 |
Reading room | Charles Dickens | A Tale of Two Cities | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian
A wonderful fact to reflect upon, that every human creature is constituted to be that profound secret and mystery to every other.
| Странно, как подумаешь, что каждое человеческое существо представляет собой непостижимую загадку и тайну для всякого другого. |
A solemn consideration, when I enter a great city by night, that every one of those darkly clustered houses encloses its own secret; that every room in every one of them encloses its own secret; that every beating heart in the hundreds of thousands of breasts there, is, in some of its imaginings, a secret to the heart nearest it!
| Когда въезжаешь ночью в большой город, невольно задумываешься над тем, что в каждом из этих мрачно сгрудившихся домов скрыта своя тайна, и в каждой комнате каждого дома хранится своя тайна, и каждое сердце из сотен тысяч сердец, бьющихся здесь, исполнено своих тайных чаяний, и так они и останутся тайной даже для самого близкого сердца. |
Something of the awfulness, even of Death itself, is referable to this.
| В этом есть что-то до такой степени страшное, что можно сравнить только со смертью. |
No more can I turn the leaves of this dear book that I loved, and vainly hope in time to read it all.
| Милая книга, которая меня так пленила, не откроет мне больше своих страниц, и напрасно я льщу себя надеждой прочитать ее когда-нибудь до конца. |
No more can I look into the depths of this unfathomable water, wherein, as momentary lights glanced into it, I have had glimpses of buried treasure and other things submerged.
| Никогда больше не проникнет мой взор в бездонную глубину этих вод, которая лишь на миг открылась мне, пронизанная солнечным светом, и в блеске лучей мелькнули предо мной погребенные в ней сокровища. |
It was appointed that the book should shut with a spring, for ever and for ever, when I had read but a page.
| Так было предначертано, чтобы эта книга внезапно захлопнулась раз и навсегда, а я только успел прочесть в ней одну-единственную страницу. |
It was appointed that the water should be locked in an eternal frost, when the light was playing on its surface, and I stood in ignorance on the shore.
| Так было предначертано, чтобы эта водная гладь, внезапно озарённая солнечным светом, покрылась льдом, в то время как я стоял, ничего не подозревая, на берегу. |
My friend is dead, my neighbour is dead, my love, the darling of my soul, is dead; it is the inexorable consolidation and perpetuation of the secret that was always in that individuality, and which I shall carry in mine to my life’s end.
| Мой друг умер., умер мой сосед, радость сердца моего, возлюбленная моя умерла, — и вот уже навсегда скреплена и запечатлена нерушимо эта тайна, которую носит в себе каждый из нас, и я ношу и буду носить до скончания дней. |
In any of the burial-places of this city through which I pass, is there a sleeper more inscrutable than its busy inhabitants are, in their innermost personality, to me, or than I am to them?
| Но разве спящие на кладбище этого города, через который я проезжаю, представляют собой большую загадку, нежели его бодрствующие жители, души коих скрыты от меня так же, как и моя от них. |
As to this, his natural and not to be alienated inheritance, the messenger on horseback had exactly the same possessions as the King, the first Minister of State, or the richest merchant in London.
| Сей непостижимой особенностью, заложенной в человеке природой и неотъемлемой от него, был наделен и верховой гонец, в не меньшей мере, нежели сам король, или его первый министр, или богатейший лондонский купец. |
So with the three passengers shut up in the narrow compass of one lumbering old mail coach; they were mysteries to one another, as complete as if each had been in his own coach and six, or his own coach and sixty, with the breadth of a county between him and the next.
| Точно так же и трое пассажиров, прикорнувших бок о бок в наглухо закрытом кузове старого разбитого дилижанса, — каждый из них представлял собой полнейшую тайну для другого, и все они были до такой степени недоступны друг другу, как если бы каждый ехал в своей собственной карете шестериком — и даже шестидесятериком — и все земли графства отделяли бы его от других. |
The messenger rode back at an easy trot, stopping pretty often at ale-houses by the way to drink, but evincing a tendency to keep his own counsel, and to keep his hat cocked over his eyes. He had eyes that assorted very well with that decoration, being of a surface black, with no depth in the colour or form, and much too near together — as if they were afraid of being found out in something, singly, if they kept too far apart.
| Гонец ехал обратно не торопясь, частенько останавливался у придорожных харчевен промочить горло; однако он не обнаруживал склонности вступать в разговоры и даже надвигал шляпу пониже на глаза; а глаза у него были под стать головному убору, — такого же чёрного цвета, тусклые, лишенные глубины, и сидели они так близко один к другому, точно побаивались, как бы их не изловили поодиночке, если они отодвинутся друг от друга чуть подальше. |
They had a sinister expression, under an old cocked-hat like a three-cornered spittoon, and over a great muffler for the chin and throat, which descended nearly to the wearer’s knees.
| Они мрачно поглядывали из-под старой треуголки, напоминавшей треугольную плевательницу, и поверх толстого шейного платка, обмотанного вокруг подбородка и горла и спускавшегося чуть ли не до колен. |
When he stopped for drink, he moved this muffler with his left hand, only while he poured his liquor in with his right; as soon as that was done, he muffled again.
| Останавливаясь промочить глотку, гонец высвобождал подбородок, придерживая платок левой рукой, пока правой вливал в себя жидкость, а потом снова поднимал его до ушей. |
“No, Jerry, no!”
| —Нет, Джерри, нет! |
said the messenger, harping on one theme as he rode. “It wouldn’t do for you, Jerry.
| Это, брат, совсем неподходящее дело, — рассуждал он сам с собой всю дорогу, поглощённый, по-видимому, какой-то одной неотвязной мыслью. — |
Jerry, you honest tradesman, it wouldn’t suit your line of business!
| Куда же это годится при нашем с тобой честном промысле... « |
Recalled — !
| «Возвращён к жизни!» |
Bust me if I don’t think he’d been a drinking!”
| Тьфу, дьявольщина, это он, должно быть, спьяну сболтнул! |
His message perplexed his mind to that degree that he was fain, several times, to take off his hat to scratch his head.
| Ответ, который ему поручили передать, по-видимому, вызвал у него такое смятение в мозгах, что он то и дело хватался за шляпу, чтобы поскрести в затылке. |
Except on the crown, which was raggedly bald, he had stiff, black hair, standing jaggedly all over it, and growing down hill almost to his broad, blunt nose.
| Голова его, за исключением совершенно голой макушки, была сплошь покрыта жёсткими чёрными волосами, торчащими во все стороны, точно проволока, и начинавшими расти чуть ли не от самого основания его толстого приплюснутого носа. |
It was so like Smith’s work, so much more like the top of a strongly spiked wall than a head of hair, that the best of players at leap-frog might have declined him, as the most dangerous man in the world to go over.
| Похоже было, что волосы ему изготовили в кузнице, до того они напоминали утыканную остриями ограду; даже самый ловкий прыгун не решился бы играть с ним в чехарду; ибо прыгать через такой частокол показалось бы ему крайне рискованным. |
While he trotted back with the message he was to deliver to the night watchman in his box at the door of Tellson’s Bank, by Temple Bar, who was to deliver it to greater authorities within, the shadows of the night took such shapes to him as arose out of the message, and took such shapes to the mare as arose out of her private topics of uneasiness.
| Между тем как гонец ехал неторопливой рысцой, твердя про себя устный ответ, который он должен был передать ночному сторожу, караулившему в будке у ворот банка Теллсона близ Тэмпл-Бара, с тем чтобы тот передал его высшему начальству в конторе, ночные тени, сгущаясь кругом, принимали очертания призраков, вырастающих из этого загадочного ответа, а для его кобылы они принимали очертания чего-то выраставшего из ее собственных страхов. |
They seemed to be numerous, for she shied at every shadow on the road.
| И, должно быть, их было такое множество, что она то и дело шарахалась в сторону от каждого придорожного куста. |
What time, the mail-coach lumbered, jolted, rattled, and bumped upon its tedious way, with its three fellow-inscrutables inside.
| А почтовая карета между тем громыхала, покачиваясь, подскакивая и дребезжа, и продолжала свой унылый путь с тремя взаимонепроницаемыми седоками в наглухо закрытом кузове. |
To whom, likewise, the shadows of the night revealed themselves, in the forms their dozing eyes and wandering thoughts suggested.
| И перед ними тоже клубились ночные тени, облекаясь в причудливые виденья, которые вставали пред их смежающимися очами или мерещились им в полусне. |
Tellson’s Bank had a run upon it in the mail.
| Банк Теллсона играл немалую роль в этих виденьях. |
As the bank passenger — with an arm drawn through the leathern strap, which did what lay in it to keep him from pounding against the next passenger, and driving him into his corner, whenever the coach got a special jolt — nodded in his place, with half-shut eyes, the little coach-windows, and the coach-lamp dimly gleaming through them, and the bulky bundle of opposite passenger, became the bank, and did a great stroke of business.
| Пассажир — служащий этого банка — сидел, просунув руку в ремни своего саквояжа, который, при сильных толчках, не позволял ему наваливаться всем телом на соседа, а удерживал его на месте; он дремал, полузакрыв глаза, и передние оконца кареты, и тускло поблёскивавший в них свет фонаря, и бесформенная закутанная фигура сидящего напротив пассажира — все это вдруг превращалось в банкирскую контору с кипучей деловой жизнью. |
The rattle of the harness was the chink of money, and more drafts were honoured in five minutes than even Tellson’s, with all its foreign and home connection, ever paid in thrice the time. Then the strong-rooms underground, at Tellson’s, with such of their valuable stores and secrets as were known to the passenger (and it was not a little that he knew about them), opened before him, and he went in among them with the great keys and the feebly-burning candle, and found them safe, and strong, and sound, and still, just as he had last seen them.
| Конская сбруя побрякивала, как звонкая монета, которой — за какие-нибудь пять минут — выплачивались по чекам такие суммы, каких банку Теллсона, при всей его заграничной и отечественной клиентуре, вряд ли случалось выплачивать даже и за четверть часа: глазам его открывались подвалы банка со всеми запечатанными в сейфах сокровищами и тайнами, о которых нашему пассажиру было кое-что известно (а ему было многое известно), и он ходил по этим подвалам, позвякивая громадными ключами, держа в руке еле мерцавшую свечу, и убеждался, что все заперто прочно, надёжно, все цело и неприкосновенно, как было, когда он приходил сюда в последний раз. |
But, though the bank was almost always with him, and though the coach (in a confused way, like the presence of pain under an opiate) was always with him, there was another current of impression that never ceased to run, all through the night.
| Но хотя банк неизменно присутствовал во всех его виденьях и почтовая карета (словно смутное ощущение боли, заглушённой усыпляющим средством) тоже присутствовала в них, — что-то ещё другое вклинивалось в эти видения и неотступно преследовало его всю ночь. |
He was on his way to dig some one out of a grave.
| Он едет откапывать кого-то из могилы. |
Now, which of the multitude of faces that showed themselves before him was the true face of the buried person, the shadows of the night did not indicate; but they were all the faces of a man of five-and-forty by years, and they differed principally in the passions they expressed, and in the ghastliness of their worn and wasted state.
| Какое лицо в бесконечной веренице лиц, мелькавших в сновиденьях пассажира, было подлинным лицом того самого погребенного человека, — ночные тени не открыли ему; но все они были почти что на одно лицо, — лицо сорокапятилетнего человека, — и различались главным образом чувствами, которые были на них написаны, да большей или меньшей мертвенностью болезненно измождённых черт. |
Pride, contempt, defiance, stubbornness, submission, lamentation, succeeded one another; so did varieties of sunken cheek, cadaverous colour, emaciated hands and figures.
| Гордость, презрение, вызов, упрямство, смирение, мольба — вот чувства, которые, сменяясь одно другим, изменяли это лицо; изменяли и впалые щеки, и кожу землистого цвета, и иссохшие руки, и весь этот жалкий облик. |
But the face was in the main one face, and every head was prematurely white.
| Но, в сущности, это все время было одно и то же лицо, оно появлялось снова и снова, и голова всякий раз была преждевременно седая. |
A hundred times the dozing passenger inquired of this spectre:
| И в сотый раз дремлющий пассажир обращался к призраку с одним и тем же вопросом: |
“Buried how long?”
| —Вас давно похоронили? |
The answer was always the same: “Almost eighteen years.”
| И ответ был всегда один и тот же: — Почти восемнадцать лет тому назад. |
“You had abandoned all hope of being dug out?”
| —И вы уже потеряли надежду, что вас когда-нибудь откопают? |
“Long ago.”
| —Давным-давно. |
“You know that you are recalled to life?”
| —А вы знаете, что вы возвращены к жизни? |
“They tell me so.”
| —Да, мне говорили. |
“I hope you care to live?”
| —Я думаю, вам хочется жить? |
“I can’t say.”
| —Не знаю, не могу сказать. |
“Shall I show her to you?
| —Хотите, я вам покажу ее? |
Will you come and see her?”
| Пойдёмте со мной, и вы увидите ее. |
The answers to this question were various and contradictory.
| На этот вопрос ответы были разные, не вяжущиеся один с другим. |
Sometimes the broken reply was, “Wait!
| Иногда прерывающийся голос шептал: |
It would kill me if I saw her too soon.”
| —Подождите!.. Мне, сейчас, увидеть ее!.. Нет, этого я не перенесу!.. |
Sometimes, it was given in a tender rain of tears, and then it was, “Take me to her.”
| А иногда, заливаясь слезами умиления, призрак шептал: — Да, да, отведите меня к ней! Или же, тупо уставившись куда-то в пространство, он растерянно твердил: |
Sometimes it was staring and bewildered, and then it was, “I don’t know her.
| —Я не знаю, кто она такая. |
I don’t understand.”
| Я не понимаю. |
After such imaginary discourse, the passenger in his fancy would dig, and dig, dig — now with a spade, now with a great key, now with his hands — to dig this wretched creature out.
| И вслед за этим воображаемым разговором пассажир во сне начинал копать — копать — копать, то заступом, то огромным ключом, то просто руками, изо всех сил стараясь откопать это несчастное существо. |
Got out at last, with earth hanging about his face and hair, he would suddenly fan away to dust.
| И вот, наконец, он поднимает его — сырые комья земли пристали к лицу, к волосам, — и вдруг... |
The passenger would then start to himself, and lower the window, to get the reality of mist and rain on his cheek.
| оно рассыпается в прах! Пассажир вздрагивал, озирался и спешил опустить оконное стекло, чтобы прийти в себя и почувствовать на щеках не во сне. а наяву настоящую сырость тумана и дождя. |
Yet even when his eyes were opened on the mist and rain, on the moving patch of light from the lamps, and the hedge at the roadside retreating by jerks, the night shadows outside the coach would fall into the train of the night shadows within.
| Но даже когда глаза его были открыты и он видел дождь, и туман, и бегущий вперёд светлый круг от фонаря, и рывками отступающую назад изгородь на краю дороги, ночные тени, мелькавшие за окном кареты, постепенно принимали очертания тех же теней, что преследовали его в карете. |
The real Banking-house by Temple Bar, the real business of the past day, the real strong rooms, the real express sent after him, and the real message returned, would all be there.
| Все было точь-в-точь, как в действительности: и банкирская контора близ Тэмпл-Бара, и масса дел, с которыми он возился накануне, и нарочный, которого послали ему вдогонку, и ответ, с которым он отправил его обратно. |
Out of the midst of them, the ghostly face would rise, and he would accost it again.
| И внезапно из всего этого снова выплывало лицо призрака, и он снова обращался к нему с теми же вопросами: |
“Buried how long?”
| —Вас давно похоронили? |
“Almost eighteen years.”
| —Почти восемнадцать лет тому назад. |
“I hope you care to live?”
| —Я думаю, вам хочется жить? |
“I can’t say.”
| —Не знаю, не могу сказать. |
Dig — dig — dig — until an impatient movement from one of the two passengers would admonish him to pull up the window, draw his arm securely through the leathern strap, and speculate upon the two slumbering forms, until his mind lost its hold of them, and they again slid away into the bank and the grave.
| И опять он принимается копать — копать — копать — пока, наконец, нетерпеливое ёрзанье одного из спутников не заставляет его очнуться, закрыть окно; и он, просунув руку под ремень саквояжа, откидывается на сиденье, уставясь на две закутанные спящие фигуры; а затем мысли его снова начинают путаться, фигуры спутников исчезают из глаз и на их месте снова появляется банк и могила. |
“Buried how long?”
| —Вас давно похоронили? |
“Almost eighteen years.”
| —Почти восемнадцать лет тому назад. |
“You had abandoned all hope of being dug out?”
| —Вы уже потеряли надежду, что вас когда-нибудь откопают? |
“Long ago.”
| —Давным-давно. |
The words were still in his hearing as just spoken — distinctly in his hearing as ever spoken words had been in his life — when the weary passenger started to the consciousness of daylight, and found that the shadows of the night were gone.
| Эти слова все ещё звучали у него в ушах, и так явственно, как если бы он их только что слышал, может быть даже отчётливей, чем наяву, но тут усталый пассажир вздрогнул, очнулся и увидел, что кругом светло и ночные тени исчезли. |
He lowered the window, and looked out at the rising sun. There was a ridge of ploughed land, with a plough upon it where it had been left last night when the horses were unyoked; beyond, a quiet coppice-wood, in which many leaves of burning red and golden yellow still remained upon the trees.
| Он опустил стекло и выглянул наружу: на солнце, всходившее на горизонте, на вспаханное поле с плугом на борозде, так и оставшимся ещё с вечера после того, как из него выпрягли лошадей; а по ту сторону пашни виднелась мирная рощица, и кое-где на деревьях ещё красовалась огненно-красная и червонно-жёлтая листва. |
Though the earth was cold and wet, the sky was clear, and the sun rose bright, placid, and beautiful.
| Хотя земля была мокрая и холодная, небо очистилось и лучезарное солнце вставало, безмятежное, ясное. |
“Eighteen years!”
| —Восемнадцать лет! — |
said the passenger, looking at the sun. “
| промолвил пассажир, глядя на разгорающийся солнечный свет. — |
“Gracious Creator of day!
| Боже милостивый! Светодатель! |
To be buried alive for eighteen years!”
| Восемнадцать лет быть погребенным заживо! |
“Who wants me?
| Кто меня спрашивает? |
Is it Jerry?”
| Это вы, Джерри? |
(“I don’t like Jerry’s voice, if it is Jerry,” growled the guard to himself. “He’s hoarser than suits me, is Jerry.”)
| (— Не нравятся мне голос этого Джерри, ежели он взаправду Джерри, — пробормотал себе под нос кондуктор, — с чего это он так осип, этот Джерри?) |
“Yes, Mr. Lorry.”
| — Я самый, мистер Лорри. |
“What is the matter?”
| — А что случилось? — Депеша вам. |
“A despatch sent after you from over yonder. T. and Co.”
| Вот меня и послали вдогонку, Теллсон и компания. |
“I know this messenger, guard,” said Mr. Lorry, getting down into the road — assisted from behind more swiftly than politely by the other two passengers, who immediately scrambled into the coach, shut the door, and pulled up the window.
| — Я знаю нарочного, кондуктор, — сказал мистер Лорри, сходя с подножки, в чем ему не столько услужливо, сколько поспешно помогли стоявшие рядом пассажиры, после чего они, один за другим, втиснулись в карету, захлопнули дверцу и подняли окошко. — |
“He may come close; there’s nothing wrong.”
| Пусть подъедет, можете не опасаться. |
“I hope there ain’t, but I can’t make so ‘Nation sure of that,” said the guard, in gruff soliloquy.
| — Надо бы полагать, да кто его знает! Попробуй, поручись за него, — проворчал кондуктор. — |
“Hallo you!” “Well!
| Эй, ты там! |
And hallo you!”
| — Это вы меня, что ли? — |
said Jerry, more hoarsely than before.
| откликнулся Джерри ещё более хриплым голосом. |
“Come on at a footpace! d’ye mind me?
| — Шагом подъезжай, слышишь, что я говорю? |
And if you’ve got holsters to that saddle o’ yourn, don’t let me see your hand go nigh ’em. For I’m a devil at a quick mistake, and when I make one it takes the form of Lead.
| А ежели у тебя кобуры при седле, держи руки подальше, а то вдруг мне что померещится, выпалю невзначай, вот тебе и вся недолга!.. |
So now let’s look at you.”
| А ну, покажись, что ты за птица. |
The figures of a horse and rider came slowly through the eddying mist, and came to the side of the mail, where the passenger stood.
| Фигуры лошади и всадника выступили из клубящегося тумана и медленно приблизились к карете с той стороны, где стоял пассажир. |
The rider stooped, and, casting up his eyes at the guard, handed the passenger a small folded paper.
| Всадник остановил коня и, косясь на кондуктора, протянул пассажиру сложенную вчетверо бумажку. |
The rider’s horse was blown, and both horse and rider were covered with mud, from the hoofs of the horse to the hat of the man.
| Конь был весь в мыле, и оба — и конь и всадник — были с ног до головы покрыты грязью. |
“Guard!”
| — Кондуктор! — |
said the passenger, in a tone of quiet business confidence.
| промолвил пассажир спокойным, деловым и вместе с тем доверительным тоном. |
The watchful guard, with his right hand at the stock of his raised blunderbuss, his left at the barrel, and his eye on the horseman, answered curtly, “Sir.”
| Кондуктор — все так же настороже, зажав правой рукой ствол приподнятого мушкета, а левую держа на курке и не спуская глаз со всадника, ответил коротко: |
“There is nothing to apprehend.
| — Сэр? — Можете не опасаться. |
I belong to Tellson’s Bank. You must know Tellson’s Bank in London.
| Я служу в банкирской конторе Теллсона — вы, конечно, знаете банк Теллсона в Лондоне? |
I am going to Paris on business.
| Я еду в Париж по делам. |
A crown to drink.
| Вот вам крона на чай. |
I may read this?”
| Могу я прочесть депешу? |
“If so be as you’re quick, sir.”
| — Ну, ежели так, читайте скорей, сэр. |
He opened it in the light of the coach-lamp on that side, and read — first to himself and then aloud:
| Тот развернул депешу и при свете каретного фонаря прочёл сперва про себя, а потом вслух: |
“‘Wait at Dover for Mam’selle.’
| «В Дувре подождите мадемуазель…» |
It’s not long, you see, guard.
| — Ну, вот и готово, кондуктор. |
Jerry, say that my answer was, RECALLED TO LIFE.”
| Джерри, передайте мой ответ: «Возвращён к жизни ». |
Jerry started in his saddle.
| Джерри подскочил в седле. |
“That’s a Blazing strange answer, too,” said he, at his hoarsest.
| — Чертовски непонятный ответ, — промолвил он совершенно осипшим голосом. |
“Take that message back, and they will know that I received this, as well as if I wrote.
| — Так и передайте. Там поймут, что я получил записку, все равно как если бы я расписался. |
Make the best of your way.
| Ну, желаю вам поскорей добраться. |
Good night.”
| Прощайте. |
With those words the passenger opened the coach-door and got in; not at all assisted by his fellow-passengers, who had expeditiously secreted their watches and purses in their boots, and were now making a general pretence of being asleep.
| И с этими словами пассажир открыл дверцу и поднялся в карету. На сей раз его дорожные спутники и не подумали прийти ему на помощь; за это время они успели припрятать свои часы и кошельки, засунув их в сапоги, и теперь оба прикинулись спящими. При этом они руководились только одним соображением: как бы чего не вышло. |
With no more definite purpose than to escape the hazard of originating any other kind of action. The coach lumbered on again, with heavier wreaths of mist closing round it as it began the descent.
| Карета снова загромыхала в темноте, и клочья тумана, сгущаясь, окутывали ее по мере того, как она спускалась вниз по склону. |
The guard soon replaced his blunderbuss in his arm-chest, and, having looked to the rest of its contents, and having looked to the supplementary pistols that he wore in his belt, looked to a smaller chest beneath his seat, in which there were a few smith’s tools, a couple of torches, and a tinder-box.
| Кондуктор уложил свой мушкет в оружейный ящик, проверил, все ли на месте, потом осмотрел запасные пистолеты у себя за поясом, а заодно и небольшой сундучок под сиденьем, где хранились кое-какие инструменты, два факела и коробочек с трутом. |
For he was furnished with that completeness that if the coach-lamps had been blown and stormed out, which did occasionally happen, he had only to shut himself up inside, keep the flint and steel sparks well off the straw, and get a light with tolerable safety and ease (if he were lucky) in five minutes.
| Все это было припасёно у него на тот случай, если в сильную непогоду задует ветром фонари, — а это случалось не раз, — тогда ему нужно было только примоститься внутри дилижанса, закрывшись хорошенько от ветра и поглядывая, чтобы искры не залетели в солому на полу, пустить в ход кремень и огниво, при помощи чего за какие-нибудь пять минут (если повезёт) можно высечь огонь. |
“Tom!”
| — Том! — |
softly over the coach roof.
| тихонько окликнул он кучера поверх кареты. |
“Hallo, Joe.”
| — Чего тебе, Джо? |
“Did you hear the message?”
| — Ты слышал его ответ нарочному? |
“I did, Joe.”
| — Слышал, Джо. |
“What did you make of it, Tom?”
| — А что это, по-твоему, значит, Том? |
“Nothing at all, Joe.”
| — Да ровно ничего, Джо. |
“That’s a coincidence, too,” the guard mused, “for I made the same of it myself.”
| — Надо же такое совпадение, — подивился про себя кондуктор, — ну, как есть то же самое и я подумал. |
Jerry, left alone in the mist and darkness, dismounted meanwhile, not only to ease his spent horse, but to wipe the mud from his face, and shake the wet out of his hat-brim, which might be capable of holding about half a gallon.
| Между тем Джерри, оставшись один в темноте и тумане, сошёл с коня — и не только за тем, чтобы дать отдых выбившемуся из сил животному, но и чтобы самому стереть грязь с лица и отряхнуть свою шляпу, на полях которой набралось примерно с полгаллона воды. |
After standing with the bridle over his heavily-splashed arm, until the wheels of the mail were no longer within hearing and the night was quite still again, he turned to walk down the hill.
| Потом, намотав поводья на руку, забрызганную грязью до самого плеча, он постоял и, дождавшись, когда колеса дилижанса затихли вдали и кругом снова наступила тишина, зашагал вниз с холма. |
“After that there gallop from Temple Bar, old lady, I won’t trust your fore-legs till I get you on the level,” said this hoarse messenger, glancing at his mare.
| — После этакой скачки от самого Тэмпл-Бара я не поручусь за твои передние ноги, старуха, покуда мы не выйдем с тобой на ровное место, — прохрипел он, оглядывая свою кобылу. — «Возвращён к жизни»… Ну и ну! |
“‘Recalled to life.’
| вот так ответ! |
That’s a Blazing strange message. Much of that wouldn’t do for you, Jerry! I say, Jerry!
| А ежели оно и впрямь так бывает, пропало твоё дело, Джерри! |
You’d be in a Blazing bad way, if recalling to life was to come into fashion, Jerry!”
| Да, есть над чем задуматься, Джерри. Черт знает, чем это для тебя кончится, ежели у нас теперь в обычай войдёт — покойников воскрешать! |
|
