рисковый паренёк — был убит в первом броске на поезд.

This rush was a mistake, made without instructions, as the Lewis and Stokes guns were sure to end the business if the mine worked properly.

Этот бросок был ошибкой, предпринятый без указаний, поскольку орудия Льюиса и Стокса должны были уверенно закончить дело при правильном срабатывании мины.

So I felt that his loss was not directly my reproach.

Поэтому я чувствовал, что в его потере не было моей прямой вины.

Three men had been slightly wounded.

Три человека были легко ранены.

Then one of Feisal’s slaves vouchsafed that Salem was missing.

Затем один из рабов Фейсала соизволил заметить, что не хватает Салема.

We called everyone together and questioned them.

Мы созвали всех вместе и опросили.

At last an Arab said that he had seen him lying hit, just beyond the engine.

Наконец один араб сказал, что видел его лежащим раненым прямо рядом с паровозом.

This reminded Lewis, who, ignorant that he was one of us, had seen a Negro on the ground there, badly hurt.

Это напомнило Льюису, что он видел там тяжело раненого негра на земле, не зная, что это один из нас.

I had not been told and was angry, for half the Howeitat must have known of it, and that Salem was in my charge.

Мне об этом не сказали, и я был рассержен, так как половина ховейтат должна была это знать, как и то, что Салем на моем попечении.

By their default now, for the second time, I had left a friend behind.

По их вине я во второй раз оставил за спиной друга.

I asked for volunteers to come back and find him.

Я вызвал добровольцев, чтобы вернуться и найти его.

After a little Zaal agreed, and then twelve of the Nowasera.

Через некоторое время согласился Заал, и затем — двенадцать новасера.

We trotted fast across the plain towards the line.

Мы поехали быстрой рысью по равнине к полотну.

As we topped the last ridge but one we saw the train-wreck with Turks swarming over it.

Когда мы были на вершине последнего хребта, мы не увидели ничего, кроме развалин поезда и турок, что копошились вокруг.

There must have been one hundred and fifty of them, and our attempt was hopeless.

Их было, вероятно, сто пятьдесят, и наша попытка была безнадёжной.

Salem would have been dead, for the Turks did not take Arab prisoners.

Салем, должно быть, умер, так как турки не брали пленных арабов.

Indeed, they used to kill them horribly; so, in mercy, we were finishing those of our badly wounded who would have to be left helpless on abandoned ground.

На самом деле они убивали их ужасным образом; поэтому из милосердия мы приканчивали тех из наших, кто был тяжело ранен и должен был остаться без надежды на покидаемой земле.

We must give up Salem; but, to make some profit out of our return, I suggested to Zaal that we slip up-valley and recover the sergeants’ kits.

Нам пришлось оставить Салема; и, чтобы извлечь пользу из нашего возвращения, я предложил Заалу, чтобы мы проскользнули вверх в долину и нашли снаряжение сержантов.

He was willing, and we rode till the Turks’ shooting drove us to cover behind a bank.

Он согласился, и мы ехали, пока стрельба турок не вынудила нас укрыться за берегом.

Our camp had been in the next hollow, across a hundred yards of flat.

Наш лагерь был в следующей лощине, через сотню ярдов ровной поверхности.

So, watching the time, one or two of the quicker youths nipped across to drag back the saddlebags.

Поэтому, следя за временем, один или два из самых шустрых и молодых добрались туда, чтобы вытащить седельные сумки.

The Turks were distant, and Turkish long-range fire was always bad; but for our third trip they got up a machine-gun, and the dusty splashes of the bullets on the dark flints let them group well about us.

Турки были далеко, и их дальнобойное оружие всегда было плохим; но ради нашей третьей поездки они достали пулемёты, и пыльные всплески пуль на темных камнях заставили их сгруппироваться вокруг нас.

I sent the running boys away, picked out what was light and best of the remaining baggage, and rejoined the party.

Я отослал бегущих ребят, поднявших то, что было полегче и получше из оставшегося багажа, и присоединился к отряду.

We pounded down the slope and across. In the open the Turks could clearly count our fewness.

Мы кинулись вниз по уклону и вдаль, в открытую местность, турки могли легко сосчитать наши малые силы.

They grew bold and ran forward on both flanks to cut us off.

Они набрались наглости и побежали с обоих флангов, чтобы нас отрезать.

Zaal threw himself from his camel, climbed with five men to the peak of the ridge we had just crossed, and fired back at them.

Заал бросился на верблюда, взобрался с пятью людьми на вершину хребта, который мы только что пересекли, и открыл ответный огонь.

He was a marvellous shot, whom I had seen to bring down a running gazelle from the saddle with his second bullet at three hundred yards, and his fire checked them.

Он был чудесным стрелком, я видел, как он с трехсот ярдов подбивает бегущую газель из седла со второго выстрела, и его выстрел остановил их.

He called to us laden men to hurry across the next hollow and hold it while he fell back on us, and in this fashion we retired from ridge to ridge, putting up a good delay action and hitting thirteen or fourteen Turks at a cost of four camels wounded.

Он крикнул нам, нагруженным, спешить в следующую лощину и держать ее, пока он настигнет нас, и таким манером мы отступали с хребта на хребет, выполняя неплохие задерживающие действия и сбив тринадцать-четырнадцать турок ценой четырёх раненых верблюдов.

At last, when we were only two ridges from our supports, and were feeling sure that we should do it easily, a solitary rider appeared, coming up.

Наконец, когда мы были всего в двух хребтах от нашего подкрепления и уверенно чувствовали, что нам это дастся легко, на подходе появился одинокий всадник.

It was Lewis, with a Lewis gun held efficiently across his thighs.

Это был Льюис с пулемётом «льюис», который он ловко держал поперек бёдер.

He had heard the rapid fire, and thought to see if we needed help.

Он услышал беглый огонь и решил посмотреть, не нужна ли нам помощь.

He changed our strength very much, and my mind, for I was angry with the Turks, who had got Salem and had chased us breathless so far in dust and heat and streaming sweat.

Он сильно изменил наши силы, а также и мои мысли, потому что я был зол на турок, которые поймали Салема и преследовали нас так долго, истекающих потом, задыхающихся, по пыли и по жаре.

Therefore we took place to give our pursuers a knock; but either they suspected our silence, or they feared the distance they had come; anyway, we saw no more of them.

Поэтому мы разместились, чтобы дать удар нашим преследователям; но то ли они заподозрили что-то в нашем молчании, то ли испугались, что прошли такое расстояние, однако больше мы их не видели.

After a few minutes we became cool, and wise-headed enough to ride off after the others.

Через несколько минут мы остыли и достаточно пришли в себя, чтобы поехать за остальными.

They had marched very heavy-laden.

Они шагали очень тяжело, нагруженные.

Of our ninety prisoners, ten were friendly Medina women electing to go to Mecca by way of Feisal.

Из наших девяноста пленных десять были дружественными женщинами из Медины, и они решили отправиться в Мекку по пути Фейсала.

There had been twenty-two riderless camels.

Двадцать два верблюда были без седоков.

The women had climbed on to five packsaddles, and the wounded were in pairs on the residue.

Женщины взобрались на пять вьючных седел, а раненые сидели парами на остальных.

It was late in the afternoon.

Был конец дня.

We were exhausted, the prisoners had drunk all our water.

Мы были измотаны, пленные выпили всю нашу воду.

We must refill from the old well at Mudowwara that night to sustain ourselves so far as Rumm.

Мы должны были набрать воды у старого колодца в Мудовваре этой ночью, чтобы продержаться до Рамма.

As the well was close to the station, it was highly desirable that we get to it and away, lest the Turks divine our course and find us there defenceless.

Так как колодец был близко к станции, было весьма желательно, чтобы мы добрались туда и обратно, и чтобы турки не разгадали наш курс и не застали нас там беззащитными.

We broke up into little parties and struggled north.

Мы разошлись на небольшие отряды и продвинулись на север.

Victory always undid an Arab force, so we were no longer a raiding party, but a stumbling baggage caravan, loaded to breaking point with enough household goods to make rich an Arab tribe for years.

Победа всегда подрывала силы арабов, поэтому мы больше не были боевым отрядом, а были спотыкающимся вьючным караваном, нагруженным до предела домашней утварью, достаточной, чтобы на годы обогатить любое арабское племя.

My sergeants asked me for a sword each, as souvenir of their first private battle.

Мои сержанты просили у меня по мечу, в качестве сувениров с их первого боя.

As I went down the column to look out something, suddenly I met Feisal’s freedmen; and to my astonishment on the crupper behind one of them, strapped to him, soaked with blood, unconscious, was the missing Salem.

Отправившись искать что-нибудь такое вдоль колонны, внезапно я встретил вольноотпущенников Фейсала; и, к моему удивлению, на крупе позади одного из них, привязанный к нему, мокрый от крови, почти без сознания, сидел пропавший Салем.

I trotted up to Ferhan and asked wherever he had found him.

Я подъехал к Ферхану и спросил, где же тот нашёл его.

He told me that when the Stokes gun fired its first shell, Salem rushed past the locomotive, and one of the Turks shot him in the back.

Он рассказал мне, что, когда мортира Стокса выстрелила в первый раз, Салем промчался мимо локомотива, и один из турок выстрелил ему в спину.

The bullet had come out near his spine, without, in their judgement, hurting him mortally.

Пуля прошла рядом с его позвоночником, но ранила, на их взгляд, не смертельно.

After the train was taken, the Howeitat had stripped him of cloak, dagger, rifle and headgear.

После того, как поезд был взят, ховейтат сняли с него покрывала, кинжал, винтовку и головной шнур.

Mijbil, one of the freedmen, had found him, lifted him straight to his camel, and trekked off homeward without telling us.

Миджбиль, один из вольноотпущенников, нашёл его, подобрал на своего верблюда и повез домой, ничего не сказав нам.

Ferhan, overtaking him on the road, had relieved him of Salem; who, when he recovered, as later he did, perfectly, bore me always a little grudge for having left him behind, when he was of my company and wounded.

Ферхан, перегнав его на пути, освободил его от Салема; тот, когда поправился, уже позже, всегда был немного обижен за то, что я оставил его, человека из моего отряда и раненого.

I had failed in staunchness.

Я не оправдал доверия.

My habit of hiding behind a Sherif was to avoid measuring myself against the pitiless Arab standard, with its no-mercy for foreigners who wore its clothes, and aped its manners.

Моя привычка прятаться за шерифа была средством избегать сопоставления с беспощадными арабскими стандартами, не знающими снисхождения к иностранцам, что надели их одежды и подражают их манерам.

Not often was I caught with so poor a shield as blind Sherif Aid.

Не часто я бывал застигнут с таким неважным щитом, как слепой шериф Аид.

We reached the well in three hours and watered without mishap.

Мы достигли колодца за три часа и напились без происшествий.

Afterwards we moved off another ten miles or so, beyond fear of pursuit.

Затем мы двинулись ещё на десять миль или около того, не страшась преследования.

There we lay down and slept, and in the morning found ourselves happily tired.

Там мы легли и заснули, и утром чувствовали приятную усталость.

Stokes had had his dysentery heavy upon him the night before, but sleep and the ending of anxiety made him well.

У Стокса была тяжёлая дизентерия прошлым вечером, но сон и конец волнений поставили его на ноги.

He and I and Lewis, the only unburdened ones, went on in front across one huge mudflat after another till just before sunset we were at the bottom of Wadi Rumm.

Он, я и Льюис, единственные, у кого не было груза, прошли вперёд через платформы глины, одну за другой, пока прямо перед закатом мы не оказались на дне вади Рамм.

This new route was important for our armoured cars, because its twenty miles of hard mud might enable them to reach Mudowwara easily.

Этот новый маршрут был важен для наших бронемашин, потому что эти двадцать миль твёрдой глины могли дать им возможность легко добраться до Мудоввары.

If so, we should be able to hold up the circulation of trains when we pleased.

Если так, мы могли бы сдерживать движение поездов, когда нам заблагорассудится.

Thinking of this, we wheeled into the avenue of Rumm, still gorgeous in sunset colour; the cliffs as red as the clouds in the west, like them in scale and in the level bar they raised against the sky.

Думая об этом, мы вошли на прямую дорогу Рамма, великолепную в красках заката; утёсы красные, как облака на западе, и подобные им по размерам и высоте, когда они поднимались в небо.

Again we felt how Rumm inhibited excitement by its serene beauty.

Снова мы почувствовали, какое восхищение вселял Рамм своей величавой красотой.

Such whelming greatness dwarfed us, stripped off the cloak of laughter in which we had ridden over the jocund flats.

Такое оглушительное величие делало нас карликами, сдёрнув с нас покрывало весёлости, с которой мы проехали через весёлые равнины.

Night came down, and the valley became a mind-landscape.

Спустилась ночь, и долина стала мысленным пейзажем.

The invisible cliffs boded as presences; imagination tried to piece out the plan of their battlements by tracing the dark pattern they cut in the canopy of stars.

Невидимые скалы воплощались в своём присутствии, воображение пыталось вычленить контуры их зубчатых вершин, прослеживая темную дорожку, которую они вычерчивали на звёздном пологе.

The blackness in the depth was very real?—it was a night to despair of movement.

Чернота в глубине была очень реальна — это была ночь, безнадёжная для движения.

We felt only our camels’ labour, as hour after hour monotonously and smoothly they shouldered their puny way along the unfenced level, with the wall in front no nearer and the wall behind no further than at first.

Мы чувствовали только труд наших верблюдов, когда час за часом они монотонно и ровно держали свой монотонный путь по бесконечной равнине, и стена впереди нас была не ближе, а стена позади — не дальше, чем в начале.

About nine at night we were before the pit in which lay the water and our old camp.

Около девяти вечера мы были перед оврагом, где была вода и наш старый лагерь.

We knew its place because the deep darkness there grew humidly darker.

Мы узнали это место, потому что глубокая тьма там стала влажной и ещё более темной.

We turned our camels to the right and advanced towards the rock, which reared its crested domes so high over us that the ropes of our headcloths slipped back round our necks as we stared up.

Мы повернули верблюдов вправо и проследовали к скалам, где позади высились их гребнистые купола — так, что складки наших головных платков соскальзывали по шее, когда мы глядели вверх.

Surely if we stretched out even our camel-sticks in front of us we should touch the facing walls: yet for many paces more we crept in under their horns.

Казалось, стоит только протянуть вперёд палку, и мы притронемся к стенам; но ещё много шагов мы проползли под их отрогами.

At last we were in the tall bushes: then we shouted.

Наконец мы были в высоких кустах; там мы закричали.

An Arab shouted back.

Какой-то араб крикнул нам в ответ.

The echoes of my voice rolling down from the cliff met his rising cry, and the sounds wrapped themselves together and wrestled among the crags.

Эхо моего голоса, катившееся вниз по утёсу, встретилось с его поднимающимся криком, и звуки слились и боролись среди скал.

A flame flickered palely on the left, and we found Musa our watchman there.

Бледное пламя вспыхнуло слева, и мы нашли там Мусу, нашего часового.

He lit a fire of powerfully scented wood, and by its light we broke open bully-beef and fed ravenously; gulping down, through our food, bowl after bowl of the delicious water, ice-cold, and heady after the foul drink of Mudowwara; which, for days, had seared our throats.

Он зажег костер из очень душистого дерева, и при его свете мы открыли тушёнку и жадно наелись, глотая вместе с пищей чашку за чашкой вкусной воды, ледяной и пьянящей после дрянного питья Мудоввары, которое целыми днями жгло нам горло.

We slept through the coming of the rest.

Мы проспали прибытие остальных.

Two days later we were at Akaba; entering in glory, laden with precious things, and boasting that the trains were at our mercy.

Через два дня мы были в Акабе и вошли со славой, нагруженные дорогими вещами и похваляясь, что теперь поезда отданы на нашу милость.

From Akaba the two sergeants took hurried ship to Egypt.

Из Акабы два сержанта поспешно уплыли на корабле в Египет.

Cairo had remembered them and gone peevish because of their non-return.

В Каире о них вспомнили и заворчали по поводу того, что они не вернулись.

However, they could pay the penalty of this cheerfully.

Однако они без труда смирились с этим.

They had won a battle single-handed; had had dysentery; lived on camel-milk; and learned to ride a camel fifty miles a day without pain.

Они выиграли бой без посторонней помощи; перенесли дизентерию; питались верблюжьим молоком; и научились спокойно проезжать на верблюде по пятьдесят миль в день.

Also Allenby gave them a medal each.

А ещё Алленби дал им по медали.