Reading room | Лев Толстой | Анна Каренина | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

XXXV

The prince communicated his good humor to his own family and his friends, and even to the German landlord in whose rooms the Shtcherbatskys were staying.

Князь передал своё весёлое расположение духа и домашним своим, и знакомым, и даже немцу-хозяину, у которого стояли Щербацкие.

On coming back with Kitty from the springs, the prince, who had asked the colonel, and Marya Yevgenyevna, and Varenka all to come and have coffee with them, gave orders for a table and chairs to be taken into the garden under the chestnut tree, and lunch to be laid there.

Вернувшись с Кити с вод и пригласив к себе к кофе и полковника, и Марью Евгеньевну, и Вареньку, князь велел вынести стол и кресла в садик, под каштан, и там накрыть завтрак.

The landlord and the servants, too, grew brisker under the influence of his good spirits.

И хозяин и прислуга оживились под влиянием его весёлости.

They knew his open-handedness; and half an hour later the invalid doctor from Hamburg, who lived on the top floor, looked enviously out of the window at the merry party of healthy Russians assembled under the chestnut tree.

Они знали его щедрость, и чрез полчаса больной гамбургский доктор, живший наверху, с завистью смотрел в окно на эту весёлую русскую компанию здоровых людей, собравшуюся под каштаном.

In the trembling circles of shadow cast by the leaves, at a table, covered with a white cloth, and set with coffeepot, bread-and-butter, cheese, and cold game, sat the princess in a high cap with lilac ribbons, distributing cups and bread-and-butter.

Под дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною дичью стола, сидела княгиня в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.

At the other end sat the prince, eating heartily, and talking loudly and merrily.

На другом конце сидел князь, плотно кушая и громко и весело разговаривая.

The prince had spread out near him his purchases, carved boxes, and knick-knacks, paper-knives of all sorts, of which he bought a heap at every watering-place, and bestowed them upon everyone, including Lieschen, the servant girl, and the landlord, with whom he jested in his comically bad German, assuring him that it was not the water had cured Kitty, but his splendid cookery, especially his plum soup.

Князь разложил подле себя свои покупки – резные сундучки, бирюльки, разрезные ножики всех сортов, которых он накупил кучу на всех водах, и раздаривал их всем, в том числе Лисхен, служанке, и хозяину, с которым он шутил на своём комическом дурном немецком языке, уверяя его, что не воды вылечили Кити, но его отличные кушанья, в особенности суп с черносливом.

The princess laughed at her husband for his Russian ways, but she was more lively and good-humored than she had been all the while she had been at the waters.

Княгиня подсмеивалась над мужем за его русские привычки, но была так оживлена и весела, как не была во все время жизни на водах.

The colonel smiled, as he always did, at the prince’s jokes, but as far as regards Europe, of which he believed himself to be making a careful study, he took the princess’s side.

Полковник, как всегда, улыбался шуткам князя; но насчёт Европы, которую он внимательно изучал, как он думал, он держал сторону княгини.

The simple-hearted Marya Yevgenyevna simply roared with laughter at everything absurd the prince said, and his jokes made Varenka helpless with feeble but infectious laughter, which was something Kitty had never seen before.

Добродушная Марья Евгеньевна покатывалась со смеху от всего, что говорил смешного князь, и Варенька, чего ещё Кити никогда не видала, раскисала от слабого, но сообщающегося смеха, который возбуждали в ней шутки князя.

Kitty was glad of all this, but she could not be light-hearted.

Все это веселило Кити, но она не могла не быть озабоченною.

She could not solve the problem her father had unconsciously set her by his good-humored view of her friends, and of the life that had so attracted her.

Она не могла разрешить задачи, которую ей невольно задал отец своим весёлым взглядом на её друзей и на ту жизнь, которую она так полюбила.

To this doubt there was joined the change in her relations with the Petrovs, which had been so conspicuously and unpleasantly marked that morning.

К задаче этой присоединилась ещё перемена её отношений к Петровым, которая нынче так очевидно и неприятно высказалась.

Everyone was good-humored, but Kitty could not feel good-humored, and this increased her distress.

Всем было весело, но Кити не могла быть весёлою, и это ещё более мучило её.

She felt a feeling such as she had known in childhood, when she had been shut in her room as a punishment, and had heard her sisters’ merry laughter outside.

Она испытывала чувство вроде того, какое испытывала в детстве, когда под наказанием была заперта в своей комнате и слушала весёлый смех сестёр.

“Well, but what did you buy this mass of things for?”

–Ну, на что ты накупил эту бездну? –

said the princess, smiling, and handing her husband a cup of coffee.

говорила княгиня, улыбаясь и подавая мужу чашку с кофеем.

“One goes for a walk, one looks in a shop, and they ask you to buy. ‘ Erlaucht, Durchlaucht? ’

–Пойдёшь ходить, ну, подойдёшь к лавочке, просят купить: «Эрлаухт, эксцеленц, дурхлаухт».

Directly they say ‘ Durchlaucht ,’ I can’t hold out. I lose ten thalers.”

Ну, уж как скажут: «Дурхлаухт», уж я и не могу: десяти талеров и нет.

“It’s simply from boredom,” said the princess.

–Это только от скуки, – сказала княгиня.

“Of course it is.

–Разумеется, от скуки.

Such boredom, my dear, that one doesn’t know what to do with oneself.”

Такая скука, матушка, что не знаешь, куда деться.

“How can you be bored, prince?

–Как можно скучать, князь?

There’s so much that’s interesting now in Germany,” said Marya Yevgenyevna.

Так много интересного теперь в Германии, – сказала Марья Евгеньевна.

“But I know everything that’s interesting: the plum soup I know, and the pea sausages I know.

–Да я все интересное знаю: суп с черносливом знаю, гороховую колбасу знаю.

I know everything.”

Все знаю.

“No, you may say what you like, prince, there’s the interest of their institutions,” said the colonel.

–Нет, но как хотите, князь, интересны их учреждения, – сказал полковник.

“But what is there interesting about it?

–Да что же интересного?

They’re all as pleased as brass halfpence.

Все они довольны, как медные гроши: всех победили.

They’ve conquered everybody, and why am I to be pleased at that?

Ну, а мне-то чем же довольным быть?

I haven’t conquered anyone; and I’m obliged to take off my own boots, yes, and put them away too;

Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да ещё за дверь их сам выставляй.

in the morning, get up and dress at once, and go to the dining-room to drink bad tea!

Утром вставай, сейчас же одевайся, иди в салон чай скверный пить.

How different it is at home!

То ли дело дома!

You get up in no haste, you get cross, grumble a little, and come round again. You’ve time to think things over, and no hurry.”

Проснёшься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, все обдумаешь, не торопишься.

“But time’s money, you forget that,” said the colonel.

–А время – деньги, вы забываете это, – сказал полковник.

“Time, indeed, that depends!

–Какое время!

Why, there’s time one would give a month of for sixpence, and time you wouldn’t give half an hour of for any money. Isn’t that so, Katinka?

Другое время такое, что целый месяц за полтинник отдашь, а то так никаких денег за полчаса не возьмёшь.

What is it?

Так ли, Катенька?

why are you so depressed?”

Что ты, какая скучная?

“I’m not depressed.”

–Я ничего.

“Where are you off to?

–Куда же вы?

Stay a little longer,” he said to Varenka.

Посидите ещё, – обратился он к Вареньке.

“I must be going home,” said Varenka, getting up, and again she went off into a giggle.

–Мне надо домой, – сказала Варенька, вставая, и опять залилась смехом.

When she had recovered, she said good-bye, and went into the house to get her hat.

Оправившись, она простилась и пошла в дом, чтобы взять шляпу.

Kitty followed her.

Кити пошла за нею.

Even Varenka struck her as different.

Даже Варенька представлялась ей теперь другою.

She was not worse, but different from what she had fancied her before.

Она не была хуже, но она была другая, чем та, какою она прежде воображала её себе.

“Oh, dear! it’s a long while since I’ve laughed so much!”

–Ах, я давно так не смеялась! –

said Varenka, gathering up her parasol and her bag.

сказала Варенька, собирая зонтик и мешочек. –

“How nice he is, your father!”

Какой он милый, ваш папа!

Kitty did not speak.

Кити молчала.

“When shall I see you again?”

–Когда же увидимся? –

asked Varenka.

спросила Варенька.

“Mamma meant to go and see the Petrovs.

– Mamanхотела зайти к Петровым.

Won’t you be there?”

Вы не будете там? –

said Kitty, to try Varenka.

сказала Кити, испытывая Вареньку.

“Yes,” answered Varenka.

–Я буду, – отвечала Варенька. –

“They’re getting ready to go away, so I promised to help them pack.”

Они собираются уезжать, так я обещалась помочь укладываться.

“Well, I’ll come too, then.”

–Ну, и я приду.

“No, why should you?”

–Нет, что вам?

“Why not? why not? why not?”

–Отчего, отчего, отчего? –

said Kitty, opening her eyes wide, and clutching at Varenka’s parasol, so as not to let her go.

широко раскрывая глаза, заговорила Кити, чтобы не выпускать Вареньку, взявшись за её зонтик. –

“No, wait a minute; why not?”

Нет, постойте, отчего?

“Oh, nothing;

–Так;

your father has come, and besides, they will feel awkward at your helping.”

ваш папа приехал, и потом с вами они стесняются.

“No, tell me why you don’t want me to be often at the Petrovs’.

–Нет, вы мне скажите, отчего вы не хотите, чтоб я часто бывала у Петровых?

You don’t want me to—why not?”

Ведь вы не хотите? Отчего?

“I didn’t say that,” said Varenka quietly.

–Я не говорила этого, – спокойно сказала Варенька.

“No, please tell me!”

–Нет, пожалуйста, скажите!

“Tell you everything?”

–Все говорить? –

asked Varenka.

спросила Варенька.

“Everything, everything!”

–Все, все! –

Kitty assented.

подхватила Кити.

“Well, there’s really nothing of any consequence; only that Mihail Alexeyevitch” (that was the artist’s name) “had meant to leave earlier, and now he doesn’t want to go away,” said Varenka, smiling.

–Да особенного ничего нет, а только то, что Михаил Алексеевич (так звали живописца) прежде хотел ехать раньше, а теперь не хочет уезжать, – улыбаясь, сказала Варенька.

“Well, well!”

–Ну! Ну! –

Kitty urged impatiently, looking darkly at Varenka.

торопила Кити, мрачно глядя на Вареньку.

“Well, and for some reason Anna Pavlovna told him that he didn’t want to go because you are here.

–Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут.

Of course, that was nonsense; but there was a dispute over it—over you.

Разумеется, это было некстати, но из-за этого, из-за вас вышла ссора.

You know how irritable these sick people are.”

А вы знаете, как эти больные раздражительны.

Kitty, scowling more than ever, kept silent, and Varenka went on speaking alone, trying to soften or soothe her, and seeing a storm coming—she did not know whether of tears or of words.

Кити все более и более хмурилась, и Варенька говорила одна, стараясь смягчить и успокоить её, видя собиравшийся взрыв, она не знала чего – слез или слов.

“So you’d better not go....

–Так лучше вам не ходить…

You understand; you won’t be offended?...”

И вы понимаете, вы не обижайтесь…

“And it serves me right! And it serves me right!”

–И поделом мне, и поделом мне! –

Kitty cried quickly, snatching the parasol out of Varenka’s hand, and looking past her friend’s face.

быстро заговорила Кити, схватывая зонтик из рук Вареньки и глядя мимо глаз своего друга.

Varenka felt inclined to smile, looking at her childish fury, but she was afraid of wounding her.

Вареньке хотелось улыбнуться, глядя на детский гнев своего друга, но она боялась оскорбить её.

“How does it serve you right?

–Как поделом?

I don’t understand,” she said.

Я не понимаю, – сказала она.

“It serves me right, because it was all sham; because it was all done on purpose, and not from the heart. What business had I to interfere with outsiders?

–Поделом за то, что все это было притворство, потому что это все выдуманное, а не от сердца.

And so it’s come about that I’m a cause of quarrel, and that I’ve done what nobody asked me to do.

Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил.

Because it was all a sham!

Оттого что все притворство!

a sham!

притворство!

a sham!...”

притворство!..

“A sham! with what object?”

–Да с какою же целью притворяться? –

said Varenka gently.

тихо сказала Варенька.

“Oh, it’s so idiotic! so hateful!

–Ах, как глупо, гадко!

There was no need whatever for me....

Не было мне никакой нужды…

Nothing but sham!”

Все притворство! –

she said, opening and shutting the parasol.

говорила она, открывая и закрывая зонтик.

“But with what object?”

–Да с какою же целью?

“To seem better to people, to myself, to God; to deceive everyone. No!

–Чтобы казаться лучше пред людьми, пред собой, пред Богом, всех обмануть.

now I won’t descend to that.

Нет, теперь уж я не поддамся на это!

I’ll be bad; but anyway not a liar, a cheat.”

Быть дурною, но по крайней мере не лживою, не обманщицей!

“But who is a cheat?”

–Да кто же обманщица? –

said Varenka reproachfully.

укоризненно сказала Варенька. –

“You speak as if....”

Вы говорите, как будто…

But Kitty was in one of her gusts of fury, and she would not let her finish.

Но Кити была в своём припадке вспыльчивости. Она не дала ей договорить.

“I don’t talk about you, not about you at all.

–Я не об вас, совсем не об вас говорю.

You’re perfection.

Вы совершенство.

Yes, yes, I know you’re all perfection;

Да, да, я знаю, что вы все совершенство;

but what am I to do if I’m bad?

но что же делать, что я дурная?

This would never have been if I weren’t bad.

Этого бы не было, если б я не была дурная.

So let me be what I am. I won’t be a sham.

Так пускай я буду какая есть, но не буду притворяться.

What have I to do with Anna Pavlovna?

Что мне за дело до Анны Павловны!

Let them go their way, and me go mine.

Пускай они живут как хотят, и я как хочу.

I can’t be different....

Я не могу быть другою…

And yet it’s not that, it’s not that.”

И все это не то, не то!..

“What is not that?”

–Да что же не то? –

asked Varenka in bewilderment.

в недоумении говорила Варенька.

“Everything.

–Все не то.

I can’t act except from the heart, and you act from principle.

Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по правилам.

I liked you simply, but you most likely only wanted to save me, to improve me.”

Я вас полюбила просто, а вы, верно, только затем, чтобы спасти меня, научить меня!

“You are unjust,” said Varenka.

–Вы несправедливы, – сказала Варенька.

“But I’m not speaking of other people, I’m speaking of myself.”

–Да я ничего не говорю про других, я говорю про себя.

“Kitty,” they heard her mother’s voice, “come here, show papa your necklace.”

–Кити! – послышался голос матери, – поди сюда, покажи папа свои коральки.

Kitty, with a haughty air, without making peace with her friend, took the necklace in a little box from the table and went to her mother.

Кити с гордым видом, не помирившись с своим другом, взяла со стола коральки в коробочке и пошла к матери.

“What’s the matter?

–Что с тобой?

Why are you so red?”

Что ты такая красная? –

her mother and father said to her with one voice.

сказали ей мать и отец в один голос.

“Nothing,” she answered. “I’ll be back directly,” and she ran back.

–Ничего, – отвечала она, – я сейчас приду, – и побежала назад.

“She’s still here,” she thought.

«Она ещё тут! – подумала она. –

“What am I to say to her? Oh, dear!

Что я скажу ей, Боже мой!

what have I done, what have I said?

что я наделала, что я говорила!

Why was I rude to her?

За что я обидела её?

What am I to do?

Что мне делать?

What am I to say to her?”

Что я скажу ей?» –

thought Kitty, and she stopped in the doorway.

думала Кити и остановилась у двери.

Varenka in her hat and with the parasol in her hands was sitting at the table examining the spring which Kitty had broken.

Варенька в шляпе и с зонтиком в руках сидела у стола, рассматривая пружину, которую сломала Кити.

She lifted her head.

Она подняла голову.

“Varenka, forgive me, do forgive me,” whispered Kitty, going up to her.

–Варенька, простите меня, простите! – прошептала Кити, подходя к ней. –

“I don’t remember what I said.

Я не помню, что я говорила.

I....”

Я…

“I really didn’t mean to hurt you,” said Varenka, smiling.

–Я, право, не хотела вас огорчать, – сказала Варенька улыбаясь.

Peace was made.

Мир был заключён.

But with her father’s coming all the world in which she had been living was transformed for Kitty.

Но с приездом отца для Кити изменился весь тот мир, в котором она жила.

She did not give up everything she had learned, but she became aware that she had deceived herself in supposing she could be what she wanted to be.

Она не отреклась от всего того, что узнала, но поняла, что она себя обманывала, думая, что может быть тем, чем хотела быть.

Her eyes were, it seemed, opened;

Она как будто очнулась;

she felt all the difficulty of maintaining herself without hypocrisy and self-conceit on the pinnacle to which she had wished to mount.

почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться;

Moreover, she became aware of all the dreariness of the world of sorrow, of sick and dying people, in which she had been living.

кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила;

The efforts she had made to like it seemed to her intolerable, and she felt a longing to get back quickly into the fresh air, to Russia, to Ergushovo, where, as she knew from letters, her sister Dolly had already gone with her children.

ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже её сестра Долли с детьми.

But her affection for Varenka did not wane.

Но любовь её к Вареньке не ослабела.

As she said good-bye, Kitty begged her to come to them in Russia.

Прощаясь, Кити упрашивала её приехать к ним в Россию.

“I’ll come when you get married,” said Varenka.

–Я приеду, когда вы выйдете замуж, – сказала Варенька.

“I shall never marry.”

–Я никогда не выйду.

“Well, then, I shall never come.”

–Ну, так я никогда не приеду.

“Well, then, I shall be married simply for that.

–Ну, так я только для этого выйду замуж.