![]() |
ГЛАВА X |
Первая ночёвка. – |
Под парусиновым пологом. – |
Мольба о помощи. – |
Коварство чайника и как с ним бороться. – |
Ужин. – |
Способ достижения нравственного совершенства. – |
Срочно требуется хорошо осушённый необитаемый остров с удобствами, желательно в южной части Тихого океана. – |
Забавный случай с отцом Джорджа. – |
Бессонная ночь |
Мы с Гаррисом уже подумывали о том, не случилось ли что-нибудь в этом роде и с Белл-Уирским шлюзом. |
Джордж тянул лодку до Стейнза; там мы его сменили, и нам уже стало казаться, что мы прошагали миль сорок, волоча за собой груз тонн в пятьдесят. |
Мы добрались до места в половине восьмого. Тут все мы уселись в лодку, подгребли к левому берегу и стали высматривать, где бы причалить. |
Сначала мы думали добраться до острова Великой Хартии Вольностей – живописного уголка, где река делает излучину, прокладывая себе путь через очаровательную зелёную долину, – и устроить привал в одной из маленьких бухточек, которыми изобилует остров. |
Но почему-то оказалось, что теперь мы не так уж стремимся к красотам природы, как утром. |
Для первого ночлега нас бы вполне устроил, скажем, клочок берега между угольной баржей и газовым заводом. |
У нас не было потребности в живописном пейзаже. |
Мы хотели поужинать и лечь спать. |
Тем не менее мы подгребли к стрелке острова, называемой «Мыс пикников», и высадились в очень симпатичном местечке, под сенью огромного вяза, к узловатым корням которого и привязали лодку. |
Мы мечтали скорей поужинать (решив, для сокращения времени, обойтись без чаю), но Джордж воспротивился этому: он сказал, что надо натянуть тент, пока ещё не совсем стемнело и можно разглядеть, что к чему. |
А потом, сказал он, сделав дело, мы со спокойным сердцем займёмся едой. |
Думаю, что никто из нас не подозревал, сколько хлопот может доставить натягивание тента. |
В теории это выглядело проще простого. |
Берутся пять железных дуг – в точности как крокетные воротца, только гораздо больше, – и укрепляются стоймя над лодкой, а поверх них натягивается парусина и прикрепляется внизу, – не такая уж большая премудрость. На всю операцию потребуется, прикинули мы, минут десять. |
Но мы просчитались. |
Мы взяли дуги и начали вставлять их в специальные гнезда. |
С первого взгляда никак не скажешь, что такое занятие может быть опасным. |
И, однако, я до сих пор удивляюсь тому, что участники этого дела остались в живых и что есть кому рассказать о происшедшем. |
Это были не дуги, а сущие дьяволы. |
Поначалу они никак не хотели влезать в предназначенные для них гнезда, и нам пришлось налегать на них всей своей тяжестью, толкать и заколачивать багром. |
И когда наконец они стали на место, оказалось, что мы вставили дуги не в те гнезда, для которых они предназначены, и что теперь их нужно выдёргивать обратно. |
Но они не желали выдёргиваться, и двоим из нас пришлось вступить с ними в борьбу, которая продолжалась минут пять, после чего они неожиданно выскочили, с намерением задать нам встряску, вышвырнуть нас в воду и утопить. |
Посредине у них были шарниры, и стоило нам отвернуться, как они ухитрялись прищемить нам этими шарнирами самые чувствительные части тела. |
И пока мы сражались с одним концом дуги, убеждая его выполнить свой долг, – другой конец предательски подкрадывался сзади, чтобы треснуть нас по голове. |
Наконец нам удалось укрепить дуги, – оставалось только натянуть парусину. |
Джордж раскатал её и прикрепил одним концом на носу лодки. |
Гаррис встал посредине, чтобы подхватить парусину, переданную Джорджем, и отправить дальше ко мне, а я изготовился принимать её на корме. |
Парусине потребовалось немало времени на то, чтобы добраться до меня. |
Джордж вполне справился со своей операцией, но для Гарриса это дело было в новинку, и он дал маху. |
Как он ухитрился это сделать, я не знаю, да и сам он не мог объяснить, – только после десяти минут сверхчеловеческих усилий он, с помощью совершенно загадочных манипуляций, обмотал всю парусину вокруг себя, Он был так плотно в неё завернут, и упакован, и закатан, что никак не мог из неё выбраться. |
Нечего и говорить, что он отчаянно боролся за свободу своей личности, как сделал бы всякий британец, пользующийся этим благом от рождения, – и в процессе борьбы (это мне стало ясно лишь впоследствии) повалил Джорджа; |
тут Джордж, ругая Гарриса на чем свет стоит, тоже вступил в бой и сам запеленался в парусину. |
В тот момент я ни о чем не догадывался. |
Я вообще понятия не имел о том, что творится. |
Мне было сказано, что я должен стоять там, куда меня поставили, и ждать, когда мне передадут парусину; и вот мы вдвоём с Монморанси стояли и ждали, как паиньки. |
Мы заметили, что парусина как-то судорожно дёргается и здорово брыкается, но полагали, что, видимо, так и надо, что в этом вся соль, а потому не вмешивались. |
Из-под парусины доносились приглушённые выражения, по которым мы догадывались, что занятие находившихся внутри было не из лёгких; сделав такое заключение, мы укрепились в решении подождать, пока все образуется, прежде чем самим включиться в работу. |
Мы ждали довольно долго, но дело, видно, запутывалось все больше и больше. Вдруг над бортом лодки возникла голова Джорджа и заговорила. |
Ока сказала: |
–У тебя руки отсохли, что ли, растяпа? |
Стоит как пень, когда мы оба чуть не задохлись! Чертов болван! |
Когда взывают к моему состраданию, я не способен оставаться в стороне, а потому я поспешил на помощь и распутал их, – и едва ли преждевременно, так как у Гарриса лицо уже почернело. |
Нам пришлось ещё с полчаса зверски поработать, пока тент не был наконец натянут как полагается; потом мы очистили место в лодке и занялись ужином. |
Мы поставили чайник на спиртовку в носовой части лодки и удалились на корму, делая вид, что не обращаем на него внимания и озабочены совершенно другими делами. |
Это единственный способ заставить чайник закипеть. |
Если только он заметит, что вы нетерпеливо ждёте, чтобы он закипел, – он даже и зашуметь не подумает. |
Надо отойти и приступить к еде, как будто вы и не собираетесь пить чай. |
Ни в коем случае не следует оглядываться на чайник, тогда вы скоро услышите, как он фыркает и плюётся, отчаянно желая напоить вас чаем. |
Если вам очень некогда, то неплохо вдобавок громко переговариваться друг с другом о том, что чай вам вовсе не нужен и что вы и не помышляете о чаепитии. |
Вы располагаетесь невдалеке от чайника так, чтобы он мог вас слышать, и громогласно заявляете: «Я не хочу чаю; |
а ты, Джордж?» |
Джордж кричит в ответ: «Да ну его, этот чай, выпьем лучше лимонаду, – чай плохо переваривается». |
После таких слов чайник немедленно начинает кипеть ключом и заливает спиртовку. |
Мы применили эту невинную хитрость, и в результате, когда другие приготовления к ужину были закончены, чай уже ждал, чтобы мы его выпили. |
Мы зажгли фонарь и сели ужинать. |
Как мы ждали этого мгновенья! |
В течение тридцати пяти минут на всем протяжении лодки от носа до кормы и от одного борта до другого не раздавалось ни звука, если не считать позвякиванья посуды и непрерывного чавканья четырёх пар челюстей. |
Через тридцать пять минут Гаррис сказал: «Уф!» – |
и, вытянув левую ногу, поджал под себя правую. |
Ещё через пять минут Джордж тоже сказал: «Уф!» – |
и швырнул свою миску на берег. |
Три минуты спустя Монморанси впервые после нашего отъезда выказал признаки примирения с действительностью и повалился на бок, вытянув лапы. |
А потом я сказал: «Уф!» – |
и откинулся назад и крепко стукнулся головой об одну из дуг; |
но это не испортило моего настроения – я даже не ругнулся. |
Как хорошо себя чувствуешь, когда желудок полон. Какое при этом ощущаешь довольство самим собой и всем на свете! |
Чистая совесть – по крайней мере так рассказывали мне те, кому случалось испытать, что это такое, – даёт ощущение удовлетворённости и счастья. |
Но полный желудок позволяет достичь той же цели с большей лёгкостью и меньшими издержками. |
После обильного принятия сытной и удобоваримой пищи чувствуешь в себе столько благородства и доброты, столько всепрощения и любви к ближнему! |
Все-таки странно, насколько наш разум и чувства подчинены органам пищеварения. |
Нельзя ни работать, ни думать без разрешения желудка. |
Желудок определяет наши ощущения, наши настроения, наши страсти. |
После яичницы с беконом он велит: «Работай!» |
После бифштекса и портера он говорит: «Спи!» |
После чашки чая (две ложки чая на чашку, настаивать не больше трёх минут) он приказывает мозгу: «А ну-ка воспрянь и покажи, на что ты способен. |
Будь красноречив, и глубок, и тонок; |
загляни проникновенным взором в тайны природы; |
простри свои белоснежные крыла – трепещущую мечту и богоравный дух – и воспари над суетным миром и направь свой полет сквозь сияющие россыпи звёзд к вратам вечности». |
После горячих сдобных булочек он говорит: «Будь тупым и бездушным, как домашняя скотина, – безмозглым животным с равнодушными глазами, в которых нет ни искры фантазии, надежды, страха и любви». |
А после изрядной порции бренди он приказывает: «Теперь дурачься, хихикай, пошатывайся, чтобы над тобой могли позабавиться твои ближние; выкидывай глупые шутки, бормочи заплетающимся языком бессвязный вздор и покажи, каким полоумным ничтожеством может стать человек, когда его ум и воля утоплены, как котята, в рюмке спиртного». |
Мы всего только жалкие рабы нашего желудка. |
Друзья мои, не поднимайтесь на борьбу за мораль и право! |
Заботьтесь неусыпно о своём желудке, наполняйте его старательно и обдуманно. |
И тогда без всяких усилий с вашей стороны в душе вашей воцарятся спокойствие и добродетель; |
и вы будете добрыми гражданами, любящими супругами, нежными родителями, – словом, достойными и богобоязненными людьми. |
До ужина Джордж, Гаррис и я были раздражительны, задиристы, сварливы; |
после ужина мы блаженно улыбались друг другу и нашей собаке. |
Мы любили друг друга, мы любили весь мир. |
Гаррис нечаянно наступил Джорджу на мозоль. |
Случись это до ужина, Джордж высказал бы такие пожелания и надежды касательно будущности Гарриса как на этом, так и на том свете, которые заставили бы содрогнуться человека с воображением. |
Теперь он сказал всего-навсего: – Полегче, старина! |
Это моя любимая мозоль. |
А Гаррис, вместо того чтобы крайне нелюбезным тоном сделать замечание, что трудно не наступить Джорджу на ноги, находясь всего в десяти ярдах от него; вместо того чтобы посоветовать человеку с ногами такой длины никогда не влезать в лодку обычных размеров; вместо того чтобы предложить Джорджу развесить свои ноги по обоим бортам, – вместо этого он просто сказал: «Ах, дружище, прости, пожалуйста! |
Надеюсь, тебе не очень больно?» |
И Джордж сказал: «Ни капельки!» – |
и добавил, что сам виноват и просит прощения. |
А Гаррис возразил, что, наоборот, виноват исключительно он. |
Слушать их было одно удовольствие. |
Мы закурили трубки и сидели, любуясь тихой ночью, и разговаривали. |
Джордж высказал мысль: почему бы нам не остаться навсегда вдали от греховного мира с его пороками и соблазнами, ведя скромную, простую, воздержную жизнь и творя добро. |
Я сказал, что давно мечтал о чем-нибудь в таком роде. |
И мы стали раздумывать, не отрешиться ли нам четверым от мира и не обосноваться ли на каком-нибудь удобно расположенном и хорошо обставленном необитаемом острове, чтобы зажить там среди лесов. |
Гаррис заметил, что он слыхал, будто главным недостатком необитаемых островов является сырость; но Джордж возразил, что ничего подобного, если предварительно как следует осушить их, чтобы не бояться промочить ноги. |
Тут кто-то из нас заметил, что лучше промочить горло, чем промочить ноги, и в связи с этим Джордж вспомнил одну забавную историю, происшедшую с его отцом. |
Джордж рассказал, что его отец путешествовал по Уэльсу с приятелем и однажды они остановились на ночь в гостинице, где проживали ещё несколько молодых людей, и они (отец Джорджа и его друг) присоединились к этим молодым людям и провели вечер в их обществе. |
Компания была весёлая, засиделись они допоздна, и когда пришло время отправляться спать, то оказалось, что оба (отец Джорджа был тогда ещё зелёным юнцом) изрядно накачались. |
Они (отец Джорджа и его приятель) должны были спать в одной комнате с двумя кроватями. |
Они взяли свечу и поднялись к себе. |
И когда они добрались до своей комнаты, свеча пошатнулась и, наткнувшись на стенку, погасла, так что им предстояло раздеваться и ложиться в постель ощупью. |
Так они и сделали; |
но забрались они, сами того не подозревая, в одну и ту же постель, хотя им казалось, что ложатся они в разные; при этом один устроился, как и полагается, головой на подушке, а второй, вползавший на кровать с другой стороны, улёгся, водрузив на подушку ноги. |
На минуту воцарилось молчание, потом отец Джорджа сказал: |
«Джо!» |
«В чем дело, Том?» – |
ответил голос Джо с другого конца кровати. «Послушай! |
В моей постели уже кто-то есть, – сказал отец Джорджа, – его ноги у меня на подушке». |
«Подумай, какое странное совпадение, Том, – ответил Джо. – |
Провалиться мне на месте, если в мою постель тоже кто-то не забрался». |
«Что же ты собираешься делать?» – |
спросил отец Джорджа. «Я? |
Я собираюсь сбросить этого типа на пол», – ответил Джо. |
«Я тоже», – храбро заявил отец Джорджа. |
Последовала короткая схватка, закончившаяся двумя полновесными ударами об пол; потом жалобный голос позвал: |
«Том, а Том?» |
«Ну?» |
«Как твои дела?» |
«Знаешь, честно говоря, – мой тип сбросил на пол меня!» |
«А мой – меня! |
Это не гостиница, а черт знает что!» |
–Как называлась гостиница? – |
спросил Гаррис. |
– «Свинья со свистулькой», – ответил Джордж. – |
А что? |
–Да нет, значит это не та, – сказал Гаррис. |
–А почему ты спрашиваешь? – |
настаивал Джордж. |
–Видишь ли, какая штука, – пробормотал Гаррис. – Точно такое же приключение случилось и с моим отцом в одной провинциальной гостинице. |
Я часто слыхал от него этот рассказ. |
Я подумал, может, это было в той же гостинице?.. |
Мы улеглись спать в десять часов, и я считал, что благодаря усталости сразу усну, но не тут-то было. |
Обычно я раздеваюсь и кладу голову на подушку, а потом кто-нибудь барабанит в дверь и кричит, что уже пора вставать; но сегодня, казалось, все было против меня. |
Новизна обстановки, жёсткое дно лодки, служившее мне ложем, неудобная поза (мои ноги были под одной скамейкой, а голова – на другой), плеск воды о лодку и шуршание листвы от порывов ветра – все это отвлекало меня и не давало уснуть. |
Все-таки я заснул и проспал несколько часов. Потом какая-то часть лодки, выросшая только на эту ночь (ибо её ещё не было, когда мы отправлялись в путь, и она исчезла к утру), впилась мне в позвоночник. |
Некоторое время я все же ещё спал, и мне снилось, будто бы я проглотил соверен и, чтобы его извлечь, в моей спине буравят дырку. |
Я считал, что это бестактно, и просил поверить мне в долг, и обещал расплатиться в конце месяца. |
Но меня и слушать не хотели и настаивали на том, чтобы вытащить деньги немедленно, потому что в противном случае нарастут большие проценты. |
Тут у нас произошла словесная перепалка, и я высказал своим кредиторам все, что о них думал. И тогда они повернули бурав с таким изощрённым садизмом, что я проснулся. |
В лодке было душно; голова у меня болела. |
Я решил выйти подышать свежим ночным воздухом. |
Я натянул на себя оказавшуюся под рукой одежду (кое-что было моё, а кое-что – Джорджа и Гарриса) и выбрался из-под тента на берег. |
Ночь была чудесная. |
Луна уже зашла, оставив притихшую землю наедине со звёздами. |
Казалось, что, пока мы, её дети, спали, звезды вели беседу с нею, со своей сестрой, и поверяли ей свои тайны голосами слишком низкими и глубокими для младенческого слуха человека. |
Они невольно вызывают в нас благоговейный трепет, эти яркие и холодные, удивительные звезды… |
Мы похожи на заблудившихся детей, попавших случайно в полуосвещённый храм божества, которое их учили почитать, но которое они до конца не познали; |
и они стоят под гулким сводом, затканным мириадами призрачных огней, и глядят вверх, надеясь и боясь увидеть некое страшное видение, парящее в вышине. |
И все же ночь кажется исполненной силы и умиротворённости. |
Перед её величием тускнеют и стыдливо прячутся наши маленькие горести. |
День был полон суеты и волнений, наши души были полны зла и горечи, а мир казался жестоким и несправедливым к нам. |
И вот ночь, великая любящая мать, ласково прикасается своей ладонью к нашему пылающему лбу, и заставляет нас повернуться к ней заплаканным лицом, и улыбается нам; |
и хотя она безмолвствует – мы знаем все, что она могла бы нам сказать, и мы прижимаемся горящей щекой к её груди, и горе наше проходит. |
Порою горе наше поистине глубоко и мучительно, и мы безмолвно стоим перед лицом Ночи, ибо у нашего горя нет слов, а есть только стон. |
И Ночь полна сострадания к нам. |
Она не может облегчить нашей боли, но она берет нашу руку в свою, и маленький мир уходит куда-то далеко-далеко и становится совсем крошечным, а мы на тёмных крыльях Ночи переносимся пред лицо ещё более могущественного существа, чем она сама, и вся жизнь человеческая, освещённая сиянием этого существа, лежит перед нами как открытая книга, и мы понимаем, что горе и страдание – лишь ангелы божьи. |
Только те, кому дано было страдать, могут увидеть это неземное сияние; |
но те, кто его видел, вернувшись на землю, не смеют говорить о нем и не могут поведать тайну, которую узнали. |
Случилось давным-давно, что несколько прекрасных рыцарей ехали по незнакомой стране, и путь их лежал через дремучий лес, густо заросший колючим кустарником; и стоило кому-нибудь заблудиться в этом лесу, как шипы раздирали ему тело в клочья. |
А листья деревьев, росших в этом лесу, были такие тёмные и плотные, что ни один солнечный луч не проникал сквозь ветви, чтобы смягчить мрак и уныние. |
И когда они ехали через этот дремучий лес, один из рыцарей отдалился от своих товарищей и уже не вернулся к ним больше; |
и они, горько сокрушаясь, поехали дальше, оплакивая его, как погибшего. |
И вот наконец рыцари достигли прекрасного замка, который был целью их странствия, и пробыли они в этом замке много дней, и весело там пировали. |
И как-то вечером, когда сидели они в пиршественном зале перед пылавшими в очаге брёвнами и осушали заздравные кубки, растворились двери и вошёл рыцарь, потерявшийся в лесу, и поклонился им. |
Его платье было в лохмотьях, как у нищего, и на теле было много глубоких ран, но лицо его сияло светом великой радости. |
И они стали его расспрашивать о том, что с ним случилось. И он рассказал им, как заблудился в дремучем лесу и блуждал много дней и ночей, пока, изодранНый шипами и истекающий кровью, не упал, готовясь умереть. |
И когда он был уже на пороге смерти, в глухом мраке подошла к нему величавая дева и взяла его за руку и повела его неведомыми тропами; |
и вот над мраком чащи засиял лучезарный свет, пред которым дневной свет был как лампада перед солнцем. |
И в этом дивном сиянии явилось измученному рыцарю, словно во сне, некое видение; и столь ослепительно прекрасным было это видение, что рыцарь, забыв о своих тяжких ранах, стоял словно зачарованный, и радость его была глубокой, как море, глубины которого не измерил ещё никто. |
И видение исчезло; и рыцарь преклонил колени и возблагодарил святую, бывшую его путеводительницей в этом мрачном лесу и давшую ему узреть сокрытое в чаще видение. |
И дремучий лес этот зовётся Скорбью. |
Но о видении, которое явилось там прекрасному рыцарю, мы не смеем рассказывать, не можем поведать. |
|