Reading room | T.E.Lawrence | Seven Pillars of Wisdom | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

Глава XXIII

He agreed, and we took the wide upper road through Wadi Messarih, for Owais, a group of wells about fifteen miles to the north of Yenbo.

Он согласился, и мы двинулись по широкой верхней дороге через вади Мессари на Оваис, группу колодцев около пятнадцати миль к северу от Йенбо.

The hills were beautiful today.

Горы были прекрасны в тот день.

The rains of December had been abundant, and the warm sun after them had deceived the earth into believing it was spring.

В декабре прошли обильные дожди, а затем тёплое солнце обманчиво сулило земле весну.

So a thin grass had come up in all the hollows and flat places.

Поэтому по всем ложбинам и ровным местам поднялась тонкая трава.

The blades (single, straight and very slender) shot up between the stones.

Былинки, одинокие, прямые и очень тонкие, высовывались меж камнями.

If a man bent over from his saddle and looked downward he would see no new colour in the ground; but, by looking forward, and getting a distant slope at a flat angle with his eye, he could feel a lively mist of pale green here and there over the surface of slate-blue and brown-red rock.

Наклонившись из седла и посмотрев вниз, нельзя было увидеть, чтобы на земле что-нибудь изменилось, но, глядя вперёд и видя отдаленные склоны под прямым углом к направлению взгляда, можно было ощутить живой туман бледной зелени здесь и там над поверхностью грифельно-синих и коричнево-красных скал.

In places the growth was strong, and our painstaking camels had become prosperous, grazing on it.

Местами поросль была сильной, и наши терпеливые верблюды блаженствовали, ощипывая ее.

The starting signal went, but only for us and the Ageyl.

Был дан сигнал к выступлению, но только для нас и для аджейлей.

The other units of the army, standing each man by his couched camel, lined up beside our road, and, as Feisal came near, saluted him in silence.

Другие подразделения армии, каждый человек рядом со снаряженным верблюдом, выстроились рядом с нашей дорогой и, когда подходил Фейсал, в тишине приветствовали его.

He called back cheerfully, “Peace upon you,” and each head sheikh returned the phrase.

Он бодро отзывался: «Мир вам», — и каждый главный шейх отвечал ему теми же словами.

When we had passed they mounted, taking the time from their chiefs, and so the forces behind us swelled till there was a line of men and camels winding along the narrow pass towards the watershed for as far back as the eye reached.

Когда мы прошли, они сели в седло, задерживая своих начальников, и войско изгибалось позади нас до тех, пока цепочка людей и верблюдов не стала виться по узкой тропе к водоразделу, насколько хватало глаз.

Feisal’s greetings had been the only sounds before we reached the crest of the rise where the valley opened out and became a gentle forward slope of soft shingle and flint bedded in sand: but there ibn Dakhil, the keen sheikh of Russ, who had raised this contingent of Ageyl two years before to aid Turkey, and had brought it over with him intact to the Sherif when the revolt came, dropped back a pace or two, marshalled our following into a broad column of ordered ranks, and made the drums strike up.

Не слышно было никаких звуков, кроме приветствий Фейсала, до того, как мы достигли гребня подъёма, где открывалась долина, становившаяся пологим спуском из мягкой гальки и кремня, уложенных в песке; но там ибн Дахиль, суровый шейх племени расс, который поднял свой контингент аджейлей двумя годами раньше на помощь Турции и привёл его с собой нетронутым к шерифу, когда случилось восстание, отступил назад на шаг-два, расположил идущих широкой прямой колонной и приказал забить в барабаны.

Everyone burst out singing a full-throated song in honour of Emir Feisal and his family.

Все грянули во все горло песню в честь эмира Фейсала и его семьи.

The march became rather splendid and barbaric.

Шествие было исполнено варварского великолепия.

First rode Feisal in white, then Sharraf at his right in red headcloth and henna-dyed tunic and cloak, myself on his left in white and scarlet, behind us three banners of faded crimson silk with gilt spikes, behind them the drummers playing a march, and behind them again the wild mass of twelve hundred bouncing camels of the bodyguard, packed as closely as they could move, the men in every variety of coloured clothes and the camels nearly as brilliant in their trappings.

Первым ехал Фейсал в белом, затем, справа от него, Шарраф в красном головном платке и крашеных хной рубахе и покрывале, я сам — слева, в белом и алом, позади нас — три знамени из потускневшего малинового шелка с позолоченными гвоздями, за ними барабанщики, играющие марш, ну а за ними — дикая толпа охраны на двенадцати сотнях скачущих верблюдов, прижатых друг к другу так близко, как только возможно, чтобы продвигаться, люди в одежде самых разнообразных цветов и верблюды, почти такие же блестящие в своих попонах.

We filled the valley to its banks with our flashing stream.

Наш сверкающий поток заполнил долину до краев.

At the mouth of Messarih, a messenger rode up with letters to Feisal from Abd el Kader, in Yenbo.

В устье Мессари прискакал гонец с письмами Фейсалу от Абд эль Кадера из Йенбо.

Among them was one three days old for me from the Dufferin to say that she would not embark Zeid till she had seen me and heard details of the local situation.

Среди них одно было трёхдневной давности, с «Дафферина», в котором говорилось, что Зейда не примут на борт, пока не увидят меня и не услышат подробности ситуации на месте.

She was in the Sherm, a lonely creek eight miles up the coast from the port, where the officers could play cricket on the beach without the plague of flies pervading Yenbo.

Корабль стоял в Шерме, одинокой бухте в восьми милях вверх по побережью от порта, где офицеры могли позволить себе играть в крокет на берегу, не страдая от мух, заполонивших Йенбо.

Of course, they cut themselves off from news by staying so far away:

Разумеется, встав так далеко, они отрезали себя от новостей:

it was a point of old friction between us.

по этому поводу между нами давно были трения.

Her well-meaning commander had not the breadth of Boyle, the fiery politician and revolutionary constitutionalist, nor the brain of Linberry, of the Hardinge, who filled himself with the shore gossip of every port he touched, and who took pains to understand the nature of all classes on his beat.

Капитан был полон благих намерений, но не обладал кругозором Бойля, пламенного политика и революционного конституционалиста, не обладал и мозгом Линберри с «Хардинга», собиравшего в каждом порту все береговые сплетни и взявшего на себя труд изучать все слои общества, где бы он ни нес дозор.

Apparently I had better race off to Dufferin and regulate affairs.

Очевидно, мне лучше было бы поскакать на «Дафферин» и уладить дела.

Zeid was a nice fellow, but would assuredly do something quaint in his enforced holiday; and we needed peace just then.

Зейд был хорошим парнем, но определённо не обошёлся бы без эскапад во время своего вынужденного отпуска; а нам нужен был мир именно сейчас.

Feisal sent some Ageyl with me and we made speed for Yenbo; indeed, I got there in three hours, leaving my disgusted escort (who said they would wear out neither camels nor bottoms for my impatience) half way back on the road across the plain so wearily well-known to me.

Фейсал послал со мной несколько аджейлей, и мы поспешили в Йенбо; в самом деле, я добрался туда за три часа, оставив свой раздражённый эскорт (не собиравшийся изнурять ни верблюдов, ни свои седалища ради меня и моей спешки) на полпути сзади — на той дороге через равнину, которая была уже знакома мне до боли.

The sun, which had been delightful overhead in the hills, now, in the evening, shone straight into our faces with a white fury, before which I had to press my hand as shield over my eyes.

Солнце, которое было восхитительно над горами, теперь, вечером, сверкало прямо нам в лицо в белой ярости, мне приходилось прикрывать перед ним глаза рукой, как щитом.

Feisal had given me a racing camel (a present from the Emir of Nejd to his father), the finest and roughest animal I had ridden.

Фейсал дал мне скаковую верблюдицу (подарок от эмира Неджда его отцу), самое прекрасное и суровое животное, на котором я ездил.

Later she died of overwork, mange, and necessary neglect on the road to Akaba.

Позже она умерла от перегрузки, чесотки и пренебрежения самым необходимым на пути в Акабу.

On arrival in Yenbo things were not as expected.

По прибытии в Йенбо все пошло не так, как ожидалось.

Zeid had been embarked, and the Dufferin had started that morning for Rabegh.

Зейд был уже на борту, а «Дафферин» отплыл этим утром в Рабег.

So I sat down to count what we needed of naval help on the way to Wejh, and to scheme out means of transport.

Так что я сел, чтобы подсчитать, какая помощь от флота нужна была нам на пути в Веджх, и составить план по транспорту.

Feisal had promised to wait at Owais till he got my report that everything was ready.

Фейсал обещал ждать в Оваисе, пока не получит мой доклад, что все готово.

The first check was a conflict between the civil and military powers.

Первой трудностью был конфликт между гражданскими и военными властями.

Abd el Kader, the energetic but temperamental governor, had been cluttered up with duties as our base grew in size, till Feisal added to him a military commandant, Tewfik Bey, a Syrian from Homs, to care for ordnance stores.

Абд эль Кадер, энергичный, но темпераментный губернатор, был завален обязанностями, когда стали расти размеры нашей базы, и Фейсал добавил к нему военного коменданта, Тефик-бея, сирийца из Хомса, чтобы тот заботился об артиллерийских припасах.

Unfortunately, there was no arbiter to define ordnance stores.

К сожалению, не было никакого судьи, который определил бы, что такое артиллерийские припасы.

That morning they fell out over empty arms-chests.

Этим утром они поссорились из-за пустых сундуков для оружия.

Abd el Kadir locked the store and went to lunch.

Абд эль Кадир запер склад и ушёл на обед.

Tewfik came down to the quay with four men, a machine-gun and a sledge hammer, and opened the door.

Тефик пришёл на набережную с четырьмя людьми, пулемётом и кувалдой и открыл дверь.

Abd el Kader got into a boat, rowed out to the British guardship?—the tiny Espiegle?—and told her embarrassed but hospitable captain that he had come to stay.

Абд эль Кадер сел в лодку, подгрёб к британскому сторожевому кораблю — крошечному «Эспиглю» — и сказал его смущенному, но гостеприимному капитану, что там и останется.

His servant brought him food from the shore and he slept the night in a camp-bed on the quarterdeck.

Его слуга принёс ему пищу с берега, и он проспал ночь в походной кровати на шканцах.

I wanted to hurry, so began to solve the deadlock by making Abd el Kadir write to Feisal for his decision and by making Tewfik hand over the store to me.

Я спешил, так что начал распутывать этот мёртвый узел, заставив Абд эль Кадера писать Фейсалу о своём решении, и заставив Тефика передать мне склад.

We brought the trawler Arethusa near the sloop, that Abd el Kader might direct the loading of the disputed chests from his ship, and lastly brought Tewfik off to the Espiegle for a temporary reconciliation.

Мы привели траулер «Аретуза» к шлюпу, чтобы Абд эль Кадер мог управлять погрузкой спорных сундуков с его корабля, и наконец доставили Тефика на «Эспигль» для временного совещания.

It was made easy by an accident, for, as Tewfik saluted his guard of honour at the gangway (not strictly regular, this guard, but politic), his face beamed and he said:

Дальше все пошло неожиданно легко, так как, когда Тефик приветствовал на мостике почётный караул (не совсем такой, как положено, но выставленный в политических целях), его лицо просияло, и он сказал:

“This ship captured me at Kurna,” pointing to the trophy of the nameplate of the Turkish gunboat Marmaris, which the Espiegle had sunk in action on the Tigris.

«Этот корабль взял меня в плен в Курне», — указывая на трофейную табличку с названием турецкой канонерки «Мармарис», которую «Эспигль» потопил в деле на Тигре.

Abd el Kadir was as interested in the tale as Tewfik, and the trouble ceased.

Абд эль Кадер так заинтересовался рассказом Тефика, что проблема отпала.

Sharraf came in to Yenbo next day as Emir, in Feisal’s place.

На следующий день в Йенбо прибыл эмир Шарраф как заместитель Фейсала.

He was a powerful man, perhaps the most capable of all the Sherifs in the army, but devoid of ambition:

Он был могущественным человеком, быть может, самым способным из всех шерифов в армии, но лишенным амбиций:

acting out of duty, not from impulse.

он руководствовался долгом, а не побуждением.

He was rich, and had been for years chief justice of the Sherifs court.

Он был богат, и в течение многих лет был главным судьёй при дворе шерифа.

He knew and handled tribesmen better than any man, and they feared him, for he was severe and impartial, and his face was sinister, with a left eyebrow which drooped (the effect of an old blow) and gave him an air of forbidding hardness.

Он знал людей племён и обращался с ними лучше, чем кто-либо, а они боялись его, так как он был суров и беспристрастен, и скошенная вниз левая бровь (след от давнего удара) придавала ему зловещий, непреклонный и упрямый вид.

The surgeon of the Suva operated on the eye and repaired much of the damage, but the face remained one to rebuke liberties or weakness.

Хирург с «Сувы» оперировал ему глаз и залатал большинство повреждений, но на лице осталось выражение упрёка всем вольностям и слабостям.

I found him good to work with, very clearheaded, wise and kind, with a pleasant smile?—his mouth became soft then, while his eyes remained terrible?—and a determination to do fittingly, always.

Я нашёл, что с ним хорошо работать, он обладал ясным умом, мудростью и добротой, приятной улыбкой — его губы смягчались, в то время как глаза оставались ужасными — и решимостью всегда делать все как положено.

We agreed that the risk of the fall of Yenbo while we hunted Wejh was great, and that it would be wise to empty it of stores.

Мы согласились на том, что риск падения Йенбо, пока мы стремимся к Веджху, значителен, и что будет мудрым решением очистить его от припасов.

Boyle gave me an opportunity by signalling that either Dufferin or Hardinge would be made available for transport.

Бойль дал мне эту возможность, сообщив, что либо «Дафферин», либо «Хардинг» будет приспособлен для перевозки.

I replied that as difficulties would be severe I preferred Hardinge!

Я ответил, что, поскольку трудности будут суровыми, я предпочёл бы «Хардинг»!

Captain Warren, whose ship intercepted the message, felt it superfluous, but it brought along Hardinge in the best temper two days later.

Капитан Уоррен, чей корабль перехватил послание, счёл это излишним, но привёл «Хардинг» два дня спустя в лучшем настроении.

She was an Indian troopship, and her lowest troop-deck had great square ports along the water level.

Это был индийский корабль для перевозки войск, и на его нижней палубе были крупные прямоугольные люки на уровне воды.

Linberry opened these for us, and we stuffed straight in eight thousand rifles, three million rounds of ammunition, thousands of shells, quantities of rice and flour, a shed-full of uniforms, two tons of high explosive, and all our petrol, pell mell.

Линберри открыл их нам, и мы набили прямо туда восемь тысяч винтовок, три миллиона комплектов амуниции, тысячи снарядов, множество риса и муки, полным-полно форменной одежды, две тонны взрывчатки и весь наш бензин, вперемешку.

It was like posting letters in a box.

Это было все равно что запихивать письма в ящик.

In no time she had taken a thousand tons of stuff.

В ничтожный срок корабль принял тысячу тонн груза.

Boyle came in eager for news.

Бойль пришёл и жаждал новостей.

He promised the Hardinge as depot ship throughout, to land food and water whenever needed, and this solved the main difficulty.

Он пообещал, что «Хардинг» будут держать поблизости, чтобы выгружать пищу и воду, когда понадобится, и это решало главную трудность.

The Navy were already collecting.

Флот уже собирался.

Half the Red Sea Fleet would be present.

Планировалось присутствие половины флота Красного моря.

The admiral was expected and landing parties were being drilled on every ship.

Ожидали прибытия адмирала, и на каждом корабле десанты готовились к этому.

Everyone was dyeing white duck khaki-coloured, or sharpening bayonets, or practising with rifles.

Одни красили в белый цвет парусину цвета хаки, другие точили штыки, а некоторые упражнялись с винтовками.

I hoped silently, in their despite, that there would be no fighting.

Я, напротив, тихо надеялся, что боя не будет.

Feisal had nearly ten thousand men, enough to fill the whole Billi country with armed parties and carry off everything not too heavy or too hot.

У Фейсала было около десяти тысяч человек — достаточно, чтобы заполнить всю территорию билли вооруженными отрядами и победить везде, где будет не слишком тяжело или не слишком жарко.

The Billi knew it, and were now profuse in their loyalties to the Sherif, completely converted to Arab nationality.

Билли знали это и были всей душой преданы шерифу, полностью обратившись в арабский национализм.

It was sure that we would take Wejh:

Веджх мы взяли бы наверняка:

the fear was lest numbers of Feisal’s host die of hunger or thirst on the way.

страшно было, как бы многие из воинства Фейсала не умерли от голода или жажды в пути.

Supply was my business, and rather a responsibility.

Снабжение во многом было на моей совести, и довольно ответственным делом.

However, the country to Um Lejj, half way, was friendly:

Однако местность Ум Ледж на протяжении половины пути была дружественной:

nothing tragic could happen so far as that: therefore, we sent word to Feisal that all was ready, and he left Owais on the very day that Abdulla replied welcoming the Ais plan and promising an immediate start thither.

на этом отрезке ничего трагического случиться не могло, и потому мы послали слово Фейсалу, что все готово; он оставил Оваис в тот самый день, когда Абдулла ответил, что принимает план по Аис и обещает немедленно выступить туда.

The same day came news of my relief.

В тот же день пришли новости, несущие мне облегчение.

Newcombe, the regular colonel being sent to Hejaz as chief of our military mission, had arrived in Egypt, and his two staff officers, Cox and Vickery, were actually on their way down the Red Sea, to join this expedition.

Ньюкомб, полковник регулярных войск, посланный в Хиджаз начальником нашей военной миссии, прибыл в Египет, и два офицера его штаба, Кокс и Виккери, были в данный момент в пути через Красное море, чтобы присоединиться к нашей экспедиции.

Boyle took me to Um Lejj in the Suva, and we went ashore to get the news.

Бойль взял меня в Ум-Ледж на «Суве», и мы сошли на берег за новостями.

The sheikh told us that Feisal would arrive today, at Bir el Waheidi, the water supply, four miles inland.

Шейх сказал нам, что Фейсал прибудет сегодня в Бир эль Вахейди, источник воды, на четыре мили вглубь страны.

We sent up a message for him and then walked over to the fort which Boyle had shelled some months before from the Fox.

Мы послали ему записку и затем дошли до форта, который Бойль разбомбил несколько месяцев назад с «Фокса».

It was just a rubble barrack, and Boyle looked at the ruins and said:

Это был всего лишь барак из булыжников, и Бойль посмотрел на развалины и сказал:

“I’m rather ashamed of myself for smashing such a potty place.”

«Мне довольно-таки стыдно, что я разрушил такое пустячное место».

He was a very professional officer, alert, businesslike and official; sometimes a little intolerant of easygoing things and people.

Он был очень профессиональным офицером, насторожённым, деловитым и официальным; иногда несколько нетерпимым к беспечности.

Red-haired men are seldom patient.

Люди с рыжими волосами редко бывают терпеливыми.

“Ginger Boyle,” as they called him, was warm.

«Рыжий Бойль», как его называли, был горяч.

While we were looking over the ruins four grey ragged elders of the village came up and asked leave to speak.

Пока мы смотрели на развалины, четверо седых смущенных старейшин деревни подошли и попросили разрешения заговорить.

They said that some months before a sudden two-funnelled ship had come up and destroyed their fort.

Они сказали, что несколько месяцев назад внезапно пришёл двухтрубный корабль и разрушил их форт.

They were now required to rebuild it for the police of the Arab Government.

Теперь им требовалось отстроить его для полиции Арабского правительства.

Might they ask the generous captain of this peaceable one-funnelled ship for a little timber, or for other material help towards the restoration?

Смеют ли они попросить у великодушного капитана этого мирного однотрубного корабля немного леса или другого материала для ремонта?

Boyle was restless at their long speech, and snapped at me, “What is it?

Бойль был обеспокоен их долгой речью и огрызнулся: «Что такое?

What do they want?”

Чего они хотят?»

I said, “Nothing; they were describing the terrible effect of the Fox’s bombardment.”

Я сказал: «Ничего; они описывают ужасные последствия бомбардировки „Фокса

Boyle looked round him for a moment and smiled grimly, “It’s a fair mess.”

Бойль осмотрелся вокруг и мрачно улыбнулся: «Тут полный разгром».

Next day Vickery arrived.

На следующий день прибыл Виккери.

He was a gunner, and in his ten years’ service in the Sudan had learned Arabic, both literary and colloquial, so well that he would quit us of all need of an interpreter.

Он был артиллеристом и за десять лет службы в Судане выучил арабский, как литературный, так и разговорный, настолько хорошо, что избавил бы нас от всякой нужды в переводчике.

We arranged to go up with Boyle to Feisal’s camp to make the timetable for the attack, and after lunch Englishmen and Arabs got to work and discussed the remaining march to Wejh.

Мы собрались выйти с Бойлем к лагерю Фейсала, чтобы сделать расписание атаки, и после обеда англичане и арабы приступили к работе и обсуждали оставшуюся дорогу до Веджха.

We decided to break the army into sections: and that these should proceed independently to our concentration place of Abu Zereibat in Hamdh, after which there was no water before Wejh; but Boyle agreed that the Hardinge should take station for a single night in Sherm Habban?—supposed to be a possible harbour?—and land twenty tons of water for us on the beach.

Мы решили разделить армию на секции, и они должны были независимо друг от друга проследовать к месту нашего сосредоточения — Абу Зерейбат в Хамде, после которого до Веджха воды не будет; но Бойль согласился остановить «Хардинг» на одну ночь в Шерм Хаббане — предполагая, что там возможна гавань — и выгрузить для нас на берегу двадцать тонн воды.

So that was settled.

Так и порешили.

For the attack on Wejh we offered Boyle an Arab landing party of several hundred Harb and Juheina peasantry and freed men, under Saleh ibn Shefia, a negroid boy of good courage (with the faculty of friendliness) who kept his men in reasonable order by conjurations and appeals, and never minded how much his own dignity was outraged by them or by us.

Для атаки на Веджх мы предложили Бойлю арабский десант из нескольких сотен гарб и джухейна, крестьян и вольных людей, под началом Салеха ибн Шефия, юного негроида, очень храброго (к тому же дружелюбного), который держал своих людей в разумном порядке с помощью заклинаний и призывов, никогда не заботясь, как его собственное достоинство страдало от них или от нас.

Boyle accepted them and decided to put them on another deck of the many-stomached Hardinge.

Бойль принял их и решил поставить на другой палубе вместительного «Хардинга».

They, with the naval party, would land north of the town, where the Turks had no post to block a landing, and whence Wejh and its harbour were best turned.

Они вместе с отрядом моряков высадятся к северу от города, где у турок нет поста, чтобы блокировать высадку, и где лучше всего расположена бухта Веджха.

Boyle would have at least six ships, with fifty guns to occupy the Turks’ minds, and a seaplane ship to direct the guns.

У Бойля будет, по меньшей мере, шесть кораблей с пятьюдесятью пушками, чтобы отвлечь турок, и корабль с гидросамолётом, чтобы направлять пушки.

We would be at Abu Zereibat on the twentieth of the month:

Мы будем в Абу Зерейбат двенадцатого числа:

at Habban for the Hardinge’s water on the twenty-second: and the landing party should go ashore at dawn on the twenty-third, by which time our mounted men would have closed all roads of escape from the town.

в Хаббане, там, где «Хардинг» выгрузит воду — двадцать второго, а десант сойдёт на берег на рассвете двадцать третьего, и к этому времени наши всадники перекроют все пути к отступлению из города.

The news from Rabegh was good; and the Turks had made no attempt to profit by the nakedness of Yenbo.

Новости из Рабега были хорошими, и турки не пытались воспользоваться незащищённостью Йенбо.

These were our hazards, and when Boyle’s wireless set them at rest we were mightily encouraged.

Это была наша удача, и когда радио Бойля успокоило нас, мы очень ободрились.

Abdulla was almost in Ais: we were halfway to Wejh: the initiative had passed to the Arabs.

Абдулла был прямо под Аис; мы были на полпути в Веджх; инициатива перешла к арабам.

I was so joyous that for a moment I forgot my self-control, and said exultingly that in a year we would be tapping on the gates of Damascus.

Я был так рад, что не сдержался и, ликуя, сказал, что через год мы будем стучаться в ворота Дамаска.

A chill came over the feeling in the tent and my hopefulness died.

Холод прошёл по палатке, и мои надежды угасли.

Later, I heard that Vickery had gone to Boyle and vehemently condemned me as a braggart and visionary; but, though the outburst was foolish, it was not an impossible dream, for five months later I was in Damascus, and a year after that I was its de facto Governor.

Позже я слышал, что Виккери пошёл к Бойлю и страстно обвинил меня в хвастовстве и визионерстве; но, хотя эта вспышка была глупой, это не было несбыточной мечтой, так как пять месяцев спустя я был в Дамаске, а через год после этого — de facto его губернатором.

Vickery had disappointed me, and I had angered him.

Виккери разочаровал меня, а я злил его.

He knew I was militarily incompetent and thought me politically absurd.

Он знал, что я некомпетентен в военном плане, и считал нелепыми мои политические идеи.

I knew he was the trained soldier our cause needed, and yet he seemed blind to its power.

Я знал, что он опытный солдат, в котором нуждалось наше дело, и все же он, казалось, не видел его силы.

The Arabs nearly made shipwreck through this blindness of European advisers, who would not see that rebellion was not war: indeed, was more of the nature of peace?—a national strike perhaps.

Арабы чуть не потерпели крушение из-за этой слепоты европейских советчиков, которые не хотели знать, что бунт — это не война; на самом деле, в его природе больше от мирного времени — возможно, от всеобщей забастовки.

The conjunction of Semites, an idea, and an armed prophet held illimitable possibilities; in skilled hands it would have been, not Damascus, but Constantinople, which was reached in 1918.

Союз семитов, идея и вооруженный пророк обладали неограниченными возможностями; при умелом руководстве они были бы не в Дамаске, но в Константинополе, которого достигли в 1918 году.

Get short URL

Text alignment