Nine Days

Девять дней

The marriage-day was shining brightly, and they were ready outside the closed door of the Doctor’s room, where he was speaking with Charles Darnay.

Настал день свадьбы, ясный, солнечный; все собрались в гостиной, смежной с комнатой доктора, куда дверь была закрыта и где он разговаривал с Чарльзом Дарнеем.

They were ready to go to church; the beautiful bride, Mr. Lorry, and Miss Pross — to whom the event, through a gradual process of reconcilement to the inevitable, would have been one of absolute bliss, but for the yet lingering consideration that her brother Solomon should have been the bridegroom.

Все были готовы и ждали их, чтобы ехать в церковь; прелестная невеста, мистер Лорри и мисс Просс, для которой это счастливое событие, после того как она постепенно примирилась с неизбежным, было бы поистине райским праздником, если бы не тайное сожаление, что жених не ее брат Соломон.

“And so,” said Mr. Lorry, who could not sufficiently admire the bride, and who had been moving round her to take in every point of her quiet, pretty dress; “and so it was for this, my sweet Lucie, that I brought you across the Channel, such a baby! Lord bless me!

—Итак, милая Люси, — говорил мистер Лорри, который никак не мог налюбоваться на невесту и ходил вокруг нее, разглядывая со всех сторон ее красивый скромный наряд, — вот, значит, для чего я вёз вас сюда через Ламанш ещё вот такой крошкой!

How little I thought what I was doing!

Разве мог я тогда думать, что из этого выйдет.

How lightly I valued the obligation I was conferring on my friend Mr. Charles!”

Знал бы я, что я так облагодетельствую моего друга Чарльза!

“You didn’t mean it,” remarked the matter-of-fact Miss Pross, “and therefore how could you know it?

—Вовсе вы не затем ее везли, — деловито одёрнула его мисс Просс. — Откуда вам было знать?

Nonsense!”

Глупости вы говорите!

“Really?

—Вы так думаете, правда?

Well; but don’t cry,” said the gentle Mr. Lorry.

Ну, а зачем же плакать? — ласково заметил мистер Лорри.

“I am not crying,” said Miss Pross; “ you are.”

—Я не плачу! — отрезала мисс Просс. — Это вы плачете.

“I, my Pross?” (

—Я, милочка Просс? (

(By this time, Mr. Lorry dared to be pleasant with her, on occasion.)

(Мистер Лорри теперь даже позволял себе иногда такие фамильярности с мисс Просс.)

“You were, just now; I saw you do it, and I don’t wonder at it.

—Да вот только сейчас, я сама видела, да я и не удивляюсь.

Such a present of plate as you have made ’em, is enough to bring tears into anybody’s eyes.

От такого роскошного подарка, как все это серебро, которое вы им преподнесли, кто не заплачет!

There’s not a fork or a spoon in the collection,” said Miss Pross, “that I didn’t cry over, last night after the box came, till I couldn’t see it.”

Я вчера, как принесли от вас этот ящик, стала его перебирать, так над каждой ложкой да вилкой слезами обливалась, чуть не ослепла.

“I am highly gratified,” said Mr. Lorry, “though, upon my honour, I had no intention of rendering those trifling articles of remembrance invisible to any one.

—Мне, конечно, очень приятно это слышать, — отвечал мистер Лорри. —

Dear me!

Но, упаси боже!

This is an occasion that makes a man speculate on all he has lost.

я совсем не хотел ослеплять кого-нибудь этими пустячками. И знаете, это наводит на размышления, — я только теперь вижу, чего я, оказывается, лишился.

Dear, dear, dear!

Ай-ай-ай!

To think that there might have been a Mrs. Lorry, any time these fifty years almost!”

Только представить себе, что вот уже без малого пятьдесят лет со мной рядом могла бы существовать миссис Лорри!

“Not at all!”

—Вот уж нет! —

From Miss Pross.

возмутилась мисс Просс.

“You think there never might have been a Mrs. Lorry?”

—А вы полагаете, что на свете не могло бы быть миссис Лорри? —

asked the gentleman of that name.

поинтересовался мистер Лорри.

“Pooh!”

—Пфф! —

rejoined Miss Pross; “you were a bachelor in your cradle.”

фыркнула мисс Просс. — Вы уже с пелёнок были старым холостяком!

“Well!”

—Что ж, пожалуй, это и верно! —

observed Mr. Lorry, beamingly adjusting his little wig, “that seems probable, too.”

согласился мистер Лорри, с улыбкой поправляя свой паричок.

“And you were cut out for a bachelor,” pursued Miss Pross, “before you were put in your cradle.”

—Такой уж вы уродились, таким вас скроили, прежде чем на вас пелёнки припасли, — продолжала мисс Просс.

“Then, I think,” said Mr. Lorry, “that I was very unhandsomely dealt with, and that I ought to have had a voice in the selection of my pattern.

—В таком случае со мной очень несправедливо поступили, — возразил мистер Лорри, — прежде чем кроить, следовало бы посоветоваться со мной.

Enough!

Ну, шутки в сторону!

Now, my dear Lucie,” drawing his arm soothingly round her waist, “I hear them moving in the next room, and Miss Pross and I, as two formal folks of business, are anxious not to lose the final opportunity of saying something to you that you wish to hear.

Вот что, дорогая Люси, — сказал он, ласково обнимая ее за талию, — я слышу, они уже там двигаются в комнате, но пока их ещё нет, мы с мисс Просс, оба люди деловые, воспользуемся этим моментом, — наверно, вам не терпится услышать от нас то, что мы сейчас скажем.

You leave your good father, my dear, in hands as earnest and as loving as your own; he shall be taken every conceivable care of; during the next fortnight, while you are in Warwickshire and thereabouts, even Tellson’s shall go to the wall (comparatively speaking) before him.

Вы можете быть совершенно спокойны, вы оставляете своего дорогого батюшку в любящих и заботливых руках; о нем будут заботиться так же, как заботились вы. Эти две недели, что вы будете в Уорвикшире, для меня даже контора Теллсона отойдёт на задний план (по сравнению с ним, конечно).

And when, at the fortnight’s end, he comes to join you and your beloved husband, on your other fortnight’s trip in Wales, you shall say that we have sent him to you in the best health and in the happiest frame.

А когда через две недели он приедет к вам и вы втроём отправитесь путешествовать по Уэльсу, вы сами увидите его живым и здоровым и в отличном расположении духа.

Now, I hear Somebody’s step coming to the door.

Ну вот, я уже слышу чьи-то шаги.

Let me kiss my dear girl with an old-fashioned bachelor blessing, before Somebody comes to claim his own.”

Дайте я поцелую вас, моя дорогая девочка, и пока кто-то ещё не хватился своего сокровища, позвольте мне, старику, благословить вас по старому обычаю.

For a moment, he held the fair face from him to look at the well-remembered expression on the forehead, and then laid the bright golden hair against his little brown wig, with a genuine tenderness and delicacy which, if such things be old-fashioned, were as old as Adam.

Держа обеими руками хорошенькое личико, он слегка отстранил его от себя, любуясь знакомым выражением, прятавшимся в чуть заметной морщинке между бровей, а потом, обняв Люси, прильнул своим русым паричком к ее золотым кудрям с такой бережной, трогательной нежностью, какую никто не решился бы назвать старомодной, ибо она стара как мир.

The door of the Doctor’s room opened, and he came out with Charles Darnay.

Дверь спальни отворилась, и к ним вышел доктор Манетт с Чарльзом Дарнеем.

He was so deadly pale — which had not been the case when they went in together — that no vestige of colour was to be seen in his face.

Доктор был мертвенно-бледен — он не был таким, когда уходил, — в лице его сейчас не было ни кровинки.

But, in the composure of his manner he was unaltered, except that to the shrewd glance of Mr. Lorry it disclosed some shadowy indication that the old air of avoidance and dread had lately passed over him, like a cold wind.

Но держался он, как всегда, спокойно, и только зоркий глаз мистера Лорри по каким-то неуловимым признакам скорее угадал, чем увидел следы прежнего отсутствующего выражения и ужаса, которые, словно страшная тень, дохнувшая холодом, только что сбежали с этого лица.

He gave his arm to his daughter, and took her down-stairs to the chariot which Mr. Lorry had hired in honour of the day.

Доктор взял Люси под руку и повёл ее вниз по лестнице к коляске, которую ради такого торжественного случая нанял мистер Лорри.

The rest followed in another carriage, and soon, in a neighbouring church, where no strange eyes looked on, Charles Darnay and Lucie Manette were happily married.

Остальные уселись в карету, и вскоре тут же рядом, в ближайшей церкви, где в этот час никого не было и никто на них не глазел, Чарльз Дарней и Люси Манетт сочетались счастливыми узами.

Besides the glancing tears that shone among the smiles of the little group when it was done, some diamonds, very bright and sparkling, glanced on the bride’s hand, which were newly released from the dark obscurity of one of Mr. Lorry’s pockets.

Когда они выходили из церкви, лица у всех светились улыбками, кой у кого блестели слезы на глазах, а на руке у новобрачной ярко сверкал бриллиантовый перстень, только что извлечённый из темной глубины одного из обширных карманов мистера Лорри.

They returned home to breakfast, and all went well, and in due course the golden hair that had mingled with the poor shoemaker’s white locks in the Paris garret, were mingled with them again in the morning sunlight, on the threshold of the door at parting.

Они вернулись домой и сели завтракать, и все было очень хорошо, и, наконец, наступила минута прощанья; все вышли на крыльцо, и в этот радостный солнечный день золотые локоны дочери снова смешались с седыми волосами отца так же, как в тот день на чердаке парижского предместья, когда они впервые коснулись седой головы бедного башмачника.

It was a hard parting, though it was not for long.

Обоим было больно расставаться, хотя они расставались ненадолго.

But her father cheered her, and said at last, gently disengaging himself from her enfolding arms, “Take her, Charles!

Но отец ободрял дочь, и, наконец, мягко высвободившись из ее объятий, он сказал Дарнею: — Возьмите ее, Чарльз!

She is yours!”

Она ваша.

And her agitated hand waved to them from a chaise window, and she was gone.

Дрожащая ручка высунулась, махая им из окна кареты, и вот она уже скрылась из глаз.

The corner being out of the way of the idle and curious, and the preparations having been very simple and few, the Doctor, Mr. Lorry, and Miss Pross, were left quite alone.

В тупичок редко когда кто заглядывал, и сейчас не видно было ни прохожих, ни любопытных, — гостей на свадьбу не звали, и после того как проводили молодых, доктор, мистер Лорри и мисс Просс остались совсем одни.

It was when they turned into the welcome shade of the cool old hall, that Mr. Lorry observed a great change to have come over the Doctor; as if the golden arm uplifted there, had struck him a poisoned blow.

Когда они вошли с крыльца в прохладную тень подъезда, мистеру Лорри бросилась в глаза перемена, происшедшая с доктором, — его словно что-то сразило, как если бы золотая рука исполина, торчавшая из стены над крыльцом, обрушилась на него со страшной силой.

He had naturally repressed much, and some revulsion might have been expected in him when the occasion for repression was gone.

Конечно, ему стоило немалого труда побороть свои чувства, и сейчас, когда необходимость в этом отпала, можно было ожидать, что он сдаст.

But, it was the old scared lost look that troubled Mr. Lorry; and through his absent manner of clasping his head and drearily wandering away into his own room when they got up-stairs, Mr. Lorry was reminded of Defarge the wine-shop keeper, and the starlight ride.

Но мистера Лорри поразил его блуждающий испуганный взгляд, а когда они поднялись наверх и доктор, растерянно озираясь, схватился за голову и, шатаясь, побрёл к себе в комнату, мистеру Лорри невольно вспомнился хозяин погребка Дефарж и ночное путешествие под звёздным небом.

“I think,” he whispered to Miss Pross, after anxious consideration, “I think we had best not speak to him just now, or at all disturb him.

—Мне кажется, — шепнул он мисс Просс, проводив доктора тревожным взглядом, — мне кажется, лучше сейчас и не пытаться разговаривать с ним, а оставить его в покое.

I must look in at Tellson’s; so I will go there at once and come back presently.

Мне надо ещё зайти в контору, так я, пожалуй, пойду сейчас и тут же вернусь.

Then, we will take him a ride into the country, and dine there, and all will be well.”

А потом мы все вместе поедем куда-нибудь за город, пообедаем там, и, я думаю, все обойдётся.

It was easier for Mr. Lorry to look in at Tellson’s, than to look out of Tellson’s. He was detained two hours.

Но зайти в контору оказалось много легче, чем выйти оттуда. Мистер Лорри задержался там на два часа.

When he came back, he ascended the old staircase alone, having asked no question of the servant; going thus into the Doctor’s rooms, he was stopped by a low sound of knocking.

Возвратившись в Сохо, он сразу поднялся наверх, ни о чем не спросив служанку, открывшую ему дверь, и направился прямо в комнату доктора, но вдруг остановился как вкопанный, услышав глухой стук сапожного молотка.

“Good God!” he said, with a start. “

—Боже мой!

“What’s that?”

Что такое? —

Miss Pross, with a terrified face, was at his ear. “

в ужасе прошептал он.

“O me, O me!

Мисс Просс с перепуганным лицом стояла у него за спиной.

All is lost!”

—О, что нам делать, что нам делать! —

cried she, wringing her hands. “

воскликнула она, ломая руки. —

“What is to be told to Ladybird?

Что я скажу моей птичке?

He doesn’t know me, and is making shoes!”

Он не узнает меня, он шьёт башмаки!

Mr. Lorry said what he could to calm her, and went himself into the Doctor’s room.

Мистер Лорри попытался, как мог, успокоить ее и вошёл в комнату к доктору.

The bench was turned towards the light, as it had been when he had seen the shoemaker at his work before, and his head was bent down, and he was very busy.

Низенькая скамеечка стояла под окном, на нее падал свет, как тогда, когда он впервые увидел его на чердаке за работой; он сидел согнувшись и усердно тачал.

“Doctor Manette.

—Доктор Манетт!

My dear friend, Doctor Manette!”

Дорогой друг мой! Доктор Манетт!

The Doctor looked at him for a moment — half inquiringly, half as if he were angry at being spoken to — and bent over his work again.

Доктор поднял глаза и посмотрел на него как-то недоумённо и в то же время с досадой — что вот опять к нему пристают — и снова согнулся над работой.

He had laid aside his coat and waistcoat; his shirt was open at the throat, as it used to be when he did that work; and even the old haggard, faded surface of face had come back to him.

Он был без камзола и без жилета, в расстегнутой на груди сорочке, как тогда, когда он занимался сапожным ремеслом; и даже лицо у него было такое же, как тогда, — бледное, осунувшееся, измученное.

He worked hard — impatiently — as if in some sense of having been interrupted.

Он работал с каким-то ожесточением, — точно он торопился, точно его оторвали от работы и надо было наверстать упущенное.

Mr. Lorry glanced at the work in his hand, and observed that it was a shoe of the old size and shape.

Мистер Лорри взглянул на башмак у него в руке и увидел, что это тот же прежний башмак старинного фасона.

He took up another that was lying by him, and asked what it was.

Он поднял второй башмак, лежавший тут же около, и спросил, что это такое.

“A young lady’s walking shoe,” he muttered, without looking up. “

—Дамский башмак для молодой девушки, на прогулку ходить, — пробормотал тот, не глядя. —

“It ought to have been finished long ago.

Его уже давно надо было кончить.

Let it be.”

Положите его тут.

“But, Doctor Manette.

—Но, доктор Манетт!

Look at me!”

Посмотрите на меня!

He obeyed, in the old mechanically submissive manner, without pausing in his work.

Он тупо и покорно поднял глаза, не отрываясь от работы, — точь-в-точь как прежде.

“You know me, my dear friend?

—Вы узнаете меня, друг мой?

Think again.

Опомнитесь, прошу вас!

This is not your proper occupation.

Это совсем не подходящее для вас занятие.

Think, dear friend!”

Опомнитесь, дорогой друг!

Nothing would induce him to speak more.

Доктор молчал, и его нельзя было заставить заговорить.

He looked up, for an instant at a time, when he was requested to do so; but, no persuasion would extract a word from him.

Он на секунду поднимал взгляд, когда к нему обращались, но никакими просьбами, ни убеждениями нельзя было добиться от него ни слова.

He worked, and worked, and worked, in silence, and words fell on him as they would have fallen on an echoless wall, or on the air.

Он работал, работал, не отрываясь, молча, и все уговоры мистера Лорри отскакивали от него, как от глухой стены, повисали в воздухе.

The only ray of hope that Mr. Lorry could discover, was, that he sometimes furtively looked up without being asked.

И только то, как он иногда вдруг сам украдкой поднимал глаза и оглядывался по сторонам, ещё сулило какую-то надежду и не позволяло мистеру Лорри отчаиваться.

In that, there seemed a faint expression of curiosity or perplexity — as though he were trying to reconcile some doubts in his mind.

В глазах его в эти минуты мелькало какое-то беспокойство, недоумение, как будто он о чем-то смутно догадывался, силился что-то понять.

Two things at once impressed themselves on Mr. Lorry, as important above all others; the first, that this must be kept secret from Lucie; the second, that it must be kept secret from all who knew him.

Мистер Лорри счёл своим долгом прежде всего позаботиться о двух вещах: во-первых, скрыть это от Люси, а затем принять меры, чтобы это не дошло ни до кого из знакомых.

In conjunction with Miss Pross, he took immediate steps towards the latter precaution, by giving out that the Doctor was not well, and required a few days of complete rest.

Заручившись помощью мисс Просс, он немедленно оповестил всех, что доктор нездоров и что ему в течение нескольких дней предписан полный покой.

In aid of the kind deception to be practised on his daughter, Miss Pross was to write, describing his having been called away professionally, and referring to an imaginary letter of two or three hurried lines in his own hand, represented to have been addressed to her by the same post.

Что же касается Люси, мисс Просс написала ей, что доктора неожиданно вызвали к больному, и ему пришлось срочно выехать, и что он, кажется, перед отъездом успел написать ей об этом несколько слов.

These measures, advisable to be taken in any case, Mr. Lorry took in the hope of his coming to himself. If that should happen soon, he kept another course in reserve; which was, to have a certain opinion that he thought the best, on the Doctor’s case.

Приняв все эти меры предосторожности в надежде, что доктор скоро поправится, мистер Лорри решил на будущее — как только доктор придёт в себя, посоветоваться с опытным врачом, с таким, который лучше всех других мог бы разобраться в его болезни.

In the hope of his recovery, and of resort to this third course being thereby rendered practicable, Mr. Lorry resolved to watch him attentively, with as little appearance as possible of doing so.

А до тех пор оставить больного в покое и только наблюдать за ним, но так, чтобы он ни в коем случае этого не замечал.

He therefore made arrangements to absent himself from Tellson’s for the first time in his life, and took his post by the window in the same room.

С этой целью мистер Лорри первый раз в жизни отпросился на несколько дней из банка и, расположившись у окна в комнате доктора, приступил к своему дежурству.

He was not long in discovering that it was worse than useless to speak to him, since, on being pressed, he became worried.

Он очень скоро убедился, что все попытки втянуть больного в разговор не только ни к чему не приводят, но действуют на него раздражающе и угнетают его.

He abandoned that attempt on the first day, and resolved merely to keep himself always before him, as a silent protest against the delusion into which he had fallen, or was falling.

И он с первого же дня оставил эти попытки и решил просто сидеть с ним в одной комнате, как бы заявляя своим постоянным присутствием молчаливый протест против того помрачения, в которое впал бедный доктор или которое ему угрожает.

He remained, therefore, in his seat near the window, reading and writing, and expressing in as many pleasant and natural ways as he could think of, that it was a free place.

Итак, мистер Лорри сидел у окна, читал, писал и всеми доступными ему способами старался показать, что он чувствует себя очень приятно и непринуждённо, — словом, что он здесь не взаперти, а на свободе.

Doctor Manette took what was given him to eat and drink, and worked on, that first day, until it was too dark to see — worked on, half an hour after Mr. Lorry could not have seen, for his life, to read or write.

Доктор Манетт ел и пил все, что ему давали, и в этот первый день работал не разгибаясь, до тех пор, пока уже совсем стемнело и мистер Лорри вот уже полчаса как закрыл книгу, потому что при всем желании не мог разобрать ни строчки.

When he put his tools aside as useless, until morning, Mr. Lorry rose and said to him:

Когда, наконец, он отложил свой молоток, потому что уже совсем ничего не было видно, мистер Лорри поднялся и сказал:

“Will you go out?”

—Не хотите ли пройтись?

He looked down at the floor on either side of him in the old manner, looked up in the old manner, and repeated in the old low voice:

Доктор, не поднимая головы, посмотрел куда-то вниз, сначала по одну сторону от себя, потом по другую, потом, вскинув глаза, совсем как прежде, повторил безжизненным голосом:

“Out?”

—Пройтись?

“Yes; for a walk with me.

—Ну, да.

Why not?”

Погулять.

He made no effort to say why not, and said not a word more.

А почему бы и нет? На это он ничего не ответил.

But, Mr. Lorry thought he saw, as he leaned forward on his bench in the dusk, with his elbows on his knees and his head in his hands, that he was in some misty way asking himself, “Why not?”

Согнувшись на своей скамейке, он сидел в темноте, подперев голову руками и облокотясь на колени, но мистеру Лорри, наблюдавшему за ним, показалось, что он задумался и шепчет про себя: «А почему бы и нет?»

The sagacity of the man of business perceived an advantage here, and determined to hold it.

Мистер Лорри, человек деловой и проницательный, усмотрел в этом нечто благоприятное и решил придерживаться своей тактики.

Miss Pross and he divided the night into two watches, and observed him at intervals from the adjoining room.

Ночью уговорились с мисс Просс дежурить по очереди и наблюдать за ним из соседней комнаты.

He paced up and down for a long time before he lay down; but, when he did finally lay himself down, he fell asleep.

Больной долго шагал взад и вперёд у себя в спальне, но когда, наконец, лег в постель, сразу уснул.

In the morning, he was up betimes, and went straight to his bench and to work.

Проснулся он рано и тотчас же уселся за работу.

On this second day, Mr. Lorry saluted him cheerfully by his name, and spoke to him on topics that had been of late familiar to them.

Утром на второй день мистер Лорри поздоровался с ним как ни в чем не бывало и заговорил о чем-то таком, о чем они часто беседовали последнее время.

He returned no reply, but it was evident that he heard what was said, and that he thought about it, however confusedly.

Доктор не отвечал, хотя, по-видимому, слышал, что ему говорили, и может быть, даже кое-что смутно доходило до него.

This encouraged Mr. Lorry to have Miss Pross in with her work, several times during the day; at those times, they quietly spoke of Lucie, and of her father then present, precisely in the usual manner, and as if there were nothing amiss.

Мистер Лорри, воспрянув духом, предложил мисс Просс приходить со своей работой в комнату доктора; она в течение дня несколько раз заглядывала к ним, и они спокойно разговаривали о Люся и о ее отце, который сидел тут же, и оба старались держать себя непринуждённо и естественно, как будто ничего не случилось.

This was done without any demonstrative accompaniment, not long enough, or often enough to harass him; and it lightened Mr. Lorry’s friendly heart to believe that he looked up oftener, and that he appeared to be stirred by some perception of inconsistencies surrounding him.

Они делали это не навязчиво и не слишком часто, чтобы не утомлять и не раздражать его своими разговорами. И мистер Лорри, добрая душа, с чувством облегчения замечал, что доктор все чаще поглядывает на них и как будто начинает сознавать, что тут что-то одно с другим не вяжется.

When it fell dark again, Mr. Lorry asked him as before:

А когда уже совсем стемнело, мистер Лорри, как и накануне, предложил:

“Dear Doctor, will you go out?”

—Дорогой доктор, не хотите ли пройтись?

As before, he repeated, “Out?”

И опять он повторил за ним: «Пройтись?»

“Yes; for a walk with me.

—Ну, да. Пойдём погуляем.

Why not?”

Почему бы и нет?

This time, Mr. Lorry feigned to go out when he could extract no answer from him, and, after remaining absent for an hour, returned.

И на этот раз не получив никакого ответа, мистер Лорри сделал вид, что уходит гулять, вышел из комнаты и вернулся через час.

In the meanwhile, the Doctor had removed to the seat in the window, and had sat there looking down at the plane-tree; but, on Mr. Lorry’s return, he slipped away to his bench.

А тем временем доктор пересел в кресло у окна и сидел там все это время, глядя на старый платан. Но как только мистер Лорри вернулся, он сейчас же перебрался на свою скамью.

The time went very slowly on, and Mr. Lorry’s hope darkened, and his heart grew heavier again, and grew yet heavier and heavier every day.

Медленно проходили дни, и надежды мистера Лорри угасали, опять у него становилось тяжело на душе, и с каждым днём все тяжёлее и тяжёлее.

The third day came and went, the fourth, the fifth.

Так наступил и прошёл третий день, четвёртый, пятый.

Five days, six days, seven days, eight days, nine days.

Пять, шесть, семь, восемь, девять дней.

With a hope ever darkening, and with a heart always growing heavier and heavier, Mr. Lorry passed through this anxious time.

Все эти дни мистер Лорри жил в непрестанной тревоге и уже почти потерял надежду.

The secret was well kept, and Lucie was unconscious and happy; but he could not fail to observe that the shoemaker, whose hand had been a little out at first, was growing dreadfully skilful, and that he had never been so intent on his work, and that his hands had never been so nimble and expert, as in the dusk of the ninth evening.

Болезнь доктора по-прежнему держали в секрете, Люси ничего не подозревала, была беззаботна и счастлива; а мистер Лорри с болью в душе убеждался, что руки башмачника, который на первых порах не очень умело орудовал своими инструментами, день ото дня становились все более искусными, и никогда ещё не замечал он за своим бедным другом такого рвения, никогда его пальцы не двигались с таким проворством и ловкостью, как на исходе этого девятого дня.