He looked into his sickly, consumptive face, and he was more and more sorry for him, and he could not force himself to listen to what his brother was telling him about the association.

Он видел, что эта артель есть только якорь спасения от презрения к самому себе.

He saw that this association was a mere anchor to save him from self-contempt.

Николай Левин продолжал говорить:

Nikolay Levin went on talking:

–Ты знаешь, что капитал давит работника, – работники у нас, мужики, несут всю тягость труда и поставлены так, что, сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из своего скотского положения.

“You know that capital oppresses the laborer. The laborers with us, the peasants, bear all the burden of labor, and are so placed that however much they work they can’t escape from their position of beasts of burden.

Все барыши заработной платы, на которые они бы могли улучшить своё положение, доставить себе досуг и вследствие этого образование, все излишки платы – отнимаются у них капиталистами.

All the profits of labor, on which they might improve their position, and gain leisure for themselves, and after that education, all the surplus values are taken from them by the capitalists.

И так сложилось общество, что чем больше они будут работать, тем больше будут наживаться купцы, землевладельцы, а они будут скоты рабочие всегда.

And society’s so constituted that the harder they work, the greater the profit of the merchants and landowners, while they stay beasts of burden to the end.

И этот порядок нужно изменить, – кончил он и вопросительно посмотрел на брата.

And that state of things must be changed,” he finished up, and he looked questioningly at his brother.

–Да, разумеется, – сказал Константин, вглядываясь в румянец, выступивший под выдающимися костями щек брата.

“Yes, of course,” said Konstantin, looking at the patch of red that had come out on his brother’s projecting cheekbones.

–И мы вот устраиваем артель слесарную, где все производство, и барыш, и, главное, орудия производства, все будет общее.

“And so we’re founding a locksmiths’ association, where all the production and profit and the chief instruments of production will be in common.”

–Где же будет артель? –

“Where is the association to be?”

спросил Константин Левин.

asked Konstantin Levin.

–В селе Воздреме Казанской губернии.

“In the village of Vozdrem, Kazan government.”

–Да отчего же в селе?

“But why in a village?

В сёлах, мне кажется, и так дела много.

In the villages, I think, there is plenty of work as it is.

Зачем в селе слесарная артель?

Why a locksmiths’ association in a village?”

–А затем, что мужики теперь такие же рабы, какими были прежде, и от этого-то вам с Сергеем Иванычем и неприятно, что их хотят вывести из этого рабства, – сказал Николай Левин, раздражённый возражением.

“Why? Because the peasants are just as much slaves as they ever were, and that’s why you and Sergey Ivanovitch don’t like people to try and get them out of their slavery,” said Nikolay Levin, exasperated by the objection.

Константин Левин вздохнул, оглядывая в это время комнату, мрачную и грязную.

Konstantin Levin sighed, looking meanwhile about the cheerless and dirty room.

Этот вздох, казалось, ещё более раздражил Николая.

This sigh seemed to exasperate Nikolay still more.

–Знаю ваши с Сергеем Иванычем аристократические воззрения.

“I know your and Sergey Ivanovitch’s aristocratic views.

Знаю, что он все силы ума употребляет на то, чтоб оправдать существующее зло.

I know that he applies all the power of his intellect to justify existing evils.”

–Нет, да к чему ты говоришь о Сергей Иваныче? –

“No; and what do you talk of Sergey Ivanovitch for?”

проговорил, улыбаясь, Левин.

said Levin, smiling.

–Сергей Иваныч?

“Sergey Ivanovitch?

А вот к чему! –

I’ll tell you what for!”

вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, – вот к чему…

Nikolay Levin shrieked suddenly at the name of Sergey Ivanovitch. “I’ll tell you what for....

Да что говорить?

But what’s the use of talking?

Только одно…

There’s only one thing....

Для чего ты приехал ко мне?

What did you come to me for?

Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! –

You look down on this, and you’re welcome to,—and go away, in God’s name go away!”

кричал он, вставая со стула, – и ступай, и ступай!

he shrieked, getting up from his chair. “And go away, and go away!”

–Я нисколько не презираю, – робко сказал Константин Левин. –

“I don’t look down on it at all,” said Konstantin Levin timidly.

Я даже и не спорю.

“I don’t even dispute it.”

В это время вернулась Марья Николаевна.

At that instant Marya Nikolaevna came back.

Николай Левин сердито оглянулся на неё.

Nikolay Levin looked round angrily at her.

Она быстро подошла к нему и что-то прошептала.

She went quickly to him, and whispered something.

–Я нездоров, я раздражителен стал, – проговорил, успокаиваясь и тяжело дыша, Николай Левин, – и потом ты мне говоришь о Сергей Иваныче и его статье.

“I’m not well; I’ve grown irritable,” said Nikolay Levin, getting calmer and breathing painfully; “and then you talk to me of Sergey Ivanovitch and his article.

Это такой вздор, такая фальшь, такое самообманыванье.

It’s such rubbish, such lying, such self-deception.

Что может писать о справедливости человек, который её не знает?

What can a man write of justice who knows nothing of it?

Вы читали его статью? –

Have you read his article?”

обратился он к Крицкому, опять садясь к столу и сдвигая с него до половины насыпанные папиросы, чтоб опростать место.

he asked Kritsky, sitting down again at the table, and moving back off half of it the scattered cigarettes, so as to clear a space.

–Я не читал, – мрачно сказал Крицкий, очевидно не хотевший вступать в разговор.

“I’ve not read it,” Kritsky responded gloomily, obviously not desiring to enter into the conversation.

–Отчего? –

“Why not?”

с раздражением обратился теперь к Крицкому Николай Левин.

said Nikolay Levin, now turning with exasperation upon Kritsky.

–Потому что не считаю нужным терять на это время.

“Because I didn’t see the use of wasting my time over it.”

–То есть, позвольте, почему ж вы знаете, что вы потеряете время?

“Oh, but excuse me, how did you know it would be wasting your time?

Многим статья эта недоступна, то есть выше их.

That article’s too deep for many people—that’s to say it’s over their heads.

Но я другое дело, я вижу насквозь его мысли и знаю, почему это слабо.

But with me, it’s another thing; I see through his ideas, and I know where its weakness lies.”

Все замолчали.

Everyone was mute.

Крицкий медлительно встал и взялся за шапку.

Kritsky got up deliberately and reached his cap.

–Не хотите ужинать?

“Won’t you have supper?

Ну, прощайте.

All right, good-bye!

Завтра приходите со слесарем.

Come round tomorrow with the locksmith.”

Только что Крицкий вышел, Николай Левин улыбнулся и подмигнул.

Kritsky had hardly gone out when Nikolay Levin smiled and winked.

–Тоже плох, – проговорил он. –

“He’s no good either,” he said.

Ведь я вижу…

“I see, of course....”

Но в это время Крицкий в дверях позвал его.

But at that instant Kritsky, at the door, called him....

–Что ещё нужно? –

“What do you want now?”

сказал он и вышел к нему в коридор.

he said, and went out to him in the passage.

Оставшись один с Марьей Николаевной, Левин обратился к ней.

Left alone with Marya Nikolaevna, Levin turned to her.

–А вы давно с братом? –

“Have you been long with my brother?”

сказал он ей.

he said to her.

–Да вот уж второй год.

“Yes, more than a year.

Здоровье их очень плохо стало.

Nikolay Dmitrievitch’s health has become very poor.

Пьют много, – сказала она.

Nikolay Dmitrievitch drinks a great deal,” she said.

–То есть как пьет?

“That is ... how does he drink?”

–Водку пьют, а им вредно.

“Drinks vodka, and it’s bad for him.”

–А разве много? –

“And a great deal?”

прошептал Левин.

whispered Levin.

–Да, – сказала она, робко оглядываясь на дверь, в которой показался Николай Левин.

“Yes,” she said, looking timidly towards the doorway, where Nikolay Levin had reappeared.

–О чем вы говорили? –

“What were you talking about?”

сказал он, хмурясь и переводя испуганные глаза с одного на другого. –

he said, knitting his brows, and turning his scared eyes from one to the other.

О чем?

“What was it?”

–Ни о чем, – смутясь, отвечал Константин.

“Oh, nothing,” Konstantin answered in confusion.

–А не хотите говорить, как хотите. Только нечего тебе с ней говорить.

“Oh, if you don’t want to say, don’t. Only it’s no good your talking to her.

Она девка, а ты барин, – проговорил он, подёргиваясь шеей.

She’s a wench, and you’re a gentleman,” he said with a jerk of the neck.

–Ты, я ведь вижу, все понял и оценил и с сожалением относишься к моим заблуждениям, – заговорил он опять, возвышая голос.

“You understand everything, I see, and have taken stock of everything, and look with commiseration on my shortcomings,” he began again, raising his voice.

–Николай Дмитрич, Николай Дмитрич, – прошептала опять Марья Николаевна, приближаясь к нему.

“Nikolay Dmitrievitch, Nikolay Dmitrievitch,” whispered Marya Nikolaevna, again going up to him.

–Ну, хорошо, хорошо!..

“Oh, very well, very well!...

Да что ж ужин?

But where’s the supper?

А, вот и он, – проговорил он, увидав лакея с подносом. –

Ah, here it is,” he said, seeing a waiter with a tray.

Сюда, сюда ставь, – проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. –

“Here, set it here,” he added angrily, and promptly seizing the vodka, he poured out a glassful and drank it greedily.

Выпей, хочешь? –

“Like a drink?”

обратился он к брату, тотчас же повеселев. –

he turned to his brother, and at once became better humored.

Ну, будет о Сергее Иваныче.

“Well, enough of Sergey Ivanovitch.

Я все-таки рад тебя видеть.

I’m glad to see you, anyway.

Что там ни толкуй, а все не чужие.

After all’s said and done, we’re not strangers.

Ну, выпей же.

Come, have a drink.

Расскажи, что ты делаешь? – продолжал он, жадно пережёвывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. –

Tell me what you’re doing,” he went on, greedily munching a piece of bread, and pouring out another glassful.

Как ты живёшь?

“How are you living?”

–Живу один в деревне, как жил прежде, занимаюсь хозяйством, – отвечал Константин, с ужасом вглядываясь в жадность, с которою брат его пил и ел, и стараясь скрыть своё внимание.

“I live alone in the country, as I used to. I’m busy looking after the land,” answered Konstantin, watching with horror the greediness with which his brother ate and drank, and trying to conceal that he noticed it.

–Отчего ты не женишься?

“Why don’t you get married?”

–Не пришлось, – покраснев, отвечал Константин.

“It hasn’t happened so,” Konstantin answered, reddening a little.

–Отчего?

“Why not?

Мне – кончено!

For me now ... everything’s at an end!

Я свою жизнь испортил.

I’ve made a mess of my life.

Это я сказал и скажу, что, если бы мне дали тогда мою часть, когда мне она нужна была, вся жизнь моя была бы другая.

But this I’ve said, and I say still, that if my share had been given me when I needed it, my whole life would have been different.”

Константин Дмитрич поспешил отвести разговор.

Konstantin made haste to change the conversation.

–А ты знаешь, что твой Ванюшка у меня в Покровском конторщиком? – сказал он.

“Do you know your little Vanya’s with me, a clerk in the countinghouse at Pokrovskoe.”

Николай дёрнул шеей и задумался.

Nikolay jerked his neck, and sank into thought.

–Да расскажи мне, что делается в Покровском?

“Yes, tell me what’s going on at Pokrovskoe.

Что, дом все стоит, и березы, и наша классная?

Is the house standing still, and the birch trees, and our schoolroom?

А Филипп-садовник, неужели жив?

And Philip the gardener, is he living?

Как я помню беседку и диван!

How I remember the arbor and the seat!

Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было.

Now mind and don’t alter anything in the house, but make haste and get married, and make everything as it used to be again.

Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.

Then I’ll come and see you, if your wife is nice.”

–Да приезжай теперь ко мне, – сказал Левин. –

“But come to me now,” said Levin.

Как бы мы хорошо устроились!

“How nicely we would arrange it!”

–Я бы приехал к тебе, если бы знал, что не найду Сергея Иваныча.

“I’d come and see you if I were sure I should not find Sergey Ivanovitch.”

–Ты его не найдёшь.

“You wouldn’t find him there.

Я живу совершенно независимо от него.

I live quite independently of him.”

–Да, но, как ни говори, ты должен выбрать между мною и им, – сказал он, робко глядя в глаза брату.

“Yes, but say what you like, you will have to choose between me and him,” he said, looking timidly into his brother’s face.

Эта робость тронула Константина.

This timidity touched Konstantin.

–Если хочешь знать всю мою исповедь в этом отношении, я скажу тебе, что в вашей ссоре с Сергеем Иванычем я не беру ни той, ни другой стороны.

“If you want to hear my confession of faith on the subject, I tell you that in your quarrel with Sergey Ivanovitch I take neither side.

Вы оба неправы.

You’re both wrong.

Ты неправ более внешним образом, а он более внутренно.

You’re more wrong externally, and he inwardly.”

–А, а!

“Ah, ah!

Ты понял это, ты понял это? –

You see that, you see that!”

радостно закричал Николай.

Nikolay shouted joyfully.

–Но я, лично, если ты хочешь знать, больше дорожу дружбой с тобой, потому что…

“But I personally value friendly relations with you more because....”

–Почему, почему?

“Why, why?”

Константин не мог сказать, что он дорожит потому, что Николай несчастен и ему нужна дружба.

Konstantin could not say that he valued it more because Nikolay was unhappy, and needed affection.

Но Николай понял, что он хотел сказать именно это, и, нахмурившись, взялся опять за водку.

But Nikolay knew that this was just what he meant to say, and scowling he took up the vodka again.

–Будет, Николай Дмитрич! –

“Enough, Nikolay Dmitrievitch!”

сказала Марья Николаевна, протягивая пухлую обнажённую руку к графинчику.

said Marya Nikolaevna, stretching out her plump, bare arm towards the decanter.

“Let it be!

Don’t insist!

I’ll beat you!”

he shouted.

Марья Николаевна улыбнулась кроткою и доброю улыбкой, которая сообщилась и Николаю, и приняла водку.

Marya Nikolaevna smiled a sweet and good-humored smile, which was at once reflected on Nikolay’s face, and she took the bottle.

–Да ты думаешь, она ничего не понимает? –

“And do you suppose she understands nothing?”

сказал Николай. –

said Nikolay.

Она все это понимает лучше всех нас.

“She understands it all better than any of us.

Правда, что есть в ней что-то хорошее, милое?

Isn’t it true there’s something good and sweet in her?”

–Вы никогда прежде не были в Москве? –

“Were you never before in Moscow?”

сказал ей Константин, чтобы сказать что-нибудь.

Konstantin said to her, for the sake of saying something.

–Да не говори ей вы.

“Only you mustn’t be polite and stiff with her.

Она этого боится.

It frightens her.

Ей никто, кроме мирового судьи, когда её судили за то, что она хотела уйти из дома разврата, никто не говорил вы.

No one ever spoke to her so but the justices of the peace who tried her for trying to get out of a house of ill-fame.

Боже мой, что это за бессмыслица на свете! –

Mercy on us, the senselessness in the world!”

вдруг вскрикнул он. –

he cried suddenly.

Эти новые учреждения, эти мировые судьи, земство, что это за безобразие!

“These new institutions, these justices of the peace, rural councils, what hideousness it all is!”

И он начал рассказывать свои столкновения с новыми учреждениями.

And he began to enlarge on his encounters with the new institutions.

Константин Левин слушал его, и то отрицание смысла во всех общественных учреждениях, которое он разделял с ним и часто высказывал, было ему неприятно теперь из уст брата.

Konstantin Levin heard him, and the disbelief in the sense of all public institutions, which he shared with him, and often expressed, was distasteful to him now from his brother’s lips.

–На том свете поймём все это, – сказал он шутя.

“In another world we shall understand it all,” he said lightly.

–На том свете?

“In another world!

Ох, не люблю я тот свет!

Ah, I don’t like that other world!

Не люблю, – сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. –

I don’t like it,” he said, letting his scared eyes rest on his brother’s eyes.

И ведь вот кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. –

“Here one would think that to get out of all the baseness and the mess, one’s own and other people’s, would be a good thing, and yet I’m afraid of death, awfully afraid of death.”

Он содрогнулся. –

He shuddered.

Да выпей что-нибудь.

“But do drink something.

Хочешь шампанского?

Would you like some champagne?

Или поедем куда-нибудь.

Or shall we go somewhere?

Поедем к цыганам!

Let’s go to the Gypsies!

Знаешь, я очень полюбил цыган и русские песни.

Do you know I have got so fond of the Gypsies and Russian songs.”

Язык его стал мешаться, и он пошёл перескакивать с одного предмета на другой.

His speech had begun to falter, and he passed abruptly from one subject to another.

Константин с помощью Маши уговорил его никуда не ездить и уложил спать совершенно пьяного.

Konstantin with the help of Masha persuaded him not to go out anywhere, and got him to bed hopelessly drunk.

Маша обещала писать Константину в случае нужды и уговаривать Николая Левина приехать жить к брату.

Masha promised to write to Konstantin in case of need, and to persuade Nikolay Levin to go and stay with his brother.

Get short URL

Text alignment