Sign in | English | Terms of Use
DictionaryForumContacts

Reading room | T.E.Lawrence | Seven Pillars of Wisdom | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian
LVI.
Глава LVI
Now I had been four months in Arabia continually on the move.
Я провёл в Аравии уже четыре месяца, постоянно в дороге.
In the last four weeks I had ridden fourteen hundred miles by camel, not sparing myself anything to advance the war; but I refused to spend a single superfluous night with my familiar vermin.
В последние четыре недели я проехал четырнадцать сотен миль на верблюде, не щадя себя ни в чем ради успеха войны; но я отказывался провести хоть одну лишнюю ночь в окружении знакомых вшей.
I wanted a bath, and something with ice in it to drink:
Я хотел принять ванну и выпить чего-нибудь со льдом:
to change these clothes, all sticking to my saddle sores in filthiness:
переменить одежду, липнувшую к мерзким ранам, натёртым седлом:
to eat something more tractable than green date and camel sinew.
съесть что-нибудь более удобоваримое, чем зеленые финики и верблюжьи жилы.
I got through again to the Inland Water Transport and talked like Chrysostom.
Я снова пробился в Управление Внутреннего водного транспорта и говорил, как Златоуст.
It had no effect, so I became vivid.
Это не возымело действия на них, и я разгорячился.
Then, once more, they cut me off.
Тогда они опять дали отбой.
I was growing very vivid, when friendly northern accents from the military exchange floated down the line:
Я продолжал горячиться, когда дружеский голос военного телефониста с северным акцентом поплыл по проводам:
“It’s no bluidy good, sir, talking to them fookin water boogers.”
«Что толку, сэр, говорить с этими вонучими водными ублудками».
This expressed the apparent truth; and the broad-spoken operator worked me through to the Embarkation Office.
Это было очевидной истиной, и невежливый оператор соединил меня с отделом грузового транспорта.
Here, Lyttleton, a major of the busiest, had added to his innumerable labours that of catching Red Sea warships one by one as they entered Suez roads and persuading them (how some loved it!)
Литтлтон, тамошний майор, из самых занятых, добавил к своим бесчисленным заботам ещё одну — вылавливать по одному военные корабли в Красном море, вступающие в Суэцкий канал, и убеждать их (то-то рады были некоторые!)
to pile high their decks with stores for Wejh or Yenbo.
заваливать свои палубы припасами для Веджха или Йенбо.
In this way he ran our thousands of bales and men, free, as a byplay in his routine; and found time as well to smile at the curious games of us curious folk.
Так он перевёз тысячи наших товаров и людей, бесплатно, вдобавок ко всем своим повседневным делам; и ещё находил время посмеиваться над нашими занятными играми и над нами, занятным народом.
He never failed us.
Он нас не подвёл.
As soon as he heard who and where I was, and what was not happening in the Inland Water Transport, the difficulty was over.
Как только он услышал, кто я и где я, и что Внутренний водный транспорт ничего не делает, с трудностями было покончено.
His launch was ready: would be at the Shatt in half an hour.
Его баркас готов; он будет в Шатте через полчаса.
I was to come straight to his office: and not explain (till perhaps now after the war) that a common harbour launch had entered the sacred canal without permission of the Water Directorate.
Я мог идти прямо в его кабинет, не объясняя (возможно, до настоящего времени, то есть до окончания войны), как это простой баркас вступил в священный канал без дозволения Водного директората.
All fell out as he said.
Все вышло так, как он сказал.
I sent my men and camels north to Kubri; where, by telephone from Suez, I would prepare them rations and shelter in the animal camp on the Asiatic shore.
Я послал своих людей и верблюдов на север, в Кубри, где по телефону из Суэца я собирался позаботиться об их питании и размещении в лагере для животных на азиатском берегу.
Later, of course, came their reward of hectic and astonishing days in Cairo.
Затем, конечно, их ожидала награда — лихорадочные и удивительные дни в Каире.
Lyttleton saw my weariness and let me go at once to the hotel.
Литтлтон увидел мою усталость и сразу же отпустил в гостиницу.
Long ago it had seemed poor, but now was become splendid; and, after conquering its first hostile impression of me and my dress, it produced the hot baths and the cold drinks (six of them) and the dinner and bed of my dreams.
Когда-то она казалась бедной, но теперь стала для меня превосходной; и, когда я преодолел первое враждебное впечатление от меня и моего наряда, мне предоставили горячую ванну и холодные напитки (шесть на выбор), и обед, и постель моих мечтаний.
A most willing intelligence officer, warned by spies of a disguised European in the Sinai Hotel, charged himself with the care of my men at Kubri and provided tickets and passes for me to Cairo next day.
Предупредительный офицер разведки, извещённый шпионами о замаскированном европейце в отеле «Синай», взял на себя заботу о моих людях в Кубри и обеспечил билеты и пропуска для меня в Каир на следующий день.
The strenuous “control” of civilian movement in the canal zone entertained a dull journey.
Усиленный «контроль» движения штатских в зоне канала внёс разнообразие в скучное путешествие.
A mixed body of Egyptian and British military police came round the train, interrogating us and scrutinising our passes.
Смешанная египетско-британская военная полиция обходила поезд, опрашивая нас и изучая наши пропуска.
It was proper to make war on permit-men, so I replied crisply in fluent English, “Sherif of Mecca?—Staff,” to their Arabic inquiries.
Не мешало вступить с контролёрами в бой, поэтому на их расспросы по-арабски я отчеканил на чистом английском:
They were astonished.
«Штаб шерифа Мекки».
The sergeant begged my pardon:
Они были в изумлении. Сержант извинился:
he had not expected to hear.
он не ожидал ответа.
I repeated that I was in the Staff uniform of the Sherif of Mecca.
Я повторил, что я в форме штаба шерифа Мекки.
They looked at my bare feet, white silk robes and gold head-rope and dagger.
Они оглядели мои босые ноги, белые шёлковые одежды, золотой обруч на голове и кинжал на поясе.
Impossible!
Невероятно!
“What army, sir?”
«Какой армии, сэр?»
“Meccan.”
«Армии Мекки».
“Never heard of it: don’t know the uniform.”
«Никогда о такой не слышали; мы не знаем такой формы».
“Would you recognise a Montenegrin dragoon?”
«А черногорского драгуна вы узнали бы?»
This was a home-thrust.
Это было прямое попадание.
Any Allied troops in uniform might travel without pass.
Любые союзные войска в форме могли путешествовать без пропуска.
The police did not know all the Allies, much less their uniforms.
Полиция и всех союзников-то не знала, не говоря уж об их форме.
Mine might really be some rare army.
Может статься, я и вправду из какой-нибудь диковинной армии.
They fell back into the corridor and watched me while they wired up the line.
Они отступили назад в коридор и поглядывали за мной, пока посылали телеграмму.
Just before Ismailia, a perspiring intelligence officer in wet khaki boarded the train to check my statements.
Прямо перед Исмаилией в поезд зашёл потный офицер разведки в мокром хаки, чтобы проверить мои заявления.
As we had almost arrived I showed him the special pass with which the forethought of Suez had twice-armed my innocence.
Поскольку мы почти уже прибыли, я показал ему специальный пропуск в Суэц, о котором позаботился заранее, что дважды подтвердило мою невиновность.
He was not pleased.
Это не доставило ему удовольствия.
At Ismailia passengers for Cairo changed, to wait until the express from Port Said was due.
В Исмаилии пассажиры на Каир сошли, ожидая прибытия экспресса из Порт-Саида.
In the other train shone an opulent saloon, from which descended Admiral Wemyss and Burmester and Neville, with a very large and superior general.
В другом поезде светился пышный салон, из которого спускались адмирал Вэмисс, Бурместер и Невилл, вместе с очень крупным и важным генералом.
A terrible tension grew along the platform as the party marched up and down it in weighty talk.
Ужасное напряжение повисло над платформой, когда отряд ходил взад-вперёд с важным разговором.
Officers saluted once: twice: still they marched up and down.
Офицеры отдали честь раз, два, а они все ходили и ходили.
Three times was too much.
Трижды отдавать честь — это было уже слишком.
Some withdrew to the fence and stood permanently to attention:
Кто-то отошёл к забору и стоял навытяжку.
these were the mean souls.
Это были малодушные.
Some fled:
Кто-то спасся бегством:
these were the contemptibles.
это были презренные.
Some turned to the bookstall and studied book-backs avidly:
Кто-то отвернулся к книжному стеллажу и стал с интересом изучать корешки книг:
these were shy.
эти были застенчивыми.
Only one was blatant.
Остался один наглец.
Burmester’s eye caught my staring.
Бурместер поймал мой взгляд.
He wondered who it was, for I was burned crimson and very haggard with travel. (
Он поинтересовался, кто я такой, ведь я загорел до багрового оттенка и был очень измождён путешествием. (
(Later I found my weight to be less than seven stone.)
(Уже потом я обнаружил, что вес мой составлял меньше семи стоунов).
However, he answered; and I explained the history of our unannounced raid on Akaba.
Однако он ответил; и я объяснил историю нашего необъявленного рейда на Акабу.
It excited him.
Это взволновало его.
I asked that the admiral send a storeship there at once.
Я просил, чтобы адмирал послал туда судно с припасами сейчас же.
Burmester said the Dufferin, which came in that day, should load all the food in Suez, go straight to Akaba, and bring back the prisoners. (
Бурместер сказал, что «Дафферин», который приходил этим днём, должен полностью загрузиться едой в Суэце, пойти прямо в Акабу и забрать пленных. (
(Splendid!)
(Превосходно!)
He would order it himself, not to interrupt the Admiral and Allenby.
Он прикажет это сам, не отвлекая адмирала и Алленби.
“Allenby!
«Алленби!
what’s he doing here?”
что он здесь делает?» —
cried I. “Oh, he’s in command now.”
воскликнул я. «О, теперь он командующий».
“And Murray?”
«А Мюррей?»
“Gone home.”
«Уехал домой».
This was news of the biggest, importantly concerning me: and I climbed back and fell to wondering if this heavy, rubicund man was like ordinary generals, and if we should have trouble for six months teaching him.
Это были значительные новости, во многом затрагивающие меня; и я отошёл в раздумьях, похож ли этот грузный, краснощёкий человек на обычных генералов, и придётся ли нам тратить шесть месяцев, вразумляя его.
Murray and Belinda had begun so tiresomely that our thought those first days had been, not to defeat the enemy, but to make our own chiefs let us live.
Мюррей и Белинда начали так утомительно, что первые дни мы думали не о том, как победить врага, но как заставить собственных начальников позволить нам дышать.
Only by time and performance had we converted Sir Archibald and his Chief of Staff, who in their last months, wrote to the War Office commending the Arab venture, and especially Feisal in it.
Только время и хитрости позволили нам обратить в свою веру сэра Арчибальда и его начальника штаба, которые в последние месяцы писали в Министерство обороны, рекомендуя арабское предприятие и особенно участие в нем Фейсала.
This was generous of them and our secret triumph, for they were an odd pair in one chariot?—Murray all brains and claws, nervous, elastic, changeable; Lynden Bell so solidly built up of layers of professional opinion, glued together after Government testing and approval, and later trimmed and polished to standard pitch.
Это было великодушием с их стороны и тайным триумфом — с нашей, так как они были странной парой в одной упряжке — Мюррей, сплошные мозги и когти, нервный, гибкий, изменчивый; Линден Белл, твердо стоящий на фундаменте профессиональной позиции, скрепленной проверкой и одобрением правительства, впоследствии подстриженной и отшлифованной до стандартной высоты.
At Cairo my sandalled feet slip-slapped up the quiet Savoy corridors to Clayton, who habitually cut the lunch hour to cope with his thronging work.
В Каире мои сандалии прошлёпали по тихим коридорам «Савоя» к Клейтону, который по привычке урезал свой обеденный перерыв, чтобы справиться с накопившейся работой.
As I entered he glanced up from his desk with a muttered “Mush fadi” (Anglo-Egyptian for “engaged”) but I spoke and got a surprised welcome.
Когда я вошёл, он взглянул из-за стола и буркнул «маш фади» (англо-египетское выражение «я занят»), но я заговорил и был встречен с изумлением.
In Suez the night before I had scribbled a short report; so we had to talk only of what needed doing.
В Суэце прошлой ночью я нацарапал короткий доклад, так что нам пришлось говорить только о том, что следовало сделать.
Before the hour ended, the Admiral rang up to say that the Dufferin was loading flour for her emergency trip.
До конца часа позвонил адмирал, сообщив, что «Дафферин» грузит муку для своего неожиданного рейса.
Clayton drew sixteen thousand pounds in gold and got an escort to take it to Suez by the three o’clock train.
Клейтон раздобыл шестнадцать тысяч фунтов золотом и охрану, чтобы доставить их в Суэц трёхчасовым поездом.
This was urgent, that Nasir might be able to meet his debts.
Это было срочное дело, чтобы Насир смог оплатить свои долги.
The notes we had issued at Bair, Jefer and Guweira were pencilled promises, on army telegraph forms, to pay so much to bearer in Akaba.
Банкноты, которые мы выпустили в Баире, Джефере и Гувейре, представляли собой обещания уплатить столько-то подателю сего в Акабе, написанные карандашом на армейских телеграфных бланках.
It was a great system, but no one had dared issue notes before in Arabia, because the Beduins had neither pockets in their shirts nor strongrooms in their tents, and notes could not be buried for safety.
Это была великолепная система, но раньше никто не осмеливался выпускать банкноты в Аравии, потому что у бедуинов не было ни карманов в рубашках, ни несгораемых шкафов в палатках, а закопать банкноты тоже было нельзя.
So there was an unconquerable prejudice against them, and for our good name it was essential that they be early redeemed.
Поэтому против них существовали необоримые предубеждения, и ради нашего доброго имени следовало как можно скорее их выкупить.
Afterwards, in the hotel, I tried to find clothes less publicly exciting than my Arab getup; but the moths had corrupted all my former store, and it was three days before I became normally ill-dressed.
Затем, в отеле, я попытался найти одежду, меньше привлекающую внимание, чем мой арабский наряд, но моль изъела весь мой прежний гардероб, и только через три дня я был, худо-бедно, одет прилично.
Meanwhile I heard of Allenby’s excellence, and of the last tragedy of Murray, that second attack on Gaza, which London forced on one too weak or too politic to resist; and how we went into it, everybody, generals and staff-officers, even soldiers, convinced that we should lose; while Murray, in headquarters, worked for a perfectly safe defeat, costing enough men to prove he had tried, but not enough to be disastrous.
Тем временем я слушал о превосходстве Алленби и о последней трагедии Мюррея, этой второй атаке на Газу, к которой Лондон принудил его, слишком слабого или слишком дипломатичного, чтобы противостоять; и так мы были втянуты в то, что любой генерал, офицер штаба и даже солдат считал заранее проигранным.
Five thousand eight hundred was the casualty bill.
Потери составили пять тысяч восемьсот человек.
They said Allenby was getting armies of fresh men, and hundreds of guns, and all would be different.
Говорили, что Алленби собирает армию из свежих людей и сотен пушек, и что теперь все будет иначе.
Before I was clothed the Commander-in-Chief sent for me, curiously.
Прежде чем я переоделся, главнокомандующий, заинтересованный, послал за мной.
In my report, thinking of Saladin and Abu Obeida, I had stressed the strategic importance of the eastern tribes of Syria, and their proper use as a threat to the communications of Jerusalem.
В моем докладе, вспоминая Саладина и Абу Обейду, я упирал на стратегическое значение восточных племён Сирии и их надлежащее использование для угрозы коммуникациям турок с Иерусалимом.
This jumped with his ambitions, and he wanted to weigh me.
Это совпадало с его устремлениями, и ему хотелось оценить меня.
It was a comic interview, for Allenby was physically large and confident, and morally so great that the comprehension of our littleness came slow to him.
Это было забавное интервью, так как Алленби был физически крупным и уверенным, а морально — таким величественным, что понятие о наших малых размерах доходило до него медленно.
He sat in his chair looking at me?—not straight, as his custom was, but sideways, puzzled.
Он сидел на стуле, глядя на меня — не прямо, по своему обыкновению, а искоса, озадаченно.
He was newly from France, where for years he had been a tooth of the great machine grinding the enemy.
Он был только что из Франции, где в течение нескольких лет выступал зубчиком огромной машины, перемалывающей врага.
He was full of Western ideas of gun power and weight?—the worst training for our war?—but, as a cavalryman, was already half persuaded to throw up the new school, in this different world of Asia, and accompany Dawnay and Chetwode along the worn road of manoeuvre and movement; yet he was hardly prepared for anything so odd as myself?—a little barefooted silk-skirted man offering to hobble the enemy by his preaching if given stores and arms and a fund of two hundred thousand sovereigns to convince and control his converts.
Его голове была наполнена западными идеями о силе и значении пушек — наихудший опыт для нашей войны; но как кавалерист он был уже наполовину готов отбросить новые учения в этом непохожем азиатском мире, присоединившись к Доуни и Четводу на проторенном пути манёвра и движения; и все же он едва ли был готов встретить такую диковинку, как я — босого человечка в шёлковых одеждах, предлагающего обезоружить врага проповедью, если ему дадут припасы, оружие и двести тысяч соверенов, чтобы убеждать новообращенных и присматривать за ними.
Allenby could not make out how much was genuine performer and how much charlatan.
Алленби не мог понять, насколько я действительно исполнитель и насколько — шарлатан.
The problem was working behind his eyes, and I left him unhelped to solve it.
Озабоченность этим вопросом читалась в его взгляде, и я предоставил ему самому это решать.
He did not ask many questions, nor talk much, but studied the map and listened to my unfolding of Eastern Syria and its inhabitants.
Он не задавал много вопросов, много не говорил, но изучал карту и слушал мой развёрнутый доклад о Восточной Сирии и об ее обитателях.
At the end he put up his chin and said quite directly, “Well, I will do for you what I can,” and that ended it.
Наконец он вскинул подбородок и сказал довольно прямо: «Что ж, я сделаю для вас все, что смогу», — и на этом закончил.
I was not sure how far I had caught him; but we learned gradually that he meant exactly what he said; and that what General Allenby could do was enough for his very greediest servant.
Я не был уверен, до какой степени я зацепил его, но мы постепенно узнали, что он имел в виду именно то, что сказал; а то, что мог сделать генерал Алленби, могло удовлетворить даже самого ненасытного из его служителей.
   

 

   

Get short URL
Text alignment