Reading room | Лев Толстой | Анна Каренина | 📋 | 📖 | 🔀 | Russian ⇄ English

Chapter 4

Варенька в своём белом платке на чёрных волосах, окружённая детьми, добродушно и весело занятая ими и, очевидно, взволнованная возможностью объяснения с нравящимся ей мужчиною, была очень привлекательна.

Varenka, with her white kerchief on her black hair, surrounded by the children, gaily and good-humoredly looking after them, and at the same time visibly excited at the possibility of receiving a declaration from the man she cared for, was very attractive.

Сергей Иванович ходил рядом с ней и не переставая любовался ею.

Sergey Ivanovitch walked beside her, and never left off admiring her.

Глядя на неё, он вспоминал все те милые речи, которые он слышал от неё, все, что знал про неё хорошего, и все более и более сознавал, что чувство, которое он испытывает к ней, есть что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только раз, в первой молодости.

Looking at her, he recalled all the delightful things he had heard from her lips, all the good he knew about her, and became more and more conscious that the feeling he had for her was something special that he had felt long, long ago, and only once, in his early youth.

Чувство радости от близости к ней, все усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в её корзинку найденный им огромный на тонком корне с завернувшимися краями березовый гриб, он взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного волнения, покрывшую её лицо, сам смутился и улыбнулся ей молча такою улыбкой, которая слишком много говорила.

The feeling of happiness in being near her continually grew, and at last reached such a point that, as he put a huge, slender-stalked agaric fungus in her basket, he looked straight into her face, and noticing the flush of glad and alarmed excitement that overspread her face, he was confused himself, and smiled to her in silence a smile that said too much.

«Если так, – сказал он себе, – я должен обдумать и решить, а не отдаваться, как мальчик, увлечению минуты».

“If so,” he said to himself, “I ought to think it over and make up my mind, and not give way like a boy to the impulse of a moment.”

–Пойду теперь независимо от всех собирать грибы, а то мои приобретения незаметны, – сказал он и пошёл один с опушки леса, где они ходили по шелковистой низкой траве между редкими старыми березами, в середину леса, где между белыми березовыми стволами серели стволы осины и темнели кусты орешника.

“I’m going to pick by myself apart from all the rest, or else my efforts will make no show,” he said, and he left the edge of the forest where they were walking on low silky grass between old birch trees standing far apart, and went more into the heart of the wood, where between the white birch trunks there were gray trunks of aspen and dark bushes of hazel.

Отойдя шагов сорок и зайдя за куст бересклета в полном цвету с его розово-красными серёжками, Сергей Иванович, зная, что его не видят, остановился.

Walking some forty paces away, Sergey Ivanovitch, knowing he was out of sight, stood still behind a bushy spindle-tree in full flower with its rosy red catkins.

Вокруг него было совершенно тихо.

It was perfectly still all round him.

Только вверху берез, под которыми он стоял, как рой пчел, неумолкаемо шумели мухи, и изредка доносились голоса детей.

Only overhead in the birches under which he stood, the flies, like a swarm of bees, buzzed unceasingly, and from time to time the children’s voices were floated across to him.

Вдруг недалеко с края леса прозвучал контральтовый голос Вареньки, звавший Гришу, и радостная улыбка выступила на лицо Сергея Ивановича.

All at once he heard, not far from the edge of the wood, the sound of Varenka’s contralto voice, calling Grisha, and a smile of delight passed over Sergey Ivanovitch’s face.

Сознав эту улыбку, Сергей Иванович покачал неодобрительно головой на своё состояние и, достав сигару, стал закуривать.

Conscious of this smile, he shook his head disapprovingly at his own condition, and taking out a cigar, he began lighting it.

Он долго не мог зажечь спичку о ствол березы.

For a long while he could not get a match to light against the trunk of a birch tree.

Нежная плёнка белой коры облепляла фосфор, и огонь тух.

The soft scales of the white bark rubbed off the phosphorus, and the light went out.

Наконец одна из спичек загорелась, и пахучий дым сигары колеблющеюся широкою скатертью определённо потянулся вперёд и вверх над кустом под спускавшиеся ветки березы.

At last one of the matches burned, and the fragrant cigar smoke, hovering uncertainly in flat, wide coils, stretched away forwards and upwards over a bush under the overhanging branches of a birch tree.

Следя глазами за полосой дыма, Сергей Иванович пошёл тихим шагом, обдумывая своё состояние.

Watching the streak of smoke, Sergey Ivanovitch walked gently on, deliberating on his position.

«Отчего же и нет? –

“Why not?”

думал он. –

he thought.

Если б это была вспышка или страсть, если б я испытывал только это влечение – это взаимное влечение (я могу сказать взаимное), но чувствовал бы, что оно идёт вразрез со всем складом моей жизни, если б я чувствовал, что, отдавшись этому влечению, я изменяю своему призванию и долгу…

“If it were only a passing fancy or a passion, if it were only this attraction—this mutual attraction (I can call it a mutual attraction), but if I felt that it was in contradiction with the whole bent of my life—if I felt that in giving way to this attraction I should be false to my vocation and my duty ...

но этого нет.

but it’s not so.

Одно, что я могу сказать против, это то, что, потеряв Marie, я говорил себе, что останусь верен её памяти.

The only thing I can say against it is that, when I lost Marie, I said to myself that I would remain faithful to her memory.

Одно это я могу сказать против своего чувства…

That’s the only thing I can say against my feeling....

Это важно», – говорил себе Сергей Иванович, чувствуя вместе с тем, что это соображение для него лично не могло иметь никакой важности, а разве только портило в глазах других людей его поэтическую роль.

That’s a great thing,” Sergey Ivanovitch said to himself, feeling at the same time that this consideration had not the slightest importance for him personally, but would only perhaps detract from his romantic character in the eyes of others.

«Но, кроме этого, сколько бы я ни искал, я ничего не найду, что бы сказать против моего чувства.

“But apart from that, however much I searched, I should never find anything to say against my feeling.

Если бы я выбирал одним разумом, я ничего не мог бы найти лучше».

If I were choosing by considerations of suitability alone, I could not have found anything better.”

Сколько он ни вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он не мог вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла все, именно все качества, которые он, холодно рассуждая, желал видеть в своей жене.

However many women and girls he thought of whom he knew, he could not think of a girl who united to such a degree all, positively all, the qualities he would wish to see in his wife.

Она имела всю прелесть и свежесть молодости, но не была ребёнком, и если любила его, то любила сознательно, как должна любить женщина: это было одно.

She had all the charm and freshness of youth, but she was not a child; and if she loved him, she loved him consciously as a woman ought to love; that was one thing.

Другое: она была не только далека от светскости, но, очевидно, имела отвращение к свету, а вместе с тем знала свет и имела все те приемы женщины хорошего общества, без которых для Сергея Ивановича была немыслима подруга жизни.

Another point: she was not only far from being worldly, but had an unmistakable distaste for worldly society, and at the same time she knew the world, and had all the ways of a woman of the best society, which were absolutely essential to Sergey Ivanovitch’s conception of the woman who was to share his life.

Третье: она была религиозна, и не как ребёнок безотчётно религиозна и добра, какою была, например, Кити;

Thirdly: she was religious, and not like a child, unconsciously religious and good, as Kitty, for example, was, but her life was founded on religious principles.

но жизнь её была основана на религиозных убеждениях.

Even in trifling matters, Sergey Ivanovitch found in her all that he wanted in his wife: she was poor and alone in the world, so she would not bring with her a mass of relations and their influence into her husband’s house, as he saw now in Kitty’s case.

Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней все то, чего он желал от жены: она была бедна и одинока, так что она не приведёт с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как это он видел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной жизни.

She would owe everything to her husband, which was what he had always desired too for his future family life.

И эта девушка, соединявшая в себе все эти качества, любила его.

And this girl, who united all these qualities, loved him.

Он был скромен, но не мог не видеть этого.

He was a modest man, but he could not help seeing it.

И он любил её.

And he loved her.

Одно соображение против – были его года.

There was one consideration against it—his age.

Но его порода долговечна, у него не было ни одного седого волоса, ему никто не давал сорока лет, и он помнил, что Варенька говорила, что только в России люди в пятьдесят лет считают себя стариками, а что во Франции пятидесятилетний человек считает себя dans la force de l’âge,💬 а сорокалетний – un jeune homme.💬

But he came of a long-lived family, he had not a single gray hair, no one would have taken him for forty, and he remembered Varenka’s saying that it was only in Russia that men of fifty thought themselves old, and that in France a man of fifty considers himself dans la force de l’âge , while a man of forty is un jeune homme .

Но что значил счёт годов, когда он чувствовал себя молодым душой, каким он был двадцать лет тому назад?

But what did the mere reckoning of years matter when he felt as young in heart as he had been twenty years ago?

Разве не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в жёлтом платье и с корзинкой, шедшей лёгким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного поля и за полем далёкого старого леса, испещрённого желтизною, тающего в синей дали?

Was it not youth to feel as he felt now, when coming from the other side to the edge of the wood he saw in the glowing light of the slanting sunbeams the gracious figure of Varenka in her yellow gown with her basket, walking lightly by the trunk of an old birch tree, and when this impression of the sight of Varenka blended so harmoniously with the beauty of the view, of the yellow oatfield lying bathed in the slanting sunshine, and beyond it the distant ancient forest flecked with yellow and melting into the blue of the distance?

Сердце его радостно сжалось.

His heart throbbed joyously.

Чувство умиления охватило его.

A softened feeling came over him.

Он почувствовал, что решился.

He felt that he had made up his mind.

Варенька, только что присевшая, чтобы поднять гриб, гибким движением поднялась и оглянулась.

Varenka, who had just crouched down to pick a mushroom, rose with a supple movement and looked round.

Бросив сигару, Сергей Иванович решительными шагами направился к ней.

Flinging away the cigar, Sergey Ivanovitch advanced with resolute steps towards her.

Губы Вареньки дрожали от волнения, когда она ответила:

Varenka’s lips quivered with emotion as she answered:

– В шляпке нет разницы, но в корне.

“In the top part there is scarcely any difference, it’s in the stalk.”

И как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что дело кончено, что то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение их, дошедшее пред этим до высшей степени, стало утихать.

And as soon as these words were uttered, both he and she felt that it was over, that what was to have been said would not be said; and their emotion, which had up to then been continually growing more intense, began to subside.

– Березовый гриб – корень его напоминает двухдневную небритую бороду брюнета, – сказал уже покойно Сергей Иванович.

“The birch mushroom’s stalk suggests a dark man’s chin after two days without shaving,” said Sergey Ivanovitch, speaking quite calmly now.

– Да, это правда, – улыбаясь, отвечала Варенька, и невольно направление их прогулки изменилось.

“Yes, that’s true,” answered Varenka smiling, and unconsciously the direction of their walk changed.

Они стали приближаться к детям.

They began to turn towards the children.

Вареньке было и больно и стыдно, но вместе с тем она испытывала и чувство облегчения.

Varenka felt both sore and ashamed; at the same time she had a sense of relief.

Возвратившись домой и перебирая все доводы, Сергей Иванович нашёл, что он рассуждал неправильно.

When he had got home again and went over the whole subject, Sergey Ivanovitch thought his previous decision had been a mistaken one.

Он не мог изменить памяти Marie.

He could not be false to the memory of Marie.

– Тише, дети, тише! –

“Gently, children, gently!”

даже сердито закричал Левин на детей, становясь пред женой, чтобы защитить её, когда толпа детей с визгом радости разлетелась им навстречу.

Levin shouted quite angrily to the children, standing before his wife to protect her when the crowd of children flew with shrieks of delight to meet them.

После детей вышли из лесу и Сергей Иванович с Варенькой.

Behind the children Sergey Ivanovitch and Varenka walked out of the wood.

Кити не нужно было спрашивать Вареньку; она по спокойным и несколько пристыженным выражениям обоих лиц поняла, что планы её не сбылись.

Kitty had no need to ask Varenka; she saw from the calm and somewhat crestfallen faces of both that her plans had not come off.

– Ну, что? –

“Well?”

спросил её муж, когда они опять возвращались домой.

her husband questioned her as they were going home again.

– Не берет, – сказала Кити, улыбкой и манерой говорить напоминая отца, что часто с удовольствием замечал в ней Левин.

“It doesn’t bite,” said Kitty, her smile and manner of speaking recalling her father, a likeness Levin often noticed with pleasure.

– Как не берет?

“How doesn’t bite?”