 |
Reading room | T.E.Lawrence | Seven Pillars of Wisdom | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian
XIV.
| Глава XIV |
So mixed was the company, Sherifs, Meccans, sheikhs of the Juheina and Ateiba, Mesopotamians, Ageyl, that I threw apples of discord, inflammatory subjects of talk amongst them, to sound their mettle and beliefs without delay.
| Столь смешанным было общество — шерифы, жители Мекки, шейхи племён джухейна и атейба, месопотамцы, аджейли — что я бросал им яблоки раздора, воспламеняющие темы для беседы, чтобы без промедления выяснить их характер и убеждения. |
Feisal, smoking innumerable cigarettes, kept command of the conversation even at its hottest, and it was fine to watch him do it.
| Фейсал, куря бесчисленные сигареты, руководил разговором даже в самые горячие моменты, и наблюдать за тем, как он делал это, было приятно. |
He showed full mastery of tact, with a real power of disposing men’s feelings to his wish.
| Он в полной мере выказывал мастерство и такт, обладая подлинной способностью располагать чувства людей в свою пользу. |
Storrs was as efficient; but Storrs paraded his strength, exhibiting all the cleverness and machinery, the movements of his hands which made the creatures dance.
| Сторрс умел общаться так же плодотворно; но он выставлял напоказ свою силу, обнаруживая весь свой ум и техничность, все так и плясало в его руках. |
Feisal seemed to govern his men unconsciously:
| Фейсал, казалось, управлял своими людьми подсознательно: |
hardly to know how he stamped his mind on them, hardly to care whether they obeyed.
| трудно было узнать, как его дух отпечатывался на них, слушались ли его. |
It was as great art as Storrs’; and it concealed itself, for Feisal was born to it.
| Искусство его было таким же великим, как у Сторрса; и оно было скрытым, так как Фейсал был рождён для него. |
The Arabs loved him openly:
| Арабы любили его открыто: |
indeed, these chance meetings made clear how to the tribes the Sherif and his sons were heroic.
| в самом деле, по этим случайным встречам было ясно, какими героями были для племён шериф и его сыновья. |
Sherif Hussein (Sayidna as they called him) was outwardly so clean and gentle-mannered as to seem weak; but this appearance hid a crafty policy, deep ambition, and an un-Arabian foresight, strength of character and obstinacy.
| Шериф Хуссейн (Сайидна, как они его называли) был внешне так чист и мягок, что для несведущих казался слабым; но эта внешность скрывала мастерскую политику, глубокое честолюбие и не свойственную арабам дальновидность, силу характера и упрямство. |
His interest in natural history reinforced his sporting instincts, and made him (when he pleased) a fair copy of a Beduin prince, while his Circassian mother had endowed him with qualities foreign to both Turk and Arab, and he displayed considerable astuteness in turning now one, now another of his inherited assets to present advantage.
| Его интерес к естественной истории вдохновил его спортивные инстинкты, и делал его (когда он того желал) точной копией бедуинского принца, в то время как мать-черкешенка наделила его качествами, чуждыми и туркам, и арабам, и он выказывал значительную проницательность, прибегая то к одной, то к другой части своего наследия, чтобы пользоваться своими преимуществами. |
Yet the school of Turkish politics was so ignoble that not even the best could graduate from it unaffected.
| Но школа турецкой политики была столь постыдна, что даже лучший не мог выйти из нее незапятнанным. |
Hussein when young had been honest, outspoken???… and he learned not merely to suppress his speech, but to use speech to conceal his honest purpose.
| Хуссейн был в молодости честным, откровенным, и он научился не просто подавлять свою речь, но использовать речь для сокрытия своих подлинных целей. |
The art, overindulged, became a vice from which he could not free himself.
| Это взращенное в нем искусство стало пороком, от которого он не мог освободиться. |
In old age ambiguity covered his every communication.
| На старости лет двуличие затеняло все его общение. |
Like a cloud it hid his decision of character, his worldly wisdom, his cheerful strength.
| Как облако, оно скрывало его решительность, его житейскую мудрость, его бодрую силу. |
Many denied him such qualities:
| Многие отрицали в нем такие качества: |
but history gave proof.
| но история доказала их. |
One instance of his worldly wisdom was the upbringing of his sons.
| Одним из примеров его житейской мудрости было воспитание его сыновей. |
The Sultan had made them live in Constantinople to receive a Turkish education.
| Султан заставил их жить в Константинополе, чтобы они получили турецкое образование. |
Sherif Hussein saw to it that the education was general and good.
| Шериф Хуссейн видел, что образование это было всесторонним и качественным. |
When they came back to the Hejaz as young effendis in European clothes with Turkish manners, the father ordered them into Arab dress; and, to rub up their Arabic, gave them Meccan companions and sent them out into the wilds, with the Camel Corps, to patrol the pilgrim roads.
| Когда они вернулись в Хиджаз молодыми «эфенди» в европейских одеждах и с турецкими манерами, отец приказал им переодеться в арабское платье; и чтобы освежить их знание арабского, дал им товарищей из Мекки и послал в пустыню с отрядом на верблюдах патрулировать дорогу паломников. |
The young men thought it might be an amusing trip, but were dashed when their father forbade them special food, bedding, or soft-padded saddles.
| Молодые люди думали, что поездка будет развлечением, но были потрясены, когда отец запретил им отдельную пищу, постель или седла из мягкой кожи. |
He would not let them back to Mecca, but kept them out for months in all seasons guarding the roads by day and by night, handling every variety of man, and learning fresh methods of riding and fighting.
| Он не отпускал их назад в Мекку, а держал на охране дорог месяцами, невзирая на времена года, днём и ночью, и там они общались с самыми разнообразными людьми и обучались новым методам верховой езды и боя. |
Soon they hardened, and became self-reliant, with that blend of native intelligence and vigour which so often comes in a crossed stock.
| Скоро они закалились и стали полагаться только на себя, с той печатью прирожденного ума и энергии, которая так часто отмечает смешение кровей. |
Their formidable family group was admired and efficient, but curiously isolated in their world.
| Их потрясающее семейство вызывало восхищение и пользовалось влиянием, но было на удивление замкнуто в собственном мире. |
They were natives of no country, lovers of no private plot of ground.
| Они не принадлежали ни к какой местности, не любили ни один отдельный клочок земли. |
They had no real confidants or ministers; and no one of them seemed open to another, or to the father, of whom they stood in awe.
| У них не было подлинных доверенных лиц или министров; и ни один из них, казалось, не доверялся своему брату или своему отцу, перед которым все они испытывали трепет. |
The debate after supper was an animated one.
| Дебаты после ужина были оживлёнными. |
In my character as a Syrian I made sympathetic reference to the Arab leaders who had been executed in Damascus by Jemal Pasha.
| В своей роли сирийца я с сочувствием упомянул об арабских вождях, казнённых в Дамаске Джемаль-пашой. |
They took me up sharply:
| Меня резко прервали: |
the published papers had disclosed that these men were in touch with foreign Governments, and ready to accept French or British suzerainty as the price of help.
| в опубликованных бумагах было раскрыто, что эти люди были связаны с иностранными правительствами и готовы принять британский или французский сюзеренитет как плату за помощь. |
This was a crime against Arab nationality, and Jemal had only executed the implied sentence.
| Это было преступление против арабской нации; и Джемаль казнил их за одну мысль о том. |
Feisal smiled, almost winked, at me.
| Фейсал улыбнулся, почти подмигнул мне. |
“You see,” he explained, “we are now of necessity tied to the British.
| «Видите ли, — объяснил он, — сейчас мы по необходимости связаны с британцами. |
We are delighted to be their friends, grateful for their help, expectant of our future profit.
| Мы восхищены дружбой с ними, благодарны за их помощь, надеемся на наше будущее процветание. |
But we are not British subjects.
| Но мы не подданные Британии. |
We would be more at ease if they were not such disproportionate allies.”
| Нам было бы удобнее, если бы наши союзники не были столь несоразмерными». |
I told a story of Abdulla el Raashid, on the way up to Hamra.
| Я рассказал историю про Абдуллу эль Раашида, случившуюся по пути в Хамру. |
He had groaned to me of the British sailors coming ashore each day at Rabegh.
| Он плакался мне на британских моряков, которые каждый день высаживались в Рабеге. |
“Soon they will stay nights, and then they will live here always, and take the country.”
| «Скоро они станут здесь ночевать, а потом поселятся здесь навсегда и захватят страну». |
To cheer him I had spoken of millions of Englishmen now ashore in France, and of the French not afraid.
| Чтобы ободрить его, я рассказал о миллионах англичан, высадившихся сейчас во Франции, и что французы при этом не боятся. |
Whereat he had turned on me scornfully, asking if I meant to compare France with the land of Hejazi?
| На что он презрительно бросил мне, не собираюсь ли я сравнивать Францию с землями Хиджаза! |
Feisal mused a little and said, “I am not a Hejazi by upbringing; and yet, by God, I am jealous for it.
| Фейсал немного задумался и сказал: «Я не хиджазец по воспитанию; и все же, ей-Богу, я неравнодушен к судьбе этой земли. |
And though I know the British do not want it, yet what can I say, when they took the Sudan, also not wanting it?
| И хотя я знаю, что британцы не желают этого, но что я скажу, когда они забрали Судан, тоже этого не желая? |
They hunger for desolate lands, to build them up; and so, perhaps, one day Arabia will seem to them precious.
| У них тяга к пустынным территориям, чтобы обустраивать их; и вот однажды, возможно, Аравия покажется им ценной. |
Your good and my good, perhaps they are different, and either forced good or forced evil will make a people cry with pain.
| Ваше благо и моё благо могут быть различны; и насильное благо, как и насильное зло, заставляет людей плакать от боли. |
Does the ore admire the flame which transforms it?
| Любит ли металл пламя, преображающее его? |
There is no reason for offence, but a people too weak are clamant over their little own.
| Не сочтите за обиду, но люди слишком слабые вопиют о своих маленьких интересах. |
Our race will have a cripple’s temper till it has found its feet.”
| У нашего народа будет характер хромого калеки, пока он не встанет на собственные ноги». |
The ragged, lousy tribesmen who had eaten with us astonished me by their familiar understanding of intense political nationality, an abstract idea they could hardly have caught from the educated classes of the Hejaz towns, from those Hindus, Javanese, Bokhariots, Sudanese, Turks, out of sympathy with Arab ideals, and indeed just then suffering a little from the force of local sentiment, springing too high after its sudden escape from Turkish control.
| Оборванные, запаршивевшие кочевники, которые ужинали с нами, удивили меня своим близким пониманием силы политической национальности, абстрактной идеи, которую с трудом могли уловить образованные классы хиджазских городов, все эти индийцы, яванцы, бухарцы, суданцы, турки, не симпатизирующие арабским идеалам, и на самом деле только страдающие от силы местного чувства, взметнувшегося слишком высоко после внезапного освобождения от турецкого контроля. |
Sherif Hussein had had the worldly wisdom to base his precepts on the instinctive belief of the Arabs that they were of the salt of the earth and self-sufficient.
| Шерифу Хуссейну хватило мудрости построить свои наставления на инстинктивном убеждении арабов, что они — соль земли и самодостаточны. |
Then, enabled by his alliance with us to back his doctrine by arms and money, he was assured of success.
| Это сделало возможным его альянс с нами, чтобы подкрепить его доктрину оружием и деньгами. Он был уверен в победе. |
Of course, this success was not level throughout.
| Конечно, эта победа не была всеохватной. |
The great body of Sherifs, eight hundred or nine hundred of them, understood his nationalist doctrine and were his missionaries, successful missionaries thanks to the revered descent from the Prophet, which gave them the power to hold men’s minds, and to direct their courses into the willing quietness of eventual obedience.
| Огромная часть шерифов, восемь или девять тысяч из них, поняли его националистическую доктрину и были его миссионерами, преуспевающими миссионерами, благодаря почтению к потомкам Пророка, которое давало им власть над умами людей, чтобы направить их путь к добровольному спокойствию окончательного подчинения. |
The tribes had followed the smoke of their racial fanaticism.
| Племена держались своего расового фанатизма. |
The towns might sigh for the cloying inactivity of Ottoman rule: the tribes were convinced that they had made a free and Arab Government, and that each of them was It. They were independent and would enjoy themselves?—
| Города могли вздыхать по пресыщенной праздности османского правления; кочевники были убеждены, что у них-то уже есть свободное арабское правительство, а именно — все их племя. |
?—a conviction and resolution which might have led to anarchy, if they had not made more stringent the family tie, and the bonds of kin-responsibility.
| Они были независимы и радовались жизни — убеждение, которое привело бы к анархии, если бы не усилило натяжение семейных связей и узы родовой ответственности. |
But this entailed a negation of central power.
| Но это повлекло за собой пренебрежение центральной властью. |
The Sherif might have legal sovereignty abroad, if he liked the high-sounding toy; but home affairs were to be customary.
| Шериф мог иметь законный суверенитет за границей, если имел склонность к звонким побрякушкам; но домашние дела шли согласно обычаям. |
The problem of the foreign theorists?—
| Вопрос иностранных теоретиков: |
?—“Is Damascus to rule the Hejaz, or can Hejaz rule Damascus?”
| «Должен ли Дамаск править Хиджазом или Хиджаз может править Дамаском?» — |
did not trouble them at all, for they would not have it set.
| не тревожил их вообще, так как они его не ставили. |
The Semites’ idea of nationality was the independence of clans and villages, and their ideal of national union was episodic combined resistance to an intruder.
| Для семитов национальной идеей была независимость кланов и деревень, а их идеалом национального единства — совместное противостояние захватчику время от времени. |
Constructive policies, an organised state, an extended empire, were not so much beyond their sight as hateful in it.
| Конструктивная политика, организованное государство, протяжённая империя были не столько недоступны их пониманию, сколько ненавистны им. |
They were fighting to get rid of Empire, not to win it.
| Они сражались, чтобы избавиться от Империи, а не чтобы завоевать ее. |
The feeling of the Syrians and Mesopotamians in these Arab armies was indirect.
| Чувства сирийцев и месопотамцев в этих арабских армиях были неоднозначными. |
They believed that by fighting in the local ranks, even here in Hejaz, they were vindicating the general rights of all Arabs to national existence; and without envisaging one State, or even a confederation of States, they were definitely looking northward, wishing to add an autonomous Damascus and Bagdad to the Arab family.
| Они верили, что, сражаясь в местных войсках, даже здесь, в Хиджазе, они отвоёвывают всеобщее право всех арабов на существование как народа; и, не имея в виду государство, или даже конфедерацию государств, они определённо смотрели на север, желая добавить независимый Дамаск и Багдад к арабской семье. |
They were weak in material resources, and even after success would be, since their world was agricultural and pastoral, without minerals, and could never be strong in modern armaments.
| Они были ограничены в материальных ресурсах, даже после будущей победы, поскольку их мир был земледельческим и пастушеским, при отсутствии полезных ископаемых, и они никогда не были сильны в современном оружии. |
Were it otherwise, we should have had to pause before evoking in the strategic centre of the Middle East new national movements of such abounding vigour.
| Если бы это было не так, мы должны были бы задержаться, прежде чем пробудили бы в стратегическом центре Среднего Востока новые национальные движения, полные такой же энергии. |
Of religious fanaticism there was little trace.
| Следов религиозного фанатизма было мало. |
The Sherif refused in round terms to give a religious twist to his rebellion.
| Шериф напрямик отказался дать религиозный поворот своему восстанию. |
His fighting creed was nationality.
| Его боевое убеждение было националистическим. |
The tribes knew that the Turks were Muslims, and thought that the Germans were probably true friends of Islam.
| В племенах знали, что турки — мусульмане, и верили, что немцы, возможно, подлинные друзья ислама. |
They knew that the British were Christians, and that the British were their allies.
| Они знали, что британцы — христиане, и что британцы — их союзники. |
In the circumstances, their religion would not have been of much help to them, and they had put it aside.
| В таких обстоятельствах от религии им было мало толку, и они оставили ее в стороне. |
“Christian fights Christian, so why should not Muhammadans do the same?
| «Христиане воюют с христианами, так почему магометанам не делать того же? |
What we want is a Government which speaks our own language of Arabic and will let us live in peace.
| Что нам нужно, так это правительство, которое говорит на нашем арабском языке и оставит нас в покое. |
Also we hate those Turks.”
| К тому же мы терпеть не можем этих турок». |
|
