Reading room | Jane Austen | Sense and Sensibility | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

CHAPTER XXXVII.

Он обратился к ней с развязной учтивостью и изогнул шею в поклоне, который лучше всяких слов подтвердил, что он и в самом деле тот пустой модник, каким его когда-то отрекомендовала Люси.

Mrs. Palmer was so well at the end of a fortnight, that her mother felt it no longer necessary to give up the whole of her time to her; and, contenting herself with visiting her once or twice a day, returned from that period to her own home, and her own habits, in which she found the Miss Dashwoods very ready to resume their former share.

Как счастлива была бы она, если бы её чувство к Эдварду питалось не его достоинствами, но достоинствами его родственников! Ибо тогда этот поклон его брата довершил бы то, чему начало положила злобная вздорность матери и сестры. Но удивляясь столь большому различию между братьями, она убедилась, что бездушие и самодовольство одного нисколько не принизили в её мнении скромность и благородные качества другого. Откуда взялось такое различие, ей объяснил сам Роберт за четверть часа их беседы:

About the third or fourth morning after their being thus resettled in Berkeley Street, Mrs. Jennings, on returning from her ordinary visit to Mrs. Palmer, entered the drawing-room, where Elinor was sitting by herself, with an air of such hurrying importance as prepared her to hear something wonderful; and giving her time only to form that idea, began directly to justify it, by saying,

говоря о своём брате и оплакивая чрезвычайную gaucherie *, которая мешала тому вращаться в свете, он с безыскусственной откровенностью приписал её великодушно не какому-либо природному недостатку, но лишь злосчастной судьбе брата, получившего частное образование, тогда как он, Роберт, хотя, возможно, ни в чем его от природы особенно и не превосходя, но лишь благодаря преимуществам образования, какое даётся в наших лучших школах, может быть принят в самом взыскательном обществе наравне с кем угодно.

“Lord!

* Неловкость (фр.).

my dear Miss Dashwood! have you heard the news?”

— Клянусь душой, — заключил он, — я убеждён, что иной причины здесь нет, о чем я постоянно твержу маменьке, когда она огорчается из-за этого.

“No, ma’am. What is it?” “Something so strange!

«Сударыня, — говорю я ей, — не стоит так терзать себя!

But you shall hear it all.

Сделанного не вернёшь, и вина только ваша.

When I got to Mr. Palmer’s, I found Charlotte quite in a fuss about the child.

Почему вы допустили, чтобы мой дядюшка, сэр Роберт, против вашей же воли, убедил вас поручить Эдварда заботам частного учителя в самую решающую пору его жизни?

She was sure it was very ill—it cried, and fretted, and was all over pimples.

Пошли вы его не к мистеру Прэтту, а в Вестминстер, как послали меня, и у вас сейчас не было бы никаких поводов к огорчению».

So I looked at it directly, and, ‘Lord! my dear,’ says I, ‘it is nothing in the world, but the red gum;’ and nurse said just the same.

Вот как гляжу на это я, и маменька теперь тоже видит, что совершила непоправимую ошибку.

But Charlotte, she would not be satisfied, so Mr. Donavan was sent for; and luckily he happened to just come in from Harley Street, so he stepped over directly, and as soon as ever he saw the child, he said just as we did, that it was nothing in the world but the red gum, and then Charlotte was easy.

Элинор ничего не возразила, ибо, какое бы мнение ни сложилось у неё о преимуществах школьного образования вообще, одобрить пребывание Эдварда в лоне семьи мистера Прэтта она не могла.

And so, just as he was going away again, it came into my head, I am sure I do not know how I happened to think of it, but it came into my head to ask him if there was any news.

— Вы, если не ошибаюсь, проживаете в Девоншире, — сказал он затем. — В коттедже близ Долиша.

So upon that, he smirked, and simpered, and looked grave, and seemed to know something or other, and at last he said in a whisper, ‘For fear any unpleasant report should reach the young ladies under your care as to their sister’s indisposition, I think it advisable to say, that I believe there is no great reason for alarm; I hope Mrs. Dashwood will do very well.’”

Элинор вывела его из заблуждения относительно местоположения их дома, и он, по-видимому, весьма удивился, что в Девоншире можно жить и не близ Долиша. Но зато весьма одобрил выбранное ими жилище. — Сам я, — объявил он, — обожаю коттеджи. В них всегда столько всяческих удобств и бездна изящества. Ах, право же, будь у меня деньги, я купил бы кусок земли и построил себе коттедж где-нибудь под Лондоном, чтобы ездить туда в кабриолете, когда мне заблагорассудится, приглашать к себе близких друзей и наслаждаться жизнью.

“What! is Fanny ill?”

Всем, кто намеревается строить себе дом, я советую построить коттедж.

“That is exactly what I said, my dear. ‘Lord!’

Недавно ко мне пришёл мой друг лорд Кортленд, чтобы узнать моё мнение, и положил передо мной три плана, начерченные Бономи.

says I, ‘is Mrs. Dashwood ill?’

Мне предстояло указать лучший.

So then it all came out; and the long and the short of the matter, by all I can learn, seems to be this.

«Мой дорогой Кортленд, — сказал я, бросая их все три в огонь, — не останавливайте выбора ни на одном из них, но постройте себе коттедж!»

Mr. Edward Ferrars, the very young man I used to joke with you about (but however, as it turns out, I am monstrous glad there was never any thing in it), Mr. Edward Ferrars, it seems, has been engaged above this twelvemonth to my cousin Lucy!—

И, полагаю, это решит дело. Некоторые люди воображают, будто в коттедже не может быть никаких удобств из-за тесноты, — продолжал он. — Но это заблуждение. В прошлом месяце я гостил у моего друга Эллиота близ Дартфорда. Леди Эллиот очень хотелось дать небольшой бал.

!—There’s for you, my dear!

«Но, боюсь, это невозможно, — сказала она. —

And not a creature knowing a syllable of the matter, except Nancy!

Ах, милый Феррарс!

Could you have believed such a thing possible?

Посоветуйте же мне, каким образом его устроить?

There is no great wonder in their liking one another; but that matters should be brought so forward between them, and nobody suspect it!

В коттедже не найдётся ни единой комнаты, в которой поместилось бы более десяти пар, а где сервировать ужин?»

That is strange!

Я тотчас понял, что ничего трудного тут нет и ответил:

I never happened to see them together, or I am sure I should have found it out directly.

«Дражайшая леди Эллиот, не тревожьтесь.

Well, and so this was kept a great secret, for fear of Mrs. Ferrars, and neither she nor your brother or sister suspected a word of the matter:

В столовой будет просторно и для восемнадцати пар, карточные столы можно расставить в малой гостиной, в библиотеке сервируйте чай и лёгкую закуску, а ужин прикажите подать в большой гостиной».

till this very morning, poor Nancy, who, you know, is a well-meaning creature, but no conjurer, popt it all out. ‘Lord!’

Леди Эллиот пришла в восторг от этого плана.

thinks she to herself, ‘they are all so fond of Lucy, to be sure they will make no difficulty about it;’ and so, away she went to your sister, who was sitting all alone at her carpet-work, little suspecting what was to come—for she had just been saying to your brother, only five minutes before, that she thought to make a match between Edward and some Lord’s daughter or other, I forget who.

Мы обмерили столовую, и оказалось, что она как раз подходит для восемнадцати пар, и все было устроено точно по моему совету. Таким образом, если только знать, как взяться за дело, в коттедже можно столь же себя не стеснять, как и в более обширном доме! Элинор со всем согласилась, ибо не сочла, что он заслуживает того, чтобы с ним разговаривали серьезно. Джон Дэшвуд получал от музыки не больше удовольствия, чем старшая из его сестёр, и, подобно ей, мог думать о другом, а потому ему в голову пришла мысль, которую по возвращении домой он сообщил жене, чтобы получить её одобрение.

So you may think what a blow it was to all her vanity and pride.

Раздумывая над ошибкой миссис Деннисон, предположившей, будто его сестры гостят у него, он решил, что, пожалуй, было бы прилично действительно пригласить их к себе, пока миссис Дженнингс не перестанет проводить все время с дочерью.

She fell into violent hysterics immediately, with such screams as reached your brother’s ears, as he was sitting in his own dressing-room down stairs, thinking about writing a letter to his steward in the country.

Лишних расходов это почти не потребует, не причинит им никаких неудобств, а подобный знак внимания, как подсказывала ему его чувствительная совесть, позволит считать, что он щепетильно выполняет данное отцу слово.

So up he flew directly, and a terrible scene took place, for Lucy was come to them by that time, little dreaming what was going on.

Фанни такое предложение изумило. — Не вижу, как это сделать, — сказала она, — не обидев леди Мидлтон, у которой они проводят все дни. Иначе я, натурально, была бы очень-очень рада. Ты знаешь, я всегда готова оказывать им все знаки внимания, какие только могу, — ведь вывезла же я их в свет не далее как сегодня. Но пригласить их, когда они — гостьи леди Мидлтон?

Poor soul!

Так не делают!

I pity her.. And I must say, I think she was used very hardly; for your sister scolded like any fury, and soon drove her into a fainting fit.

Её муж с большим смирением все же не признал этот довод весомым.

Nancy, she fell upon her knees, and cried bitterly; and your brother, he walked about the room, and said he did not know what to do.

— Они проводят все дни на Кондуит-стрит уже неделю, — возразил он. —

Mrs. Dashwood declared they should not stay a minute longer in the house, and your brother was forced to go down upon his knees too, to persuade her to let them stay till they had packed up their clothes.

И леди Мидлтон не обидится, если они проведут такой же срок у своих ближайших родственников.

Then she fell into hysterics again, and he was so frightened that he would send for Mr. Donavan, and Mr. Donavan found the house in all this uproar.

Фанни помолчала, а затем с новой энергией сказала: — Любовь моя, я с восторгом пригласила бы их, будь это в моей власти.

The carriage was at the door ready to take my poor cousins away, and they were just stepping in as he came off; poor Lucy in such a condition, he says, she could hardly walk; and Nancy, she was almost as bad.

Но я уже решила попросить милейших мисс Стил провести у нас несколько дней. Они очень благовоспитанные, достойные девицы, и, мне кажется, мы должны оказать им это внимание, потому что их дядюшка был наставником Эдварда, и превосходным.

I declare, I have no patience with your sister; and I hope, with all my heart, it will be a match in spite of her.

Видишь ли, твоих сестриц нам ничто не помешает пригласить и на другой год, но мисс Стил, возможно, больше в Лондон не приедут.

Lord!

Я не сомневаюсь, что они тебе понравятся.

what a taking poor Mr. Edward will be in when he hears of it!

Да ведь они тебе уже очень нравятся, как ты сам прекрасно знаешь.

To have his love used so scornfully!

И маменька к ним расположена, и Гарри к ним так привязался!

for they say he is monstrous fond of her, as well he may.

Мистер Дэшвуд больше не колебался.

I should not wonder, if he was to be in the greatest passion!—and Mr. Donavan thinks just the same.

Он признал, что милейших мисс Стил следует пригласить безотлагательно, и умиротворил свою совесть, твердо решив пригласить сестёр в следующем же году, впрочем, не без тайной надежды, что через год нужды в таком приглашении не будет:

He and I had a great deal of talk about it; and the best of all is, that he is gone back again to Harley Street, that he may be within call when Mrs. Ferrars is told of it, for she was sent for as soon as ever my cousins left the house, for your sister was sure she would be in hysterics too; and so she may, for what I care.

Элинор приедет в Лондон уже супругой полковника Брэндона, а с ними и Марианна в качестве их гостьи. Фанни, радуясь своему счастливому избавлению и гордясь находчивостью, с какой избежала опасности, на следующее же утро написала Люси, приглашая её с сестрой провести несколько дней на Харли-стрит, как только леди Мидлтон будет это удобно. Этого было достаточно, чтобы Люси почувствовала себя очень счастливой, и с весомой на то причиной.

I have no pity for either of them.

В миссис Дэшвуд она словно бы обрела союзницу, разделяющую все её надежды, способствующую достижению её целей!

I have no notion of people’s making such a to-do about money and greatness.

Подобный случай постоянно бывать в обществе Эдварда и его близких наиболее практическим образом помогал осуществлению её заветных планов, а само приглашение весьма льстило её самолюбию.

There is no reason on earth why Mr. Edward and Lucy should not marry; for I am sure Mrs. Ferrars may afford to do very well by her son, and though Lucy has next to nothing herself, she knows better than any body how to make the most of every thing; I dare say, if Mrs. Ferrars would only allow him five hundred a-year, she would make as good an appearance with it as any body else would with eight.

Его можно было лишь принять с величайшей благодарностью и безотлагательно, а потому тут же оказалось, что они предполагали уехать от леди Мидлтон как раз через два дня — хотя раньше об этом никем ни слова сказано не было. Когда приглашение было предъявлено Элинор, что произошло через десять минут после того, как его принесли, она впервые подумала, что у Люси, пожалуй, и правда есть повод для надежд. Такая любезность после столь краткого знакомства, казалось, подтверждала, что её порождает отнюдь не просто желание побольше уязвить её, Элинор, и обещала, что со временем и при известной ловкости старания Люси увенчаются полным успехом. Её лесть уже возобладала над чванством леди Мидлтон и пробила брешь в крепости сердца миссис Джон Дэшвуд.

Lord!

А такие победы сулили другие, и более важные.

how snug they might live in such another cottage as yours—or a little bigger—with two maids, and two men; and I believe I could help them to a housemaid, for my Betty has a sister out of place, that would fit them exactly.”

Барышни Стил отбыли на Харли-стрит, и все новые и новые вести об их фаворе там укрепляли уверенность Элинор. Сэр Джон, несколько раз заезжавший туда, описывал дома, в какой они милости, приводя убедительнейшие её примеры.

Here Mrs. Jennings ceased, and as Elinor had had time enough to collect her thoughts, she was able to give such an answer, and make such observations, as the subject might naturally be supposed to produce.

Миссис Джон Дэшвуд никогда ещё не встречала девиц, которые так ей нравились бы; она подарила обеим по игольнику работы какого-то французского эмигранта; она называет Люси по имени и представить себе не может, что должна будет расстаться с ними!

Happy to find that she was not suspected of any extraordinary interest in it; that Mrs. Jennings (as she had of late often hoped might be the case) had ceased to imagine her at all attached to Edward; and happy above all the rest, in the absence of Marianne, she felt very well able to speak of the affair without embarrassment, and to give her judgment, as she believed, with impartiality on the conduct of every one concerned in it.

Глава 37 К концу второй недели миссис Палмер настолько оправилась, что её мать уже не считала необходимым посвящать ей все своё время, но начала ограничиваться двумя или даже одним визитом в день, а в промежутках возвращалась домой, возобновляя обычный свой образ жизни, и её молодые гостьи с большой охотой приняли в нем прежнее участие.

She could hardly determine what her own expectation of its event really was; though she earnestly tried to drive away the notion of its being possible to end otherwise at last, than in the marriage of Edward and Lucy. What Mrs. Ferrars would say and do, though there could not be a doubt of its nature, she was anxious to hear; and still more anxious to know how Edward would conduct himself. For him she felt much compassion;—for Lucy very little—and it cost her some pains to procure that little;—for the rest of the party none at all. As Mrs. Jennings could talk on no other subject, Elinor soon saw the necessity of preparing Marianne for its discussion. No time was to be lost in undeceiving her, in making her acquainted with the real truth, and in endeavouring to bring her to hear it talked of by others, without betraying that she felt any uneasiness for her sister, or any resentment against Edward.

На третье или на четвёртое утро после того, как они перестали покидать Беркли-стрит спозаранку, миссис Дженнингс, вернувшись от миссис Палмер, вошла в гостиную так торопливо и с таким многозначительным видом, что Элинор, сидевшая там одна, тотчас приготовилась выслушать что-то из ряда вон выходящее, и правда, почтенная дама без промедления вскричала:

Elinor’s office was a painful one.—

— Господи! Мисс Дэшвуд, душенька, вы слышали новости? — Нет, сударыня.

.—She was going to remove what she really believed to be her sister’s chief consolation,—to give such particulars of Edward as she feared would ruin him for ever in her good opinion,-and to make Marianne, by a resemblance in their situations, which to her fancy would seem strong, feel all her own disappointment over again.

Но что случилось? — Такое, что даже вообразить нельзя! Но я вам расскажу все по порядку. Приезжаю я к Шарлотте, а она насмерть из-за младенчика перепугана. Думала, он опасно захворал — плакал, ворочался и весь пошёл прыщичками.

But unwelcome as such a task must be, it was necessary to be done, and Elinor therefore hastened to perform it.

Я только на него глянула и говорю:

She was very far from wishing to dwell on her own feelings, or to represent herself as suffering much, any otherwise than as the self-command she had practised since her first knowledge of Edward’s engagement, might suggest a hint of what was practicable to Marianne. Her narration was clear and simple; and though it could not be given without emotion, it was not accompanied by violent agitation, nor impetuous grief. That belonged rather to the hearer, for Marianne listened with horror, and cried excessively.

«Господи, душечка, это же вовсе вздор, это потница!»

Elinor was to be the comforter of others in her own distresses, no less than in theirs; and all the comfort that could be given by assurances of her own composure of mind, and a very earnest vindication of Edward from every charge but of imprudence, was readily offered.

И нянька то же самое твердит.

But Marianne for some time would give credit to neither. Edward seemed a second Willoughby; and acknowledging as Elinor did, that she had loved him most sincerely, could she feel less than herself!

Но Шарлотта ничего слышать не желала, пока не послали за мистером Донаваном.

As for Lucy Steele, she considered her so totally unamiable, so absolutely incapable of attaching a sensible man, that she could not be persuaded at first to believe, and afterwards to pardon, any former affection of Edward for her.

А он, к счастью, как раз воротился с Харли-стрит и — сразу сюда. Ну, едва он посмотрел на мальчика, как следом за нами повторил: потница, мол, и ничего больше. У Шарлотты отлегло от сердца.

She would not even admit it to have been natural; and Elinor left her to be convinced that it was so, by that which only could convince her, a better knowledge of mankind.

А мне, когда он совсем собрался уходить, возьми да и взбреди в голову — вот уж, право, не знаю с чего бы! —

Her first communication had reached no farther than to state the fact of the engagement, and the length of time it had existed.—

но только я возьми и спроси его, нет ли чего-нибудь новенького.

.—Marianne’s feelings had then broken in, and put an end to all regularity of detail; and for some time all that could be done was to soothe her distress, lessen her alarms, and combat her resentment.

Тут он ухмыльнулся, хихикнул и напустил на себя серьёзность, будто невесть какой ему секрет известен, а потом и говорит шёпотом: «Я опасаюсь, как бы до барышень, которые у вас гостят, не дошли какие-нибудь неверные слухи о нездоровье их сестрицы, а потому, полагаю, мне следует сказать, что, по моему мнению, поводов особо тревожиться вовсе нет.

The first question on her side, which led to farther particulars, was,—

К миссис Дэшвуд, уповаю, скоро вернётся прежнее здоровье».

“How long has this been known to you, Elinor?

— Как! Фанни заболела?

has he written to you?”

— Точь-в-точь, что я сказала, душенька.

“I have known it these four months.

«Помилуйте! — говорю, — миссис Дэшвуд заболела?» Тут-то все наружу и выплыло.

When Lucy first came to Barton Park last November, she told me in confidence of her engagement.”

А узнала я, чтобы долго не повторять, вот что:

At these words, Marianne’s eyes expressed the astonishment which her lips could not utter. After a pause of wonder, she exclaimed—

мистер Эдвард Феррарс, тот самый молодой человек, о котором я с вами все шутила (по правде сказать, я убийственно рада, что на самом-то деле ничего тут не было), так мистер Эдвард Феррарс, оказывается, вот уж год, как не два, помолвлен с моей кузиной Люси!

“Four months!—

Вот оно что, душенька!

!—Have you known of this four months?”

И ни одна живая душа ничего ведать не ведала, кроме Нэнси.

Elinor confirmed it.

Нет, вы только вообразите!

“What!

Что они друг другу понравились, тут удивляться нечему, но что между ними дело сладилось, а никому и невдомёк, вот это странно!

while attending me in all my misery, has this been on your heart?

Мне, правда, вместе их ни разу видеть не довелось, не то, думаю, я сразу поняла бы, куда ветер дует. Ну, как бы то ни было, они все держали в страшном секрете, потому что боялись миссис Феррарс; и ни она, ни ваш братец, ни сестрица ничегошеньки даже не подозревали до нынешнего утра. А тут бедная Нэнси, — вы ведь знаете, намерения у неё всегда самые лучшие, только звёзд она с неба не хватает, — тут бедная Нэнси взяла да все и выложила.

And I have reproached you for being happy!”

«Помилуйте, — думает она про себя, — они же от Люси совсем без ума и не станут им чинить никаких помех!»

“It was not fit that you should then know how much I was the reverse!”

И отправляется к вашей сестрице, которая сидит себе одна за пяльцами и знать не знает, что ей сейчас предстоит услышать.

“Four months!” cried Marianne again. “So calm! so cheerful! How have you been supported?”

Да она всего за пять минут до того говорила вашему братцу, что задумала сосватать Эдварду дочку лорда, уж не помню какого.

“By feeling that I was doing my duty.—My promise to Lucy, obliged me to be secret.

А тут, вообразите, такой удар её гордости и спеси!

I owed it to her, therefore, to avoid giving any hint of the truth; and I owed it to my family and friends, not to create in them a solicitude about me, which it could not be in my power to satisfy.” Marianne seemed much struck.

У неё тотчас начался сильнейший нервический припадок, и ваш братец услышал её крики внизу у себя в кабинете, где он сел писать распоряжения управляющему в деревню.

“I have very often wished to undeceive yourself and my mother,” added Elinor; “and once or twice I have attempted it;—but without betraying my trust, I never could have convinced you.”

Натурально, он бросился наверх и произошла ужасная сцена — Люси как раз вошла в комнату, ни о чем не ведая.

“Four months!

Бедняжечка!

and yet you loved him!”

Мне её жаль.

“Yes.

И должна сказать, обошлись с ней дурно:

But I did not love only him; and while the comfort of others was dear to me, I was glad to spare them from knowing how much I felt.

ваша сестрица бранилась на чем свет стоит и скоро довела её до обморока. Нэнси упала на колени и обливалась горючими слезами, а ваш братец расхаживал взад и вперёд по комнате и твердил, что, право, не знает, как тут быть.

Now, I can think and speak of it with little emotion. I would not have you suffer on my account; for I assure you I no longer suffer materially myself.

Миссис Дэшвуд кричала, чтобы духу их в доме сию же минуту не осталось, и вашему братцу тоже пришлось упасть на колени, упрашивая дозволить им остаться, пока они вещи свои не уложат.

I have many things to support me. I am not conscious of having provoked the disappointment by any imprudence of my own, I have borne it as much as possible without spreading it farther. I acquit Edward of essential misconduct.

У неё начался новый нервический припадок, и он так перепугался, что послал за мистером Донаваном, и мистер Донаван застал в доме страшную сумятицу.

I wish him very happy; and I am so sure of his always doing his duty, that though now he may harbour some regret, in the end he must become so.

У дверей уже стояла карета, чтобы увезти моих бедненьких кузин, а когда он уходил, они как раз в неё садились.

Lucy does not want sense, and that is the foundation on which every thing good may be built.

Бедняжке Люси, сказал он, было так дурно, что она еле на ногах держалась.

And after all, Marianne, after all that is bewitching in the idea of a single and constant attachment, and all that can be said of one’s happiness depending entirely on any particular person, it is not meant—it is not fit—it is not possible that it should be so.

Да и Нэнси чувствовала себя не лучше. Признаюсь, на вашу сестрицу я сердита и от всего сердца надеюсь, что они поженятся назло ей. А каково будет бедному мистеру Эдварду, когда он про то узнает!

Edward will marry Lucy; he will marry a woman superior in person and understanding to half her sex; and time and habit will teach him to forget that he ever thought another superior to her..”

Чтобы с его невестой обошлись так низко! Говорят он в неё убийственно влюблён, да почему бы и нет!

“If such is your way of thinking,” said Marianne, “if the loss of what is most valued is so easily to be made up by something else, your resolution, your self-command, are, perhaps, a little less to be wondered at.—

Не удивлюсь, если он придёт в ярость! И мистер Донаван того же мнения. Мы с ним преподробно все обсудили, а к тому же он немедля должен был вернуться на Харли-стрит, чтоб быть под рукой, когда миссис Феррарс услышит новость. За ней послали, едва Люси с Нэнси уехали, и ваша сестрица была уверена, что с ней тоже случится нервический припадок.

.—They are brought more within my comprehension.”

И поделом ей!

“I understand you.

Мне их ничуточки не жаль.

You do not suppose that I have ever felt much.

Терпеть не могу, когда люди льстятся только на деньги и знатность.

For four months, Marianne, I have had all this hanging on my mind, without being at liberty to speak of it to a single creature; knowing that it would make you and my mother most unhappy whenever it were explained to you, yet unable to prepare you for it in the least.

Почему бы мистеру Эдварду и Люси не пожениться? Миссис Феррарс, уж конечно, может обеспечить сына очень прилично, а если у Люси за душой всего ничего, так зато лучше неё никто не умеет из ничего сделать многое.

It was told me,—it was in a manner forced on me by the very person herself, whose prior engagement ruined all my prospects; and told me, as I thought, with triumph.

Да если бы миссис Феррарс назначила ему всего пятьсот фунтов ежегодно, Люси все бы устроила, как иные и на восемьсот фунтов не устроят.

This person’s suspicions, therefore, I have had to oppose, by endeavouring to appear indifferent where I have been most deeply interested; and it has not been only once; I have had her hopes and exultation to listen to again and again.

Господи, как бы они уютно жили в коттеджике вроде вашего или чуть попросторней, с двумя горничными и двумя лакеями. А у меня для них и старшая горничная на примете есть:

I have known myself to be divided from Edward for ever, without hearing one circumstance that could make me less desire the connection.

сестра моей Бетти сейчас как раз без места, и она им отлично пришлась бы. Тут миссис Дженнингс умолкла, и Элинор, у которой было достаточно времени собраться с мыслями, сумела ответить так, как следовало, и сказать то, что оправдывалось обстоятельствами.

Nothing has proved him unworthy; nor has anything declared him indifferent to me. I have had to contend against the unkindness of his sister, and the insolence of his mother; and have suffered the punishment of an attachment, without enjoying its advantages. And all this has been going on at a time, when, as you know too well, it has not been my only unhappiness.

Радуясь, что её не подозревают в особом интересе к случившемуся, что миссис Дженнингс (как последнее время она и надеялась) перестала искать в ней тайную любовь к Эдварду, и, главное, радуясь, что Марианны не было рядом, она могла говорить без неловкости и, как ей казалось, вынести беспристрастное суждение о поведении всех участников интриги.

If you can think me capable of ever feeling, surely you may suppose that I have suffered now..

Но она не бралась решать, чем случившееся может обернуться для неё самой, хотя старательно гнала от себя надежду, что следствием не обязательно должна явиться свадьба Эдварда с Люси.

The composure of mind with which I have brought myself at present to consider the matter, the consolation that I have been willing to admit, have been the effect of constant and painful exertion; they did not spring up of themselves; they did not occur to relieve my spirits at first.

Ей не терпелось узнать, что скажет и сделает миссис Феррарс, хотя в общих чертах предположить это было и нетрудно. Но ещё больше она хотела бы знать, как поведёт себя Эдвард. Его она очень жалела, Люси весьма мало, да и то ценой значительных усилий, остальных же — ничуть. Миссис Дженнингс была не способна говорить ни о чем другом, и Элинор скоро поняла, что ей необходимо подготовить Марианну, незамедлительно вывести её из заблуждения, открыть ей истинное положение вещей, чтобы у неё нашлась сдержанность слушать эти разговоры, не выдавая ни тревоги за сестру, ни досады на Эдварда.

No, Marianne.

Задача ей предстояла тяжкая.

Then , if I had not been bound to silence, perhaps nothing could have kept me entirely—not even what I owed to my dearest friends—from openly showing that I was very unhappy.”

Ведь она должна была отнять у сестры, как она искренне верила, главное её утешение, сообщить ей об Эдварде подробности, которые, думала она со страхом, могут навеки уронить его во мнении Марианны; ведь та, разумеется, не замедлит обнаружить в её положении сходство с собственным, в мыслях чрезвычайно усилит это сходство, неверно его истолкует и со всей силой воскресит своё горе.

Marianne was quite subdued. “Oh! Elinor,” she cried, “you have made me hate myself for ever.—How barbarous have I been to you!—

Но тягостную эту обязанность выполнить было тем не менее необходимо, и Элинор поспешила к сестре.

!—you, who have been my only comfort, who have borne with me in all my misery, who have seemed to be only suffering for me!—

Она не собиралась останавливаться на собственных чувствах или описывать свои страдания: лишь власть над собой, которую она неизменно сохраняла с той минуты, когда узнала о помолвке Эдварда, могла что-то сказать о них Марианне.

!—Is this my gratitude?—

Рассказ Элинор был кратким и ясным.

?—Is this the only return I can make you?—Because your merit cries out upon myself, I have been trying to do it away.”

И хотя совсем сохранить бесстрастие она все же не сумела, но не сопровождала свою речь ни бурным волнением, ни неистовыми сетованиями.

The tenderest caresses followed this confession.

Чего нельзя сказать о её слушательнице:

In such a frame of mind as she was now in, Elinor had no difficulty in obtaining from her whatever promise she required; and at her request, Marianne engaged never to speak of the affair to any one with the least appearance of bitterness; to meet Lucy without betraying the smallest increase of dislike to her; and even to see Edward himself, if chance should bring them together, without any diminution of her usual cordiality.

Марианна смотрела на сестру с ужасом и безудержно рыдала. Элинор была осуждена утешать других не только в их горе, но и в своём собственном. Она всячески настаивала, что переносит его спокойно, и старалась доказать, что Эдвард ни в чем, кроме опрометчивости, не повинен.

These were great concessions; but where Marianne felt that she had injured, no reparation could be too much for her to make.

Однако Марианна довольно долго не желала верить ни тому, ни другому.

She performed her promise of being discreet, to admiration.—

Эдвард представлялся ей вторым Уиллоби, а раз уж Элинор призналась, что любила его всем сердцем, значит, и муки её столь же велики!

.—She attended to all that Mrs. Jennings had to say upon the subject, with an unchanging complexion, dissented from her in nothing, and was heard three times to say, “Yes, ma’am.”—

Люси же Стил казалась ей до того противной, до того неспособной покорить сколько-нибудь чувствительного молодого человека, что сначала она никак не хотела поверить в пусть и угасшую любовь Эдварда к подобной девице, а затем отказывалась найти ему извинение. Нет, нет, как можно хотя бы говорить, что это вполне естественно!

.”—She listened to her praise of Lucy with only moving from one chair to another, and when Mrs. Jennings talked of Edward’s affection, it cost her only a spasm in her throat.—Such advances towards heroism in her sister, made Elinor feel equal to any thing herself.

И Элинор перестала её убеждать, понимая, что признать, насколько это естественно, она сумеет, лишь когда ей будет дано лучше узнать человеческую натуру.

The next morning brought a farther trial of it, in a visit from their brother, who came with a most serious aspect to talk over the dreadful affair, and bring them news of his wife.

Она едва успела сказать про помолвку Эдварда с Люси и о том, сколько времени они были помолвлены, как Марианна дала волю своим чувствам, и Элинор, вместо того чтобы излагать события в их последовательности, очень долго успокаивала её, умоляла не принимать все так близко к сердцу и опровергала обвинения, сыпавшиеся на Эдварда. Наконец Марианна вернулась к предмету разговора, спросив:

“You have heard, I suppose,” said he with great solemnity, as soon as he was seated, “of the very shocking discovery that took place under our roof yesterday.”

— Но как давно тебе было известно об этом, Элинор? Он тебе написал? — Четыре месяца.

They all looked their assent; it seemed too awful a moment for speech. “Your sister,” he continued, “has suffered dreadfully.

Когда Люси в ноябре приехала в Бартон-парк, она очень скоро под секретом рассказала мне про свою помолвку.

Mrs. Ferrars too—in short it has been a scene of such complicated distress—but I will hope that the storm may be weathered without our being any of us quite overcome.

Взгляд Марианны выразил изумление, для которого она не сразу нашла слова. После долгого молчания она воскликнула:

Poor Fanny!

— Четыре месяца!

she was in hysterics all yesterday. But I would not alarm you too much.

Ты знала об этом уже четыре месяца?

Donavan says there is nothing materially to be apprehended; her constitution is a good one, and her resolution equal to any thing.

Элинор кивнула.

She has borne it all, with the fortitude of an angel!

— Как!

She says she never shall think well of anybody again; and one cannot wonder at it, after being so deceived!—meeting with such ingratitude, where so much kindness had been shown, so much confidence had been placed! It was quite out of the benevolence of her heart, that she had asked these young women to her house; merely because she thought they deserved some attention, were harmless, well-behaved girls, and would be pleasant companions; for otherwise we both wished very much to have invited you and Marianne to be with us, while your kind friend there, was attending her daughter. And now to be so rewarded! ‘I wish, with all my heart,’ says poor Fanny in her affectionate way, ‘that we had asked your sisters instead of them.’”

Все время, пока ты ухаживала за мной в моем горе, ты хранила в сердце такую тайну?

Here he stopped to be thanked; which being done, he went on.

И я ещё упрекала тебя в том, что ты счастлива!..

“What poor Mrs. Ferrars suffered, when first Fanny broke it to her, is not to be described.

— Но сказать тебе тогда, насколько ты ошибаешься, было невозможно. — Четыре месяца! — вновь вскричала Марианна. —

While she with the truest affection had been planning a most eligible connection for him, was it to be supposed that he could be all the time secretly engaged to another person!—

И ты была так спокойна! Так весела! Но откуда брались у тебя силы? — Из сознания, что я исполняю свой долг.

!—such a suspicion could never have entered her head! If she suspected any prepossession elsewhere, it could not be in that quarter. ‘ There , to be sure,’ said she, ‘I might have thought myself safe.’ She was quite in an agony. We consulted together, however, as to what should be done, and at last she determined to send for Edward.

Я обещала Люси сохранить её тайну, а потому обязана была избегать всего, что могло бы намекнуть на истинное положение вещей, и я не имела права причинять моим близким и друзьям тревогу, рассеять которую было бы не в моей власти.

He came.

Марианну это, казалось, глубоко поразило.

But I am sorry to relate what ensued.

— Мне часто хотелось разуверить тебя и маму, — добавила Элинор. —

All that Mrs. Ferrars could say to make him put an end to the engagement, assisted too as you may well suppose by my arguments, and Fanny’s entreaties, was of no avail. Duty, affection, every thing was disregarded.

И раза два я пыталась.

I never thought Edward so stubborn, so unfeeling before.

Но убедить вас, не нарушив оказанного мне доверия, я не сумела.

His mother explained to him her liberal designs, in case of his marrying Miss Morton; told him she would settle on him the Norfolk estate, which, clear of land-tax, brings in a good thousand a-year; offered even, when matters grew desperate, to make it twelve hundred; and in opposition to this, if he still persisted in this low connection, represented to him the certain penury that must attend the match.

— Четыре месяца!.. И ты ведь его любила!.. — Да. Но любила я не только его. Мне был дорог душевный покой других, и я радовалась, что могу скрыть от них, как мне тяжело. Теперь я способна думать и говорить об этом без боли.

His own two thousand pounds she protested should be his all; she would never see him again; and so far would she be from affording him the smallest assistance, that if he were to enter into any profession with a view of better support, she would do all in her power to prevent him advancing in it.”

И не хочу, чтобы ты страдала из-за меня, потому что, поверь, я сама уже почти не страдаю. У меня есть опора, и не одна. Насколько я могу судить, горе постигло меня не из-за какого-нибудь моего безрассудства, и я старалась переносить его так, чтобы никого им не удручать. Эдварда мне обвинять не в чем. Я желаю ему счастья в уверенности, что он всегда будет исполнять свой долг, и, хотя сейчас, быть может, его и терзают сожаления, в конце концов он это счастье обретёт.

Here Marianne, in an ecstasy of indignation, clapped her hands together, and cried, “Gracious God! can this be possible!”

Люси достаточно разумна, а это надёжная основа для всего лучшего в семейной жизни.

“Well may you wonder, Marianne,” replied her brother, “at the obstinacy which could resist such arguments as these. Your exclamation is very natural.”

И ведь какой бы чарующей, Марианна, ни была мысль об единственной и неизменной любви, и как бы ни провозглашалось, что все наше счастье навсегда зависит от одного единственного человека, так нельзя...

Marianne was going to retort, but she remembered her promises, and forbore.

так не годится, так не может быть!

“All this, however,” he continued, “was urged in vain. Edward said very little; but what he did say, was in the most determined manner.

Эдвард женится на Люси, он женится на женщине, которая красотой и умом превосходит очень многих, и время, и привычка заставят его забыть, что когда-то другая, как ему казалось, её превосходила...

Nothing should prevail on him to give up his engagement. He would stand to it, cost him what it might.”

— Если ты способна так рассуждать, — сказала Марианна, — если, по-твоему, утрату самого драгоценного так легко восполнить чем-то другим, то твоя решимость, твоё самообладание, пожалуй, не столь уж удивительны.

“Then,” cried Mrs. Jennings with blunt sincerity, no longer able to be silent, “he has acted like an honest man!

Они становятся для меня постижимыми.

I beg your pardon, Mr. Dashwood, but if he had done otherwise, I should have thought him a rascal.

— Я понимаю.

I have some little concern in the business, as well as yourself, for Lucy Steele is my cousin, and I believe there is not a better kind of girl in the world, nor one who more deserves a good husband.”

Ты полагаешь, будто я вообще особых страданий не испытывала. Но, Марианна, четыре месяца все это тяготело надо мной и у меня не было права никому открыться!

John Dashwood was greatly astonished; but his nature was calm, not open to provocation, and he never wished to offend anybody, especially anybody of good fortune. He therefore replied, without any resentment,

Я знала, как глубоко опечалитесь вы с мамой, когда вам станет известна правда, и не могла никак вас подготовить.

“I would by no means speak disrespectfully of any relation of yours, madam. Miss Lucy Steele is, I dare say, a very deserving young woman, but in the present case you know, the connection must be impossible.

Мне рассказала об этом, чуть ли не насильно сделав меня своей наперсницей, та, чья давняя помолвка разрушила мои надежды, — и рассказала, как мне чудилось, со злорадным торжеством.

And to have entered into a secret engagement with a young man under her uncle’s care, the son of a woman especially of such very large fortune as Mrs. Ferrars, is perhaps, altogether a little extraordinary.

В ответ на её подозрения мне следовало сохранять безразличный вид, хотя речь шла о том, что для меня было важнее всего. И так повторялось не один раз.

In short, I do not mean to reflect upon the behaviour of any person whom you have a regard for, Mrs. Jennings.

Мне вновь и вновь приходилось выслушивать, как она описывает свои чаяния и торжествует. Я знала, что навеки разлучена с Эдвардом, и не узнала ни единой подробности, которая заставила бы меня подумать, не к лучшему ли это! Ничто не умалило его достоинств и не доказало, что он ко мне равнодушен.

We all wish her extremely happy; and Mrs. Ferrars’s conduct throughout the whole, has been such as every conscientious, good mother, in like circumstances, would adopt.

Я должна была сносить злобу его сестры и оскорбительное обращение его матери, терпеть кару за чувство, которое не могло подарить мне никакой радости.

It has been dignified and liberal. Edward has drawn his own lot, and I fear it will be a bad one.”

И все это происходило тогда, когда, как тебе известно, у меня были и другие горести.

Marianne sighed out her similar apprehension; and Elinor’s heart wrung for the feelings of Edward, while braving his mother’s threats, for a woman who could not reward him.

Если ты все-таки допускаешь, что и я способна чувствовать, то, конечно, сумеешь представить себе, как я страдала эти дни.

“Well, sir,” said Mrs. Jennings, “and how did it end?”

Спокойствие, с каким я сейчас говорю, утешения, какие я пытаюсь найти, — все это плоды постоянных и мучительных усилий, они возникли не сами собой и вначале не приносили мне никакого облегчения. Нет, Марианна.

“I am sorry to say, ma’am, in a most unhappy rupture:—Edward is dismissed for ever from his mother’s notice. He left her house yesterday, but where he is gone, or whether he is still in town, I do not know; for we of course can make no inquiry.”

Если бы тогда я не была связана обещанием молчать, пожалуй, ничто — даже любовь к самым дорогим для меня людям — не удержало бы меня от того, чтобы открыто показать, как я несчастна!

“Poor young man!—

Марианна совсем присмирела.

!—and what is to become of him?”

— Ах, Элинор! —

“What, indeed, ma’am!

воскликнула она. —

It is a melancholy consideration.

Из-за тебя я себя навсегда возненавидела.

Born to the prospect of such affluence!

Как безжалостна была я с тобой!

I cannot conceive a situation more deplorable. The interest of two thousand pounds—how can a man live on it?—and when to that is added the recollection, that he might, but for his own folly, within three months have been in the receipt of two thousand, five hundred a-year (for Miss Morton has thirty thousand pounds,) I cannot picture to myself a more wretched condition.

С тобой — единственным моим утешением, опорой во всех моих муках, когда казалось, что ты страдаешь только со мной и из-за меня!

We must all feel for him; and the more so, because it is totally out of our power to assist him.”

И это — моя благодарность?

“Poor young man!” cried Mrs. Jennings, “I am sure he should be very welcome to bed and board at my house; and so I would tell him if I could see him.

И так-то я тебе отплачиваю?

It is not fit that he should be living about at his own charge now, at lodgings and taverns.”

Твоё благородство — горький укор мне, потому-то я и порицала твоё поведение!

Elinor’s heart thanked her for such kindness towards Edward, though she could not forbear smiling at the form of it.

За этим признанием последовали нежнейшие ласки.

“If he would only have done as well by himself,” said John Dashwood, “as all his friends were disposed to do by him, he might now have been in his proper situation, and would have wanted for nothing.

Марианна была готова на все, лишь бы искупить свою вину перед сестрой, и Элинор без труда заручилась её обещанием говорить о случившемся без малейшей горечи, при встречах Люси ничем не выдавать возросшей неприязни к ней, а если случай сведёт её с Эдвардом, выказывать ему всю былую сердечность. Уступки были велики, но уж если Марианна признавала себя неправой, никакие жертвы её не останавливали. Обещание сдерживаться она исполнила безупречно.

But as it is, it must be out of anybody’s power to assist him.

Слушая рассуждения миссис Дженнингс о случившемся, она ни разу не изменилась в лице, не возражала ей и даже трижды сказала «да, сударыня».

And there is one thing more preparing against him, which must be worse than all—his mother has determined, with a very natural kind of spirit, to settle that estate upon Robert immediately, which might have been Edward’s, on proper conditions.

Когда же та принялась хвалить Люси, она только пересела с одного стула на другой, а спазму в горле, которую у неё вызвало описание пылкой любви Эдварда, мужественно скрыла. Столь героическое поведение сестры внушило Элинор уверенность, что сама она выдержит любое испытание.

I left her this morning with her lawyer, talking over the business.” “Well!” said Mrs. Jennings, “that is her revenge. Everybody has a way of their own. But I don’t think mine would be, to make one son independent, because another had plagued me.”

Следующее утро принесло с собой новые мучения — их брат почёл необходимым нанести им визит, дабы с весьма мрачным видом обсудить ужасное событие, а также сообщить им, как чувствует себя его супруга.

Marianne got up and walked about the room. “Can anything be more galling to the spirit of a man,” continued John, “than to see his younger brother in possession of an estate which might have been his own?

— Полагаю, вы слышали, — качал он с грустной серьёзностью, едва опустился на стул, — о возмутительнейшем открытии, которое имело вчера место под нашим кровом?

Poor Edward! I feel for him sincerely.”

Они ответили ему лишь утвердительным взглядом, минута была слишком опасной для слов.

A few minutes more spent in the same kind of effusion, concluded his visit; and with repeated assurances to his sisters that he really believed there was no material danger in Fanny’s indisposition, and that they need not therefore be very uneasy about it, he went away; leaving the three ladies unanimous in their sentiments on the present occasion, as far at least as it regarded Mrs. Ferrars’s conduct, the Dashwoods’, and Edward’s.

— Ваша сестра, — продолжал он, — страдала безмерно. Как и миссис Феррарс... Короче говоря, это была сцена столь необоримого отчаяния...

Marianne’s indignation burst forth as soon as he quitted the room; and as her vehemence made reserve impossible in Elinor, and unnecessary in Mrs. Jennings, they all joined in a very spirited critique upon the party.

Но уповаю, буря все же пронесётся, не сокрушив никого из нас.

Marianne was going to retort, but she remembered her promises, and forbore.

Марианна собралась было возразить, но вспомнила своё обещание и промолчала.

“All this, however,” he continued, “was urged in vain.

— Да-да, — возобновил он свой рассказ, — все оказалось тщетным.

Edward said very little; but what he did say, was in the most determined manner.

Эдвард говорил мало, но зато самым решительным тоном.

Nothing should prevail on him to give up his engagement.

Ничто не подвигнет его расторгнуть помолвку.

He would stand to it, cost him what it might.”

Он сдержит слово, во что бы это ему ни обошлось.

“Then,” cried Mrs. Jennings with blunt sincerity, no longer able to be silent, “he has acted like an honest man!

— Значит, — с грубоватой прямотой перебила миссис Дженнингс, не в силах долее молчать, — он вёл себя как порядочный человек!

I beg your pardon, Mr. Dashwood, but if he had done otherwise, I should have thought him a rascal.

Прошу у вас прощенья, мистер Дэшвуд, но, поступи он иначе, я бы сказала, что он негодяй!

Это дело имеет такое же отношение ко мне, как и к вам, потому что Люси Стил моя родственница, и я убеждена, что в мире не найти девушки лучше и более достойной хорошего мужа!

Джон Дэшвуд весьма удивился, но он был флегматичен, неуязвим к уколам и предпочитал со всеми ладить, а уж тем более с обладателями приличных состояний, и потому ответил без малейшей досады.

“I would by no means speak disrespectfully of any relation of yours, madam.

— Сударыня, я никогда не позволю себе отозваться непочтительно о тех, кто имеет честь состоять с вами в родстве.

Miss Lucy Steele is, I dare say, a very deserving young woman, but in the present case you know, the connection must be impossible.

И мисс Люси Стил, не спорю, особа, возможно, весьма достойная, но брак этот, как вы сами понимаете, невозможен.

Согласиться же на тайную помолвку с юношей, порученным попечениям её дяди, и тем более с сыном столь состоятельной дамы, как миссис Феррарс, это все-таки, пожалуй, немного чересчур.

In short, I do not mean to reflect upon the behaviour of any person whom you have a regard for, Mrs. Jennings.

Но, впрочем, миссис Дженнингс, я вовсе не намерен бросать тень на поведение тех, кто пользуется вашим расположением.

We all wish her extremely happy; and Mrs. Ferrars’s conduct throughout the whole, has been such as every conscientious, good mother, in like circumstances, would adopt.

Мы все желаем ей всяческого счастья, а миссис Феррарс с начала и до конца вела себя так, как на её месте вела бы себя любая нежная и заботливая мать.

It has been dignified and liberal.

Великодушно и щедро.

Edward has drawn his own lot, and I fear it will be a bad one.”

Эдвард сам выбрал свой жребий и, боюсь, тяжкий.

Marianne sighed out her similar apprehension; and Elinor’s heart wrung for the feelings of Edward, while braving his mother’s threats, for a woman who could not reward him.

Марианна вздохнула, разделяя его опасения, а сердце Элинор разрывалось при мысли, что должен был чувствовать Эдвард, пренебрегая угрозами матери ради той, кто ничем не могла его вознаградить за подобное благородство.

“Well, sir,” said Mrs. Jennings, “and how did it end?”

— Но как же все это кончилось, сударь? — спросила миссис Дженнингс.

“I am sorry to say, ma’am, in a most unhappy rupture:—

— Сколь ни грустно, сударыня, самым прискорбным разрывом.

:—Edward is dismissed for ever from his mother’s notice.

Мать отреклась от Эдварда.

He left her house yesterday, but where he is gone, or whether he is still in town, I do not know; for we of course can make no inquiry.”

Он вчера же покинул её дом, но, куда он отправился и в Лондоне ли он ещё, мне неизвестно. Ведь мы, разумеется, никаких справок наводить не можем.

“Poor young man!—

— Бедный молодой человек!

!—and what is to become of him?”

Что с ним теперь будет?

“What, indeed, ma’am!

— Поистине, сударыня, весьма печальная мысль!

It is a melancholy consideration. Born to the prospect of such affluence!

Рождением предназначенный для столь обеспеченной жизни!

I cannot conceive a situation more deplorable.

Право, не представляю себе участи более злополучной!

The interest of two thousand pounds—how can a man live on it?—

Проценты с двух тысяч фунтов — кто способен прожить на них?

?—and when to that is added the recollection, that he might, but for his own folly, within three months have been in the receipt of two thousand, five hundred a-year (for Miss Morton has thirty thousand pounds,) I cannot picture to myself a more wretched condition.

И терзания при мысли, что он, если бы не его собственное безумие, через какие-то три месяца получал бы годовой доход в две тысячи пятьсот фунтов. (Мисс Мортон ведь имеет тридцать тысяч фунтов.) Более тяжкого положения я вообразить не могу.

We must all feel for him; and the more so, because it is totally out of our power to assist him.”

Мы все должны ему сочувствовать, тем более что не в нашей власти хоть чем-нибудь облегчить его участь.

“Poor young man!”

— Бедняжка! —

cried Mrs. Jennings, “I am sure he should be very welcome to bed and board at my house; and so I would tell him if I could see him.

вскричала миссис Дженнингс. — У меня он всегда найдёт стол и кров, как я и скажу ему, едва только увижу.

It is not fit that he should be living about at his own charge now, at lodgings and taverns.”

Нельзя же допустить, чтобы он сейчас жил на свой счёт в каком-нибудь захудалом пансионе или дешёвой гостинице!

Elinor’s heart thanked her for such kindness towards Edward, though she could not forbear smiling at the form of it.

Элинор мысленно поблагодарила её за доброту к Эдварду, хотя и не могла не улыбнуться тому, как доброта эта была выражена.

— Если бы он только соизволил позаботиться о себе в той мере, в какой его близкие желали позаботиться о нем, — сказал мистер Джон Дэшвуд, — то уже занял бы приличествующее ему положение и ни в чем не нуждался.

But as it is, it must be out of anybody’s power to assist him.

Но теперь никто не в силах оказать ему помощь.

И ему готовится ещё один удар, пожалуй, самый тяжкий. Его матушка в весьма естественном гневе решила немедля передать в собственность Роберту имение, предназначавшееся Эдварду, если бы он вёл себя достойно.

I left her this morning with her lawyer, talking over the business.”

Когда я расстался с ней нынче утром, она советовалась об этом со своим поверенным.

“Well!”

— Что же! —

said Mrs. Jennings, “that is her revenge.

сказала миссис Дженнингс. — Такова её месть.

Everybody has a way of their own.

Каждый сводит счёты по-своему.

But I don’t think mine would be, to make one son independent, because another had plagued me.”

Но вот я бы не стала обогащать одного сына, потому что другой мне перечил!

Marianne got up and walked about the room.

Марианна встала и прошлась по комнате.

“Can anything be more galling to the spirit of a man,” continued John, “than to see his younger brother in possession of an estate which might have been his own?

— Что может язвить молодого человека больнее, — продолжал Джон, — чем зреть младшего брата владельцем имения, которое должно было принадлежать ему самому?

Poor Edward!

Несчастный Эдвард!

I feel for him sincerely.”

Я всей душой ему сострадаю.

После нескольких минут таких же сетований он встал, неоднократно заверил сестёр, что недуг Фанни, по его искреннему убеждению, большой опасностью не угрожает, а потому им не следует излишне тревожиться, и наконец удалился, оставив своих собеседниц при едином мнении — во всяком случае, во всем, что касалось поведения миссис Феррарс, его с Фанни и Эдварда.

Едва дверь за ним закрылась, как Марианна дала волю своему негодованию, и столь бурно, что Элинор тоже не сдержалась, а миссис Дженнингс и не намеревалась сдерживаться, и все трое с превеликим жаром принялись обсуждать и осуждать.

Get short URL

Text alignment