Reading room | Иван Тургенев | Рассказы | Жид | 📋 | 📖 | 🔀 | Russian ⇄ English

....Расскажите-ка вы нам что-нибудь, полковник,— сказали мы наконец Николаю Ильичу.

...'Tell us a story, colonel,' we said at last to Nikolai Ilyitch.

Полковник улыбнулся, пропустил струю табачного дыма сквозь усы, провёл рукою по седым волосам, посмотрел на нас и задумался.

The colonel smiled, puffed out a coil of tobacco smoke between his moustaches, passed his hand over his grey hair, looked at us and considered.

Мы все чрезвычайно любили и уважали Николая Ильича за его доброту, здравый смысл и снисходительность к нашей братье молодёжи.

We all had the greatest liking and respect for Nikolai Ilyitch, for his good-heartedness, common sense, and kindly indulgence to us young fellows.

Он был высокого роста, плечист и дороден;

He was a tall, broad-shouldered, stoutly-built man;

его смуглое лицо, "одно из славных русских лиц" {Лермонтов в "Казначейше". (

his dark face, 'one of the splendid Russian faces,' [Footnote: Lermontov in the Treasurer's Wife..--

(Прим. автора.)},

..--AUTHOR'S NOTE.]

прямодушный, умный взгляд, кроткая улыбка, мужественный и звучный голос-все в нем нравилось и привлекало.

straight-forward, clever glance, gentle smile, manly and mellow voice — everything about him pleased and attracted one.

— Ну, слушайте ж,— начал он.

'All right, listen then,' he began.

Дело было в тринадцатом году, под Данцигом.

It happened in 1813, before Dantzig.

Я служил тогда в Е — м кирасирском полку и, помнится, только что был произведён в корнеты.

I was then in the E — -- regiment of cuirassiers, and had just, I recollect, been promoted to be a cornet.

Весёлое занятие — сраженья, и походы — хорошая вещь, но в осадном корпусе очень скучно было.

It is an exhilarating occupation — fighting; and marching too is good enough in its way, but it is fearfully slow in a besieging army.

Сидишь себе, бывало, целый божий день в каком-нибудь ложементе, под палаткой, на грязи или соломе, да играешь в карты с утра до вечера.

There one sits the whole blessed day within some sort of entrenchment, under a tent, on mud or straw, playing cards from morning till night.

Разве от скуки пойдёшь посмотреть, как летают бомбы или калёные ядра.

Perhaps, from simple boredom, one goes out to watch the bombs and redhot bullets flying.

Сначала французы нас тешили вылазками, да скоро притихли.

At first the French kept us amused with sorties, but they quickly subsided.

Ездить на фуражировку тоже надоело;

We soon got sick of foraging expeditions too;

словом, тоска напала на нас такая, что хоть вой.

we were overcome, in fact, by such deadly dulness that we were ready to howl for sheer ennui..

Мне всего тогда пошёл девятнадцатый год;

I was not more than nineteen then;

малый был я здоровый, кровь с молоком, думал потешиться и насчёт француза и насчёт того...

I was a healthy young fellow, fresh as a daisy, thought of nothing but getting all the fun I could out of the French... and in other ways too...

ну, понимаете...

you understand what I mean...

а вышло-то вот что.

and this is what happened.

От нечего делать пустился я играть.

Having nothing to do, I fell to gambling.

Как-то раз, после страшного проигрыша, мне повезло, и к утру (мы играли ночью) я был в сильном выигрыше.

All of a sudden, after dreadful losses, my luck turned, and towards morning (we used to play at night) I had won an immense amount.

Измученный, сонный, вышел я на свежий воздух и присел на гласис.

Exhausted and sleepy, I came out into the fresh air, and sat down on a mound.

Утро было прекрасное, тихое;

It was a splendid, calm morning;

длинные линии наших укреплений терялись в тумане;

the long lines of our fortifications were lost in the mist;

я загляделся, а потом и задремал сидя.

I gazed till I was weary, and then began to doze where I was sitting.

Осторожный кашель разбудил меня;

A discreet cough waked me:

я открыл глаза и увидел перед собою жида лет сорока, в долгополом сером кафтане, башмаках и чёрной ермолке.

I opened my eyes, and saw standing before me a Jew, a man of forty, wearing a long-skirted grey wrapper, slippers, and a black smoking-cap.

Этот жид, по прозвищу Гиршель, то и дело таскался в наш лагерь, напрашивался в факторы, доставал нам вина, съестных припасов и прочих безделок;

This Jew, whose name was Girshel, was continually hanging about our camp, offering his services as an agent, getting us wine, provisions, and other such trifles. He was a thinnish, red-haired, little man, marked with smallpox;

росту был он небольшого, худенький, рябой, рыжий, беспрестанно моргал крошечными, тоже рыжими глазками, нос имел кривой и длинный и все покашливал.

he blinked incessantly with his diminutive little eyes, which were reddish too; he had a long crooked nose, and was always coughing.

Он начал вертеться передо мной и униженно кланяться.

He began fidgeting about me, bowing obsequiously.

— Ну, что тебе надобно?-

'Well, what do you want?'

?-спросил я его наконец.

I asked him at last.

— А так-с, пришёл узнать-с, что не могу ли их благородию чем-нибудь-с...

'Oh, I only — I've only come, sir, to know if I can't be of use to your honour in some way...'

— Не нужен ты мне;

'I don't want you;

ступай.

you can go.'

— Как прикажете-с, как угодно-с...

'At your honour's service, as you desire....

Я думал, что, может быть-с, чем-нибудь-с...

I thought there might be, sir, something....'

— Ты мне надоел;

'You bother me;

ступай, говорят тебе.

go along, I tell you.'

— Извольте, извольте-с. А позвольте их благородие поздравить с выигрышем...

'Certainly, sir, certainly. But your honour must permit me to congratulate you on your success....'

— А ты почему знаешь?

'Why, how did you know?'

— Уж как мне не знать-с...

'Oh, I know, to be sure I do....

Большой выигрыш...

An immense sum...

большой...

immense....

У!

....Oh!

какой большой...

how immense....'

Гиршель растопырил пальцы и покачал головой.

Girshel spread out his fingers and wagged his head.

— Да что толку,— сказал я с досадой,— на какой дьявол здесь и деньги?

'But what's the use of talking,' I said peevishly; 'what the devil's the good of money here?'

— О!

'Oh!

не говорите, ваше благородие;

don't say that, your honour;

ай, ай, не говорите такое.

ay, ay, don't say so.

Деньги — хорошая вещь;

Money's a capital thing;

всегда нужны, все можно за деньги достать, ваше благородие, все!

always of use; you can get anything for money, your honour; anything!

все!

anything!

Прикажите только фактору, он вам все достанет, ваше благородие, все!

Only say the word to the agent, he'll get you anything, your honour, anything!

все!

anything!'

— Полно врать, жид.

'Don't tell lies, Jew.'

— Ай!

'Ay!

ай!—

ay!'

повторил Гиршель, встряхивая пейсиками.—

repeated Girshel, shaking his side-locks. '

Их благородие мне не верит... ай...

'Your honour doesn't believe me....

ай...

Ay...

ай...—

ay....'

Жид закрыл глаза и медленно покачал головою направо и налево...—

The Jew closed his eyes and slowly wagged his head to right and to left.... '

А я знаю, что господину офицеру угодно...

'Oh, I know what his honour the officer would like....

знаю...

I know,...

уж я знаю!

to be sure I do!'

Жид принял весьма плутовской вид...

The Jew assumed an exceedingly knowing leer.

— В самом деле?

'Really!'

Жид взглянул боязливо, потом нагнулся ко мне.

The Jew glanced round timorously, then bent over to me.

— Такая красавица, ваше благородие, такая!..—

'Such a lovely creature, your honour, lovely!...'

Гиршель опять закрыл глаза и вытянул губы.

Girshel again closed his eyes and shot out his lips.

Ваше благородие, прикажите...

'Your honour, you've only to say the word...

увидите сами...

you shall see for yourself...

что теперь я буду говорить, вы будете слушать...

whatever I say now, you'll hear...

вы не будете верить...

but you won't believe...

а лучше прикажите показать...

better tell me to show you...

вот как, вот что!

that's the thing, that's the thing!'

Я молчал и глядел на жида.

I did not speak; I gazed at the Jew.

— Ну, так хорошо;

'Well, all right then;

ну, вот хорошо;

well then, very good;

ну, вот я вам покажу...—

so I'll show you then....'

Тут Гиршель засмеялся и слегка потрепал меня по плечу, но тотчас же отскочил, как обожжённый.

Thereupon Girshel laughed and slapped me lightly on the shoulder, but skipped back at once as though he had been scalded.

— А что ж, ваше благородие, задаточек?

'But, your honour, how about a trifle in advance?'

— Да ты обманешь меня или покажешь мне какое-нибудь чучело.

'But you 're taking me in, and will show me some scarecrow?'

— Ай, ваи, что вы такое говорите? —

'Ay, ay, what a thing to say!'

проговорил жид с необыкновенным жаром и размахивая руками.—

the Jew pronounced with unusual warmth, waving his hands about. '

Как можно?

'How can you!

Да вы...

Why...

ваше благородие, прикажите тогда дать мне пятьсот...

if so, your honour, you order me to be given five hundred...

четыреста пятьдесят палок,— прибавил он поспешно...—

four hundred and fifty lashes,' he added hurriedly....'

Да вы прикажите...

You give orders — '

В это время один из моих товарищей приподнял край палатки и назвал меня по имени.

At that moment one of my comrades lifted the edge of his tent and called me by name.

Я поспешно встал и бросил жиду червонец.

I got up hurriedly and flung the Jew a gold coin.

— Вецером, вецером,— пробормотал он мне вслед.

'This evening, this evening,' he muttered after me.

Признаюсь вам, господа, я дожидался вечера с некоторым нетерпением.

I must confess, my friends, I looked forward to the evening with some impatience.

В этот самый день французы сделали вылазку;

That very day the French made a sortie;

наш полк ходил в атаку.

our regiment marched to the attack.

Наступил вечер;

The evening came on;

мы все уселись вокруг огней...

we sat round the fires...

солдаты заварили кашу.

the soldiers cooked porridge.

Пошли толки.

My comrades talked.

Я лежал на бурке, пил чай и слушал рассказы товарищей.

I lay on my cloak, drank tea, and listened to my comrades' stories.

Мне предложили играть в карты,— я отказался.

They suggested a game of cards — I refused to take part in it.

Я был в волнении.

I felt excited.

Понемногу офицеры разошлись по палаткам;

Gradually the officers dispersed to their tents;

огни стали гаснуть;

the fires began to die down;

солдаты также разбрелись или заснули тут же;

the soldiers too dispersed, or went to sleep on the spot;

все затихло.

everything was still.

Я не вставал.

I did not get up.

Денщик мой сидел на корточках перед огнём и, как говорится, "удил рыбу".

My orderly squatted on his heels before the fire, and was beginning to nod.

Я прогнал его.

I sent him away.

Скоро весь лагерь утих. Прошла рунда.

Soon the whole camp was hushed.

Сменили часовых.

The sentries were relieved.

Я все лежал и ждал чего-то.

I still lay there, as it were waiting for something.

Звезды выступили.

The stars peeped out.

Настала ночь.

The night came on.

Долго глядел я на замиравшее пламя...

A long while I watched the dying flame....

последний' огонёк потух наконец. "

The last fire went out. '

"Обманул меня проклятый жид",— подумал я с досадой и хотел было приподняться...

'The damned Jew was taking me in,' I thought angrily, and was just going to get up.

— Ваше благородие...—

'Your honour,'...

пролепетал над самым моим ухом трепетный голос.

a trembling voice whispered close to my ear.

Я оглянулся:

I looked round:

Гиршель.

Girshel.

Он был очень бледен, заикался и пришепётывал:

He was very pale, he stammered, and whispered something.

— Пожалуйте-с в вашу палатку-с.

'Let's go to your tent, sir.'

Я встал и пошёл за ним.

I got up and followed him.

Жид весь съёжился и осторожно выступал по короткой сырой траве.

The Jew shrank into himself, and stepped warily over the short, damp grass.

Я заметил в стороне неподвижную, закутанную фигуру. Жид махнул ей рукой — она подошла к нему.

I observed on one side a motionless, muffled-up figure.

Он с ней пошептался, обратился ко мне,— несколько раз кивнул головой, и мы все трое вошли в палатку.

The Jew beckoned to her — she went up to him. He whispered to her, turned to me, nodded his head several times, and we all three went into the tent.

Смешно сказать: я задыхался.

Ridiculous to relate, I was breathless.

— Вот, ваше благородие,— прошептал с усилием жид,— вот.

'You see, your honour,' the Jew whispered with an effort, 'you see.

Она немножко боится теперь, она боится;

She's a little frightened at the moment, she's frightened;

но я ей сказал, что господин офицер хороший человек, прекрасный...

but I've told her his honour the officer's a good man, a splendid man....

А ты не бойся, не бойся,— продолжал он,— не бойся...

Don't be frightened, don't be frightened,' he went on — 'don't be frightened....'

Закутанная фигура не шевелилась.

The muffled-up figure did not stir.

Я сам был в страшном смущении и не знал, что сказать.

I was myself in a state of dreadful confusion, and didn't know what to say.

Гиршель тоже семенил на месте, как-то странно разводил руками...

Girshel too was fidgeting restlessly, and gesticulating in a strange way....

— Однако,— сказал я ему,— выдь-ка ты вон...

'Any way,' I said to him, 'you get out....'

Гиршель как будто нехотя повиновался.

Unwillingly, as it seemed, Girshel obeyed.

Я подошёл к закутанной фигуре и тихо снял с ее головы темный капюшон.

I went up to the muffled-up figure, and gently took the dark hood off her head.

В Данциге горело:

There was a conflagration in Dantzig:

при красноватом, по рывистом и слабом отблеске далёкого пожара увидел я бледное лицо молодой жидовки.

by the faint, reddish, flickering glow of the distant fire I saw the pale face of a young Jewess.

Ее красота меня поразила.

Her beauty astounded me.

Я стоял перед ней и смотрел на нее молча.

I stood facing her, and gazed at her in silence.

Она не поднимала глаз.

She did not raise her eyes.

Лёгкий шорох заставил меня оглянуться.

A slight rustle made me look round.

Гиршель осторожно высовывал голову из-под края палатки.

Girshel was cautiously poking his head in under the edge of the tent.

Я с досадой махнул ему рукой...

I waved my hand at him angrily,...

он скрылся.

he vanished.

— Как тебя зовут? —

'What's your name?'

промолвил я наконец.

I said at last.

— Сара,— отвечала она, и в одно мгновенье сверкнули во мраке белки ее больших и длинных глаз и маленькие, ровные, блестящие зубки.

'Sara,' she answered, and for one instant I caught in the darkness the gleam of the whites of her large, long-shaped eyes and little, even, flashing teeth.

Я схватил две кожаные подушки, бросил их на землю и попросил ее сесть.

I snatched up two leather cushions, flung them on the ground, and asked her to sit down.

Она скинула свой плащ и села.

She slipped off her shawl, and sat down.

На ней был короткий, спереди раскрытый казакин с серебряными круглыми резными пуговицами и широкими рукавами.

She was wearing a short Cossack jacket, open in front, with round, chased silver buttons, and full sleeves.

Густая черная коса два раза обвивала ее небольшую головку;

Her thick black hair was coiled twice round her little head.

я сел подле нее и взял ее смуглую, тонкую руку.

I sat down beside her and took her dark, slender hand.

Она немного противилась, но как будто боялась глядеть на меня и неровно дышала.

She resisted a little, but seemed afraid to look at me, and there was a catch in her breath.

Я любовался ее восточным профилем — и робко пожимал ее дрожащие, холодные пальцы.

I admired her Oriental profile, and timidly pressed her cold, shaking fingers.

— Ты умеешь по-русски?

'Do you know Russian?'

— Умею...

'Yes...

немного.

a little.'

— И любишь русских?

'And do you like Russians?'

— Да, люблю.

'Yes, I like them.'

— Стало быть, ты меня тоже любишь?

'Then, you like me too?'

— И вас люблю.

'Yes, I like you.'

Я хотел было обнять ее, но она проворно отодвинулась...

I tried to put my arm round her, but she moved away quickly....

— Нет, нет, пожалуйста, господин, пожалуйста.

'No, no, please, sir, please...'

— Ну, так посмотри на меня по крайней мере.

'Oh, all right; look at me, any way.'

Она остановила на мне свои чёрные, пронзительные глаза и тотчас же с улыбкой отвернулась и покраснела.

She let her black, piercing eyes rest upon me, and at once turned away with a smile, and blushed.

Я с жаром поцеловал ее руку.

I kissed her hand ardently.

Она посмотрела на меня исподлобья и тихонько засмеялась.

She peeped at me from under her eyelids and softly laughed.

— Чему ты?

'What is it?'

Она закрыла лицо рукавом и засмеялась пуще прежнего.

She hid her face in her sleeve and laughed more than before.

Гиршель появился у входа палатки и погрозил ей.

Girshel showed himself at the entrance of the tent and shook his finger at her.

Она замолчала.

She ceased laughing.

— Пошёл вон!—

'Go away!'

прошептал я ему сквозь зубы.—

I whispered to him through my teeth; '

Ты мне надоел.

'you make me sick!'

Гиршель не выходил.

Girshel did not go away.

Я достал из чемодана горсть червонцев, сунул их ему в руку и вытолкал его вон.

I took a handful of gold pieces out of my trunk, stuffed them in his hand and pushed him out.

— Господин, дай и мне...—

'Your honour, me too....'

проговорила она.

she said.

Я ей кинул несколько червонцев на колени;

I dropped several gold coins on her lap;

она подхватила их проворно, как кошка.

she pounced on them like a cat.

— Ну, теперь я тебя поцелую.

'Well, now I must have a kiss.'

— Нет, пожалуйста, пожалуйста,— пролепетала она испуганным и умоляющим голосом.

'No, please, please,' she faltered in a frightened and beseeching voice.

— Чего ж ты боишься?

'What are you frightened of?'

— Боюсь.

'I'm afraid.'

— Да полно...

'Oh, nonsense....'

— Нет, пожалуйста.

'No, please.'

Она робко посмотрела на меня, нагнула голову немножко набок и сложила руки.

She looked timidly at me, put her head a little on one side and clasped her hands.

Я оставил ее в покое.

I let her alone.

— Если хочешь...

'If you like...

вот,— сказала она после некоторого молчанья и поднесла свою руку к моим губам.

here,' she said after a brief silence, and she raised her hand to my lips.

Я не совсем охотно поцеловал ее.

With no great eagerness, I kissed it.

Сара опять рассмеялась.

Sara laughed again.

Кровь меня душила.

My blood was boiling.

Я досадовал на себя и не знал, что делать.

I was annoyed with myself and did not know what to do.

Однако, подумал я наконец, что я за дурак?

Really, I thought at last, what a fool I am.

Я опять оборотился к ней.

I turned to her again.

— Сара, послушай, я влюблён в тебя.

'Sara, listen, I'm in love with you.'

— Я знаю.

'I know.'

— Знаешь?

'You know?

И не сердишься?

And you're not angry?

И сама меня любишь?

And do you like me too?'

Сара покачала головой.

Sara shook her head.

— Нет, отвечай мне как следует.

'No, answer me properly.'

— А покажите-ка себя,— сказала она.

'Well, show yourself,' she said.

Я нагнулся к ней.

I bent down to her.

Сара положила руки ко мне на плечи, начала разглядывать моё лицо, хмурилась, улыбалась...

Sara laid her hands on my shoulders, began scrutinising my face, frowned, smiled....

Я не выдержал и проворно поцеловал ее в щеку.

I could not contain myself, and gave her a rapid kiss on her cheek.

Она вскочила и в один прыжок очутилась у входа палатки.

She jumped up and in one bound was at the entrance of the tent.

— Ну, какая же ты дикарка!

'Come, what a shy thing you are!'

Она молчала и не трогалась с места.

She did not speak and did not stir.

— Подойди же ко мне...

'Come here to me....'

— Нет, господин, прощайте.

'No, sir, good-bye.

До другого разу.

Another time.'

Гиршель опять выставил свою курчавую головку, сказал ей два слова;

Girshel again thrust in his curly head, and said a couple of words to her;

она нагнулась и ускользнула, как змея.

she bent down and glided away, like a snake.

Я выбежал из палатки вслед за нею, но не увидел ни ее, ни Гиршеля.

I ran out of the tent in pursuit of her, but could not get another glimpse of her nor of Girshel.

Целую ночь я не мог заснуть.

The whole night long I could not sleep a wink.

На другое утро мы сидели в палатке нашего ротмистра;

The next night we were sitting in the tent of our captain;

я играл, но без охоты.

I was playing, but with no great zest.

Вошёл мой денщик.

My orderly came in.

— Спрашивают вас, ваше благородие.

'Some one's asking for you, your honour.'

— Кто меня спрашивает?

'Who is it?'

— Жид спрашивает.

'A Jew.'

"Неужели Гиршель!" —

'Can it be Girshel?'

подумал я. Я дождался конца талии, встал и вышел.

I wondered. I waited till the end of the rubber, got up and went out.

Действительно, я увидел Гиршеля.

Yes, it was so; I saw Girshel.

— Что,— спросил он меня с приятной улыбкой,— ваше благородие, довольны вы?

'Well,' he questioned me with an ingratiating smile, 'your honour, are you satisfied?'

— Ах ты!.. (

'Ah, you — ----!' (

(Тут полковник оглянулся.)

(Here the colonel glanced round. '

Кажется, нет дам...

'No ladies present, I believe....

впрочем, все равно.

Well, never mind, any way.') '

Ах ты, мой любезный,— отвечал я ему,— да ты смеёшься надо мной, что ли?

'Ah, bless you!' I responded, 'so you're making fun of me, are you?'

— А что-с?

'How so?'

— Как что-с?

'How so, indeed!

Ещё ты спрашиваешь!

What a question!'

— Ай, ай, господин офицер, какой же вы,— проговорил Гиршель с укоризной, но не переставая улыбаться.

'Ay, ay, your honour, you 're too bad,' Girshel said reproachfully, but never ceasing smiling. '

Девица молодая, скромная...

'The girl is young and modest....

Вы ее испугали, право испугали.

You frightened her, indeed, you did.'

— Хороша скромность!

'Queer sort of modesty!

а деньги-то она зачем взяла?

why did she take money, then?'

— А как же-с?

'Why, what then?

Деньги дают-с, так как же не брать-с?

If one's given money, why not take it, sir?'

— Послушай, Гиршель, пусть она придёт опять, я тебя не обижу...

'I say, Girshel, let her come again, and I '11 let you off...

только ты, пожалуйста, своей глупой рожи не показывай у меня в палатке и оставь нас в покое;

only, please, don't show your stupid phiz inside my tent, and leave us in peace;

слышишь?

do you hear?'

У Гиршеля засверкали глазки.

Girshel's eyes sparkled.

'What do you say?

You like her?'

'Well, yes.'

'She's a lovely creature!

такой нет красавицы нигде.

there's not another such anywhere.

А денег мне теперь пожалуете?

And have you something for me now?'

— Возьми, только слушай:

'Yes, here, only listen;

уговор лучше денег.

fair play is better than gold.

Приведи ее, да убирайся к черту.

Bring her and then go to the devil.

Я ее сам провожу домой.

I'll escort her home myself.'

— А нельзя, нельзя, никак нельзя-с,— торопливо возразил жид.

'Oh, no, sir, no, that's impossible, sir,' the Jew rejoined hurriedly. '

Ай, ай, никак нельзя-с. Я, пожалуй, буду ходить около палатки, ваше благородие;

'Ay, ay, that's impossible. I'll walk about near the tent, your honour, if you like;

я, я, ваше благородие, отойду, пожалуй, немножко...

I'll... I'll go away, your honour, if you like, a little....

я, ваше благородие, готов вам служить, я, пожалуй, отойду...

I'm ready to do your honour a service.... I'll move away...

что ж? я отойду.

to be sure, I will.'

— Ну, смотри же...

'Well, mind you do....

Да приведи ее, слышишь?

And bring her, do you hear?'

— А ведь красавица? господин офицер, а?

'Eh, but she's a beauty, your honour, eh?

ваше благородие? красавица? а?

your honour, a beauty, eh?'

Гиршель нагибался и заглядывал мне. в глаза.

Girshel bent down and peeped into my eyes.

— Хороша.

'She's good-looking.'

— Ну, так дайте же мне ещё червончик...

'Well, then, give me another gold piece.'

Я бросил ему червонец;

I threw him a coin;

мы разошлись.

we parted.

День минул наконец.

The day passed at last.

Настала ночь.

The night came on.

Я долго сидел один в своей палатке.

I had been sitting for a long while alone in my tent.

На дворе было неясно.

It was dark outside.

В городе пробило два часа.

It struck two in the town.

Я начинал уже ругать жида...

I was beginning to curse the Jew....

вдруг вошла Сара, одна.

Suddenly Sara came in, alone.

Я вскочил, обнял ее...

I jumped up took her in my arms...

прикоснулся губами до ее лица...

put my lips to her face....

Оно было холодно как лёд.

It was cold as ice.

Я едва мог различить ее черты...

I could scarcely distinguish her features....

Я усадил ее, стал перед ней на колени, брал ее руки, касался ее стана...

I made her sit down, knelt down before her, took her hands, touched her waist....

Она молчала, не шевелилась и вдруг громко, судорожно зарыдала.

She did not speak, did not stir, and suddenly she broke into loud, convulsive sobbing.

Я напрасно старался успокоить, уговорить ее...

I tried in vain to soothe her, to persuade her....

Она плакала навзрыд...

She wept in torrents....

Я ласкал ее, утирая ее слезы;

I caressed her, wiped her tears;

она по-прежнему не противилась, не отвечала на мои расспросы и плакала, плакала в три ручья.

as before, she did not resist, made no answer to my questions and wept — wept, like a waterfall.

Сердце во мне перевернулось;

I felt a pang at my heart;

я встал и вышел из палатки.

I got up and went out of the tent.

Гиршель точно из земли передо мною вынырнул.

Girshel seemed to pop up out of the earth before me.

— Гиршель,— сказал я ему,— вот тебе обещанные деньги.

'Girshel,' I said to him, 'here's the money I promised you.

Уведи Сару.

Take Sara away.'

Жид тотчас бросился к ней.

The Jew at once rushed up to her.

Она перестала плакать и ухватилась за него.

She left off weeping, and clutched hold of him.

— Прощай, Сара,— сказал я ей.

'Good-bye, Sara,'I said to her. '

Бог с тобой, прощай.

'God bless you, good-bye.

Когда-нибудь увидимся, в другое время.

We'll see each other again some other time.'

Гиршель молчал и кланялся.

Girshel was silent and bowed humbly.

Сара нагнулась, взяла мою руку, прижала ее к губам;

Sara bent down, took my hand and pressed it to her lips;

я отвернулся...

I turned away....

Дней пять или шесть, господа, я все думал о моей жидовке.

For five or six days, my friends, I kept thinking of my Jewess.

Гиршель не являлся, и никто не видал его в лагере.

Girshel did not make his appearance, and no one had seen him in the camp.

По ночам спал я довольно плохо:

I slept rather badly at nights;

мне все мерещились чёрные влажные глаза, длинные ресницы;

I was continually haunted by wet, black eyes, and long eyelashes;

мои губы не могли забыть прикосновенья щеки, гладкой и свежей, как кожица сливы.

my lips could not forget the touch of her cheek, smooth and fresh as a downy plum.

Послали меня со взводом на фуражировку в отдаленную деревеньку.

I was sent out with a foraging party to a village some distance away.

Пока мои солдаты шарили по домам, я остался на улице и не слезал с коня.

While my soldiers were ransacking the houses, I remained in the street, and did not dismount from my horse.

Вдруг кто-то схватил меня за ногу...

Suddenly some one caught hold of my foot....

— Боже мой, Сара!

'Mercy on us, Sara!'

Она была бледна и взволнована.

She was pale and excited.

— Господин офицер, господин...

'Your honour...

помогите, спасите: солдаты нас обижают...

help us, save us, your soldiers are insulting us....

Господин офицер...

Your honour....'

Она узнала меня и вспыхнула.

She recognised me and flushed red.

— А разве ты здесь живёшь?

'Why, do you live here?'

— Здесь.

'Yes.'

— Где?

'Where?'

Сара указала мне на маленький старенький домик.

Sara pointed to a little, old house.

Я дал лошади шпоры и поскакал.

I set spurs to my horse and galloped up.

На дворе домика безобразная, растрёпанная жидовка старалась вырвать из рук моего длинного вахмистра Силявки три курицы и утку.

In the yard of the little house an ugly and tattered Jewess was trying to tear out of the hands of my long sergeant, Siliavka, three hens and a duck.

Он поднимал свою добычу выше головы и смеялся;

He was holding his booty above his head, laughing;

курицы кудахтали, утка крякала...

the hens clucked and the duck quacked....

Другие два кирасира вьючили лошадей своих сеном, соломой, мучными кулями.

Two other cuirassiers were loading their horses with hay, straw, and sacks of flour.

В самом доме слышались малороссийские восклицания и ругательства...

Inside the house I heard shouts and oaths in Little-Russian....

Я крикнул на своих и приказал им оставить жидов в покое, ничего не брать у них. Солдаты повиновались;

I called to my men and told them to leave the Jews alone, not to take anything from them.

вахмистр сел на свою гнедую кобылу Прозерпину, или, как он называл ее, "Прожерпылу", и выехал за мной на улицу.

The soldiers obeyed, the sergeant got on his grey mare, Proserpina, or, as he called her, 'Prozherpila,' and rode after me into the street.

— Ну что,— сказал я Саре,— довольна ты мной?

'Well,' I said to Sara, 'are you pleased with me?'

Она с улыбкой посмотрела на меня.

She looked at me with a smile.

— Где ты пропадала все это время?

'What has become of you all this time?'

Она опустила глаза.

She dropped her eyes.

— Я к вам завтра приду.

'I will come to you to-morrow.'

— Вечером?

'In the evening?'

— Нет, господин, утром.

'No, sir, in the morning.'

— Смотри же, не обмани меня.

'Mind you do, don't deceive me.'

— Нет...

'No...

нет, не обману.

no, I won't.'

Я жадно глядел на нее.

I looked greedily at her.

Днём она показалась мне ещё прекраснее.

By daylight she seemed to me handsomer than ever.

Я помню, меня в особенности поразили янтарный, матовый цвет ее лица и синеватый отлив ее черных волос...

I remember I was particularly struck by the even, amber tint of her face and the bluish lights in her black hair....

Я нагнулся с лошади и крепко стиснул ее маленькую руку.

I bent down from my horse and warmly pressed her little hand.

'Good-bye, Sara...

mind you come.'

'Yes.'

She went home;

я приказал вахмистру догнать меня с командой — и поскакал.

I told the sergeant to follow me with the party, and galloped off.

На другой день я встал очень рано, оделся и вышел из палатки.

The next day I got up very early, dressed, and went out of the tent.

Утро было чудесное;

It was a glorious morning;

солнце только что подымалось, и на каждой былинке сверкал влажный багрянец.

the sun had just risen and every blade of grass was sparkling in the dew and the crimson glow.

Я взошёл на высокий бруствер и сел на краю амбразуры.

I clambered on to a high breastwork, and sat down on the edge of an embrasure.

Подо мной толстая чугунная пушка выставила в поле своё чёрное жерло.

Below me a stout, cast-iron cannon stuck out its black muzzle towards the open country. I looked carelessly about me...

Я рассеянно смотрел во все стороны... и вдруг увидал шагах во ста скорченную фигуру в сером кафтане.

and all at once caught sight of a bent figure in a grey wrapper, a hundred paces from me.

Я узнал Гиршеля.

I recognised Girshel.

Он долго стоял неподвижно на одном месте, потом вдруг отбежал немного в сторону, торопливо и боязливо оглянулся...

He stood without moving for a long while in one place, then suddenly ran a little on one side, looked hurriedly and furtively round...

крикнул, присел, осторожно вытянул шею и опять начал оглядываться и прислушиваться.

uttered a cry, squatted down, cautiously craned his neck and began looking round again and listening.

Я очень ясно видел все его движенья.

I could see all his actions very clearly.

Он запустил руку за пазуху, достал клочок бумажки, карандаш и начал писать или чертить что-то.

He put his hand into his bosom, took out a scrap of paper and a pencil, and began writing or drawing something.

Гиршель беспрестанно останавливался, вздрагивал, как заяц, внимательно рассматривал окрестность и как будто срисовывал наш лагерь.

Girshel continually stopped, started like a hare, attentively scrutinised everything around him, and seemed to be sketching our camp.

Он не раз прятал свою бумажку, щурил глаза, нюхал воздух и снова принимался за работу.

More than once he hid his scrap of paper, half closed his eyes, sniffed at the air, and again set to work.

Наконец жид присел на траву, снял башмак, запихал туда бумажку;

At last, the Jew squatted down on the grass, took off his slipper, and stuffed the paper in it;

но не успел он ещё выпрямиться, как вдруг, шагах в десяти от него, из-за ската гласиса показалась усастая голова вахмистра Силявки и понемногу приподнялось от земли все длинное и неуклюжее его тело.

but he had not time to regain his legs, when suddenly, ten steps from him, there appeared from behind the slope of an earthwork the whiskered countenance of the sergeant Siliavka, and gradually the whole of his long clumsy figure rose up from the ground.

Жид стоял к нему спиной.

The Jew stood with his back to him.

Силявка проворно подошёл к нему и положил ему на плечо свою тяжёлую лапу.

Siliavka went quickly up to him and laid his heavy paw on his shoulder. Girshel seemed to shrink into himself.

Гиршеля скорчило. Он затрясся, как лист, и испустил болезненный, заячий крик. Силявка грозно заговорил с ним и схватил его за ворот.

He shook like a leaf and uttered a feeble cry, like a hare's. Siliavka addressed him threateningly, and seized him by the collar.

Я не мог слышать их разговора, но по отчаянным телодвижениям жида, по его умоляющему виду начал догадываться, в чем дело.

I could not hear their conversation, but from the despairing gestures of the Jew, and his supplicating appearance, I began to guess what it was.

Жид раза два бросался к ногам вахмистра, запустил руку в карман, вытащил разорванный клетчатый платок, развязал узел, достал червонец...

The Jew twice flung himself at the sergeant's feet, put his hand in his pocket, pulled out a torn check handkerchief, untied a knot, and took out gold coins....

Силявка с важностью принял подарок, но не переставал тащить жида за ворот.

Siliavka took his offering with great dignity, but did not leave off dragging the Jew by the collar.

Гиршель рванулся и бросился в сторону;

Girshel made a sudden bound and rushed away;

вахмистр пустился за ним в погоню.

the sergeant sped after him in pursuit.

Жид бежал чрезвычайно проворно;

The Jew ran exceedingly well;

его ноги, обутые в синие чулки, мелькали действительно весьма быстро;

his legs, clad in blue stockings, flashed by, really very rapidly;

но Силявка после двух или трёх "угонок" поймал присевшего жида, поднял и понёс его на руках — прямо в лагерь.

but Siliavka after a short run caught the crouching Jew, made him stand up, and carried him in his arms straight to the camp.

Я встал и пошёл к нему навстречу.

I got up and went to meet him.

— А!

'Ah!

ваше благородие!—

your honour!'

закричал Силявка,— лазутчика несу вам, лазутчика!..—

bawled Siliavka,--'it's a spy I'm bringing you — a spy!...'

Пот градом катился с дюжего малоросса.

The sturdy Little-Russian was streaming with perspiration. '

Да перестань же вертеться, чертов жид! да ну же...

'Stop that wriggling, devilish Jew — now then...

экой ты!

you wretch!

не то придавлю, смотри!

you'd better look out, I'll throttle you!'

Несчастный Гиршель слабо упирался локтями в грудь Силявки, слабо болтал ногами...

The luckless Girshel was feebly prodding his elbows into Siliavka's chest, and feebly kicking....

Глаза его судорожно закатывались...

His eyes were rolling convulsively....

— Что такое? —

'What's the matter?'

спросил я Силявку.

I questioned Siliavka.

— А вот что, ваше благородие: извольте-ка снять с его правой ноги башмак, мне неловко.

'If your honour'll be so good as to take the slipper off his right foot,--I can't get at it.'

Он все ещё держал жида на руках.

He was still holding the Jew in his arms.

Я снял башмак, достал тщательно сложенную бумажку, развернул ее и увидел подробный рисунок нашего лагеря.

I took off the slipper, took out of it a carefully folded piece of paper, unfolded it, and found an accurate map of our camp.

На полях стояло множество заметок, писанных мелким почерком на жидовском языке.

On the margin were a number of notes written in a fine hand in the Jews' language.

Между тем Силявка поставил Гиршеля на ноги.

Meanwhile Siliavka had set Girshel on his legs.

Жид раскрыл глаза, увидел меня и бросился передо мной на колени.

The Jew opened his eyes, saw me, and flung himself on his knees before me.

Я молча показал ему бумажку.

Without speaking, I showed him the paper.

— Это что?

'What's this?'

— Это — так, господин офицер. Это я так. Так...—

'It's — -nothing, your honour.

Голос его перервался.

I was only....' His voice broke.

— Ты лазутчик?

'Are you a spy?'

Он не понимал меня, бормотал несвязные слова, трепетно прикасался моих колен...

He did not understand me, muttered disconnected words, pressed my knees in terror....

— Ты шпион?

'Are you a spy?'

— Ай! —

'I!'

крикнул он слабо и потряс головой.

he cried faintly, and shook his head. '

'How could I?

I never did;

I'm not at all.

It's not possible;

utterly impossible.

Я готов. Я — сейчас. Я дам денег...

I'm ready — I'll — this minute — I've money to give...

Я заплачу,— прошептал он и закрыл глаза.

I'll pay for it,' he whispered, and closed his eyes.

Ермолка сдвинулась у него на затылок;

The smoking-cap had slipped back on to his neck;

рыжие, мокрые от холодного поту волосы повисли клочьями, губы посинели и судорожно кривились, брови болезненно сжались, щеки ввалились...

his reddish hair was soaked with cold sweat, and hung in tails; his lips were blue, and working convulsively; his brows were contracted painfully; his face was drawn....

Солдаты нас обступили.

Soldiers came up round us.

Я сперва хотел было пугнуть порядком Гиршеля да приказать Силявке молчать, но теперь дело стало гласно и не могло миновать "сведения начальства".

I had at first meant to give Girshel a good fright, and to tell Siliavka to hold his tongue, but now the affair had become public, and could not escape 'the cognisance of the authorities.'

— Веди его к генералу,— сказал я вахмистру.

'Take him to the general,' I said to the sergeant.

— Господин офицер, ваше благородие! —

'Your honour, your honour!'

закричал отчаянным голосом жид,— я не виноват;

the Jew shrieked in a voice of despair. 'I am not guilty...

не виноват...

not guilty....

Прикажите выпустить меня, прикажите...

Tell him to let me go, tell him...'

— А вот его превосходительство разберёт,— проговорил Силявка.—

'His Excellency will decide about that,' said Siliavka. '

Пойдём.

'Come along.'

— Ваше благородие! —

'Your honour!'

закричал мне жид вслед,— прикажите!

the Jew shrieked after me — 'tell him!

помилуйте!

have mercy!'

Крик его терзал меня.

His shriek tortured me;

Я удвоил шаги.

I hastened my pace.

Генерал наш был человек немецкого происхождения, честный и добрый, но строгий исполнитель правил службы.

Our general was a man of German extraction, honest and good-hearted, but strict in his adherence to military discipline.

Я вошёл в небольшой, наскоро выстроенный его домик и в немногих словах объяснил ему причину моего посещения.

I went into the little house that had been hastily put up for him, and in a few words explained the reason of my visit.

Я знал всю строгость военных постановлений и потому не произнёс даже слова "лазутчик", а постарался представить все дело ничтожным и не стоящим внимания.

I knew the severity of the military regulations, and so I did not even pronounce the word 'spy,' but tried to put the whole affair before him as something quite trifling and not worth attention.

Но, к несчастию Гиршеля, генерал исполнение долга ставил выше сострадания.

But, unhappily for Girshel, the general put doing his duty higher than pity.

— Вы, молодой человек,— сказал он мне,— суть неопытный.

'You, young man,' he said to me in his broken Russian, 'inexperienced are.

Вы в воинском деле ещё неопытны суть.

You in military matters yet inexperienced are.

Дело, о котором (генерал весьма любил слово: который) вы мае рапортовали, есть важное, весьма важное...

The matter, of which you to me reported have, is important, very important....

А где же этот человек, который взят был?

And where is this man who taken was?

тот еврей?

this Jew?

где же тот?

where is he?'

Я вышел из палатки и приказал ввести жида.

I went out and told them to bring in the Jew.

Ввели жида.

They brought in the Jew.

Несчастный едва стоял на ногах.

The wretched creature could scarcely stand up.

— Да,— промолвил генерал, обратясь ко мне,— а где же план, который найден на сем человеке?

'Yes,' pronounced the general, turning to me; 'and where's the plan which on this man found was?'

Я вручил ему бумажку.

I handed him the paper.

Генерал развернул ее, отодвинулся назад, прищурил глаза, нахмурил брови.

The general opened it, turned away again, screwed up his eyes, frowned....

— Это уд-див-вит-тельно...—

'This is most as-ton-ish-ing...'

проговорил он с расстановкой.—

he said slowly. '

Кто его арестовал?

'Who arrested him?'

— Я, ваше превосходительство! —

'I, your Excellency!'

резко брякнул Силявка.

Siliavka jerked out sharply.

— А!

'Ah!

хорошо!

good!

хорошо!..

good!...

Ну, любезный мой, что ты скажешь в своём оправданье?

Well, my good man, what do you say in your defence?'

— Ва...

'Your...

ва...

your...

ваше превосходительство,— пролепетал Гиршель,— я...

your Excellency,' stammered Girshel, 'I...

помилуйте...

indeed,...

ваше превосходительство...

your Excellency...

не виноват...

I'm not guilty...

спросите, ваше превосходительство, господина офицера..,

your Excellency; ask his honour the officer....

Я фактор, ваше превосходительство, честный фактор.

I'm an agent, your Excellency, an honest agent.'

— Его следует допросить,— проговорил генерал вполголоса, важно качнув головой.

'He ought to be cross-examined,' the general murmured in an undertone, wagging his head gravely. '

Ну, как же ты это, братец?

'Come, how do you explain this, my friend?' '

— Не виноват, ваше превосходительство, не виноват.

'I'm not guilty, your Excellency, I'm not guilty.'

— Однако же это есть невероятно.

'That is not probable, however.

Ты, как по-русски говорится, поделом взят, то есть на самих делах!

You were — how is it said in Russian?--taken on the fact, that is, in the very facts!'

— Позвольте сказать, ваше превосходительство:

'Hear me, your Excellency;

я не виноват.

I am not guilty.'

— Ты рисовал план?

'You drew the plan?

ты есть шпион неприятельский?

you are a spy of the enemy?'

— Не я! —

'It wasn't me!'

крикнул внезапно Гиршель,— не я, ваше превосходительство!

Girshel shrieked suddenly; 'not I, your Excellency!'

Генерал посмотрел на Силявку.

The general looked at Siliavka.

— Да врёт же он, ваше превосходительство.

'Why, he's raving, your Excellency.

Господин офицер сам из его башмака грамоту достал.

His honour the officer here took the plan out of his slipper.'

Генерал посмотрел на меня.

The general looked at me.

Я принуждён был кивнуть головой.

I was obliged to nod assent.

— Ты, любезный мой, есть неприятельский лазутчик... любезный мой...

'You are a spy from the enemy, my good man....'

— Не я...

'Not I...

не я...—

not I...'

шептал растерявшийся жид.

whispered the distracted Jew.

— Ты уже доставлял сему подобные сведения и прежде неприятелю?

'You have the enemy with similar information before provided?

Признавайся...

Confess....'

— Как можно!

'How could I?'

— Ты, любезный мой, меня не будешь обманывать.

'You will not deceive me, my good man.

Ты лазутчик?

Are you a spy?'

Жид закрыл глаза, тряхнул головой и поднял полы своего кафтана.

The Jew closed his eyes, shook his head, and lifted the skirts of his gown.

— Повесить его,— проговорил выразительно генерал после некоторого молчания,— сообразно законов.

'Hang him,' the general pronounced expressively after a brief silence,'according to the law.

Где господин Феодор Шликельман?

Where is Mr. Fiodor Schliekelmann?'

Побежали за Шликельманом, генеральским адъютантом.

They ran to fetch Schliekelmann, the general's adjutant.

Гиршель позеленел, раскрыл рот, выпучил глаза.

Girshel began to turn greenish, his mouth fell open, his eyes seemed starting out of his head.

Явился адъютант.

The adjutant came in.

Генерал отдал ему надлежащие приказания.

The general gave him the requisite instructions.

Писарь показал на миг своё тощее рябое лицо.

The secretary showed his sickly, pock-marked face for an instant.

Два-три офицера с любопытством заглянули в комнату,

Two or three officers peeped into the room inquisitively.

— Сжальтесь, ваше превосходительство,— сказал, я генералу по-немецки, как умел,— отпустите его...

'Have pity, your Excellency,' I said to the general in German as best I could; 'let him off....'

— Вы, молодой человек,— отвечал он мне по-русски,— я вам сказывал, неопытны, и посему прошу вас молчать и меня более не утруждать.

'You, young man,' he answered me in Russian, 'I was saying to you, are inexperienced, and therefore I beg you silent to be, and me no more to trouble.'

Гиршель с криком повалился в ноги генералу.

Girshel with a shriek dropped at the general's feet.

— Ваше превосходительство, помилуйте, не буду вперёд, не буду, ваше превосходительство, жена у меня есть...

'Your Excellency, have mercy; I will never again, I will not, your Excellency; I have a wife...

ваше превосходительство, дочь есть...

your Excellency, a daughter...

помилуйте...

have mercy....'

— Что сделать!

'It's no use!'

— Виноват, ваше превосходительство, точно естем виноват...

'Truly, your Excellency, I am guilty...

в первый раз, ваше превосходительство, в первый раз, поверьте!

it's the first time, your Excellency, the first time, believe me!'

— Других бумаг не доставлял?

'You furnished no other documents?'

— В первый раз, ваше превосходительство...

'The first time, your Excellency,...

my wife...

my children...

have mercy....'

'But you are a spy.'

'My wife...

ваше превосходительство...

your Excellency...

дети...

my children....'

Генерала покоробило, но делать было нечего.

The general felt a twinge, but there was no getting out of it.

— Сообразно законов, повесить еврея,— проговорил он протяжно и с видом человека, принуждённого скрепя сердце принести свои лучшие чувства в жертву неумолимому долгу,— повесить!

'According to the law, hang the Hebrew,' he said constrainedly, with the air of a man forced to do violence to his heart, and sacrifice his better feelings to inexorable duty — 'hang him!

Феодор Карлыч, прошу вас о сем происшествии написать рапорт, который...

Fiodor Karlitch, I beg you to draw up a report of the occurrence....'

В Гиршеле вдруг произошла страшная перемена.

A horrible change suddenly came over Girshel.

Вместо обыкновенного, жидовской натуре свойственного, тревожного испуга на лице его изобразилась страшная, предсмертная тоска.

Instead of the ordinary timorous alarm peculiar to the Jewish nature, in his face was reflected the horrible agony that comes before death.

Он заметался, как пойманный зверёк, разинул рот, глухо захрипел, даже запрыгал на месте, судорожно размахивая локтями.

He writhed like a wild beast trapped, his mouth stood open, there was a hoarse rattle in his throat, he positively leapt up and down, convulsively moving his elbows.

Он был в одном башмаке;

He had on only one slipper;

другой позабыли надеть ему на ногу...

they had forgotten to put the other on again...

кафтан его распахнулся...

his gown fell open...

ермолка свалилась...

his cap had fallen off....

Все мы вздрогнули;

We all shuddered;

генерал замолчал.

the general stopped speaking.

— Ваше превосходительство,— начал я опять,— простите этого несчастного.

'Your Excellency,' I began again, 'pardon this wretched creature.'

— Нельзя.

'Impossible!

Закон повелевает,— возразил генерал отрывисто и не без волненья,— другим в пример.

It is the law,' the general replied abruptly, and not without emotion, 'for a warning to others.'

— Ради бога...

'For pity's sake....'

— Господин корнет, извольте отправиться на свой пост,— сказал генерал и повелительно указал мне рукою на дверь.

'Mr. Cornet, be so good as to return to your post,' said the general, and he motioned me imperiously to the door.

Я поклонился и вышел.

I bowed and went out.

Но так как у меня, собственно, поста не было нигде, то я и остановился в недалёком расстоянии от генеральского домика.

But seeing that in reality I had no post anywhere, I remained at no great distance from the general's house.

Минуты через две явился Гиршель в сопровождении Силявки и трёх солдат.

Two minutes later Girshel made his appearance, conducted by Siliavka and three soldiers.

Бедный жид был в оцепенении и едва переступал ногами.

The poor Jew was in a state of stupefaction, and could hardly move his legs.

Силявка прошёл мимо меня в лагерь и скоро вернулся с веревкой в руках.

Siliavka went by me to the camp, and soon returned with a rope in his hands.

На грубом, но не злом его лице изображалось странное, ожесточённое сострадание.

His coarse but not ill-natured face wore a look of strange, exasperated commiseration.

При виде веревки жид замахал руками, присел и зарыдал.

At the sight of the rope the Jew flung up his arms, sat down, and burst into sobs.

Солдаты молча стояли около него и угрюмо смотрели в землю.

The soldiers stood silently about him, and stared grimly at the earth.

Я приблизился к Гиршелю, заговорил с ним;

I went up to Girshel, addressed him;

он рыдал как ребёнок и даже не посмотрел на меня.

he sobbed like a baby, and did not even look at me.

Я махнул рукой, ушёл к себе, бросился на ковер — и закрыл глаза...

With a hopeless gesture I went to my tent, flung myself on a rug, and closed my eyes....

Вдруг кто-то торопливо и шумно вбежал в мою палатку.

Suddenly some one ran hastily and noisily into my tent.

Я поднял голову — и увидел Сару;

I raised my head and saw Sara;

на ней лица не было.

she looked beside herself.

Она бросилась ко мне и схватила меня за руки.

She rushed up to me, and clutched at my hands.

— Пойдём, пойдём, пойдём,— твердила она задыхающимся голосом.

'Come along, come along,' she insisted breathlessly.

— Куда?

'Where?

зачем?

what for?

останемся здесь.

let us stop here.'

— К отцу, к отцу, скорее...

'To father, to father, quick...

save him...

save him!'

'To what father?'

'My father;

they are going to hang him....'

— Как!

'What!

Разве Гиршель...

is Girshel...?'

— Мой отец...

'My father...

я тебе все растолкую потом,— прибавила она, отчаянно ломая руки,— только пойдём...

I '11 tell you all about it later,' she added, wringing her hands in despair: 'only come...

пойдём...

come....'

Мы выбежали вон из палатки.

We ran out of the tent.

В поле, на дороге к одинокой березе, виднелась группа солдат...

In the open ground, on the way to a solitary birch-tree, we could see a group of soldiers....

Сара молча указала на нее пальцем...

Sara pointed to them without speaking....

— Стой,— сказал я вдруг,— куда же мы бежим?

'Stop,' I said to her suddenly: 'where are we running to?

Солдаты меня не послушаются.

The soldiers won't obey me.'

Сара продолжала тащить меня за собой...

Sara still pulled me after her....

Признаюсь, у меня голова закружилась.

I must confess, my head was going round.

— Да послушай, Сара,— сказал я ей,— что толку туда бежать?

'But listen, Sara,' I said to her; 'what sense is there in running here?

Лучше я пойду опять к генералу;

It would be better for me to go to the general again;

пойдём вместе;

let's go together;

авось мы упросим его.

who knows, we may persuade him.'

Сара вдруг остановилась и как безумная посмотрела на меня.

Sara suddenly stood still and gazed at me, as though she were crazy.

— Пойми меня, Сара, ради бога.

'Understand me, Sara, for God's sake.

Я твоего отца помиловать не могу, а генерал может.

I can't do anything for your father, but the general can.

Пойдём к нему.

Let's go to him.'

— Да его пока повесят,— простонала она...

'But meanwhile they'll hang him,' she moaned....

Я оглянулся.

I looked round.

Писарь стоял невдалеке.

The secretary was standing not far off.

— Иванов,— крикнул я ему,— сбегай, пожалуйста, туда к ним:

'Ivanov,' I called to him; '

прикажи им подождать, скажи, что я пошёл просить генерала.

'run, please, over there to them, tell them to wait a little, say I've gone to petition the general.'

— Слушаю-с...

'Yes, sir.'

Иванов побежал.

Ivanov ran off.

Нас к генералу не пустили.

We were not admitted to the general's presence.

Напрасно, я просил, убеждал, наконец даже бранился...

In vain I begged, persuaded, swore even, at last...

напрасно бедная Сара рвала волосы и бросалась на часовых:

in vain, poor Sara tore her hair and rushed at the sentinels;

нас не пустили.

they would not let us pass.

Сара дико посмотрела кругом, схватила обеими руками себя за. голову и побежала стремглав в поле, к отцу.

Sara looked wildly round, clutched her head in both hands, and ran at breakneck pace towards the open country, to her father.

Я за ней.

I followed her.

На нас глядели с недоумением...

Every one stared at us, wondering.

Мы подбежали к солдатам.

We ran up to the soldiers.

Они стали в кружок и, представьте, господа!

They were standing in a ring, and picture it, gentlemen!

смеялись, смеялись над бедным Гиршелем!

they were laughing, laughing at poor Girshel.

Я вспыхнул и крикнул на них.

I flew into a rage and shouted at them.

Жид увидел нас и кинулся на шею дочери.

The Jew saw us and fell on his daughter's neck.

Сара судорожно схватилась за него.

Sara clung to him passionately.

Бедняк вообразил, что его простили...

The poor wretch imagined he was pardoned....

Он начинал уже благодарить меня...

He was just beginning to thank me...

я отвернулся.

I turned away.

— Ваше благородие,— закричал он и стиснул руки.

'Your honour,' he shrieked and wrung his hands; '

'I'm not pardoned?'

I did not speak.

'No?'

'No.'

— Ваше благородие,— забормотал он,— посмотрите, ваше благородие, посмотрите...

'Your honour,' he began muttering; 'look, your honour, look...

ведь вот она, эта девица — знаете, она дочь моя.

she, this girl, see — you know — she's my daughter.'

— Знаю,— отвечал я и опять отвернулся.

'I know,' I answered, and turned away again.

— Ваше благородие,— закричал он,— я не отходил от палатки!

'Your honour,' he shrieked, 'I never went away from the tent!

Я ни за что...—

I wouldn't for anything...'

Он остановился и закрыл на мгновенье глаза...—

He stopped, and closed his eyes for an instant.... '

Я хотел ваших денежек, ваше благородие, нужно сознаться, денежек...

'I wanted your money, your honour, I must own...

но я ни за что...

but not for anything....'

Я молчал.

I was silent.

Гиршель был мне гадок, да и она, его сообщница...

Girshel was loathsome to me, and she too, his accomplice....

— Но теперь, если вы меня спасёте,— проговорил жид шёпотом,— я прикажу — я...

'But now, if you save me,' the Jew articulated in a whisper, 'I'll command her... I... do you understand?...

понимаете?.. все...

everything...

я уж на все пойду...

I'll go to every length....'

Он дрожал как лист и торопливо оглядывался.

He was trembling like a leaf, and looking about him hurriedly.

Сара молча и страстно обнимала его.

Sara silently and passionately embraced him.

К нам подошёл адъютант.

The adjutant came up to us.

— Господин корнет,— сказал он мне,— его превосходительство приказал арестовать вас.

'Cornet,' he said to me; 'his Excellency has given me orders to place you under arrest.

А вы...—

And you...'

Он молча указал солдатам на жида...—

he motioned the soldiers to the Jew... '

сейчас его...

'quickly.'

Силявка подошёл к жиду.

Siliavka went up to the Jew.

— Федор Карлыч,— сказал я адъютанту (с ним пришло человек пять солдат),— прикажите по крайней мере унести эту бедную девушку...

'Fiodor Karlitch,' I said to the adjutant (five soldiers had come with him); 'tell them, at least, to take away that poor girl....'

— Разумеется.

'Of course.

Согласен-с.

Certainly.'

Несчастная едва дышала.

The unhappy girl was scarcely conscious.

Гиршель бормотал ей на ухо по-жидовски...

Girshel was muttering something to her in Yiddish....

Солдаты с трудом высвободили Сару из отцовских объятий и бережно отнесли ее шагов на двадцать.

The soldiers with difficulty freed Sara from her father's arms, and carefully carried her twenty steps away.

Но вдруг она вырвалась у них из рук и бросилась к Гиршелю...

But all at once she broke from their arms and rushed towards Girshel....

Силявка остановил ее.

Siliavka stopped her.

Сара оттолкнула его, лицо ее покрылось лёгкой краской, глаза засверкали, она протянула руки.

Sara pushed him away; her face was covered with a faint flush, her eyes flashed, she stretched out her arms.

— Так будьте же вы прокляты,— закричала она по-немецки,— прокляты, трижды прокляты, вы и весь ненавистный род ваш, проклятием Дафана и Авирона, проклятием бедности, бесплодия и насильственной, позорной смерти!

'So may you be accursed,' she screamed in German; 'accursed, thrice accursed, you and all the hateful breed of you, with the curse of Dathan and Abiram, the curse of poverty and sterility and violent, shameful death!

Пускай же земля раскроется под вашими ногами, безбожники, безжалостные, кровожадные псы...

May the earth open under your feet, godless, pitiless, bloodthirsty dogs....'

Голова ее закинулась назад...

Her head dropped back...

она упала на землю...

she fell to the ground....

Ее подняли и унесли.

They lifted her up and carried her away.

Солдаты взяли Гиршеля под руки.

The soldiers took Girshel under his arms.

Я тогда понял, почему смеялись они над жидом, когда я с Сарой прибежал из лагеря.

I saw then why it was they had been laughing at the Jew when I ran up from the camp with Sara.

Он был действительно смешон, несмотря на весь ужас его положения.

He was really ludicrous, in spite of all the horror of his position.

Мучительная тоска разлуки с жизнью, дочерью, семейством выражалась у несчастного жида такими странными, уродливыми телодвижениями, криками, прыжками, что мы все улыбались невольно, хотя и жутко, страшно жутко было нам.

The intense anguish of parting with life, his daughter, his family, showed itself in the Jew in such strange and grotesque gesticulations, shrieks, and wriggles that we all could not help smiling, though it was horrible — intensely horrible to us too.

Бедняк замирал от страху...

The poor wretch was half dead with terror....

— Ой, ой, ой! —

'Oy! oy! oy!'

кричал он,— ой...

he shrieked: 'oy...

стойте!

wait!

я расскажу, много расскажу.

I've something to tell you...

Господин унтер-вахмистр, вы меня знаете.

a lot to tell you. Mr. Under-sergeant, you know me.